Читать интересную книгу Большая судьба - Евгений Федоров

Смущенно улыбаясь, Аносов скромно ответил:

- Пытаюсь; проделал многие опыты, но пока достиг только малого...

Заметив бородатого Швецова, Гумбольдт кивнул в его сторону:

- Ваш помощник?

- Это лучший литейщик здесь. Редкий мастер!

Гумбольдт с изумлением рассматривал старика, потом спросил Павла Петровича:

- Можно видеть ваше искусство?

Аносов кивнул головой, выражая согласие. Не успел он оглянуться, как Гумбольдт решительным движением скинул шляпу, снял фрак и ловко засучил рукава белоснежной рубашки.

- Я очень хочу видеть, что происходит в плавильной печке и в тигле, деловито сказал он.

- Сейчас мы проводим тридцать пятый опыт, - четко доложил Павел Петрович ученому. - Заложено сорок пять фунтов рафинированной стали и пять флюса. Время плавки - четыре часа. Скоро будет готово!

Гумбольдт, как опытный мастер, осмотрел плавильные печи, тигли, заглянул в фурму. Он обо всем подробно расспрашивал и одобрительно кивал головой.

- Я счастлив, что встречаю здесь ученого-металлурга, - искренним тоном сказал он и, завидев журнал опытов, потянулся к нему: - Что это?

Аносов объяснил.

- Это очень ценно и честно! Вы по-настоящему желаете помочь науке! сказал Гумбольдт.

Старый литейщик одобрительно поглядел на ученого. Его поразила в нем простота и ловкость, с какой он заглядывал в тигли.

- Вот это стоящий человек, хотя и немец! - похвалил Швецов гостя, когда все ушли из цеха.

- Милый ты мой, - душевно сказал Аносов, - и немцы, так же как и русские, бывают разные! Одни думают о благе человечества, другие - только о своей шкуре!..

Вечером у Ахте состоялся бал. Аносовы пришли с небольшим опозданием. Большие окна управительского дома были ярко освещены, и в них мелькали танцующие пары. У подъезда стояли экипажи, толпились ямщики и любопытные. Шумя шелком, опираясь на руку мужа, Татьяна Васильевна неторопливо поднималась по лестнице.

- Ах, Павлушенька, мне не по себе, - с отчаянием вздохнула она: этот Ахте везде и всюду старается оттеснить тебя!

- Но ведь он начальник, не забывай этого, милая.

Они вступили в ярко освещенный зал. В канделябрах пылали сотни восковых свечей. Вдоль стен сидели разодетые дамы и их нарумяненные дочки. Во всем чувствовалась натянутость. Даже танцующие пары казались деревянными манекенами, - так бесстрастны, угловаты были их движения. В первой паре шел Гумбольдт с белокурой дочерью хозяина. Завидя Аносова, он приветливо улыбнулся.

Павел Петрович невольно залюбовался статностью шестидесятилетнего ученого. Движения его в танце отличались легкостью, изяществом. На нем был фрак голубого сукна с золотыми резными пуговицами, на груди сверкала звезда. Панталоны, забранные в короткие лакированные ботфорты, плотно обтягивали крепкие мускулистые ноги. Приятная улыбка озаряла свежее, спокойное лицо ученого.

За ним в кадрили вели своих дам горные инженеры в синих мундирах, расшитых золотом. Черные бархатные воротники были высоки и слишком жестки, и оттого фигуры кавалеров казались чопорными, - они чем-то напоминали журавлей в танце.

Но вот отгремели последние звуки оркестра, и пары распались. Ученый неторопливо подошел к Аносовым. Он учтиво поцеловал руку Татьяны Васильевны и пригласил ее на следующую кадриль. Глаза молодой женщины засияли.

- Мой дорогой, - взяв под руку Павла Петровича, просто сказал Гумбольдт. - Вы совершили чудо. Да, да, чудо! Господин Ахте подарил мне ваш клинок. Это настоящий булат! Я буду писать об этом Егору Францевичу Канкрину...

По телу Аносова пробежало тепло, он хотел рассказать собеседнику об опыте, но в эту минуту раздались звуки оркестра, и Гумбольдт, бережно взяв за руку Татьяну Васильевну, увлек ее на середину зала. Павел Петрович заметил, какой неподдельной радостью засияло лицо жены, как легко и плавно она заскользила по паркету.

Подошел Ахте и крепко пожал Аносову руку:

- Успех, большой успех у вас, сударь! Ваши опыты одобрил сам Гумбольдт!

- Я очень благодарен вам, Адольф Андреевич, искренне благодарен! взволнованно сказал Аносов. - Мне приятно, что я полезен заводу...

Неожиданно к Ахте подбежала дочь и увлекла его в сторону. Павел Петрович почувствовал себя неловко и решил пройтись в танце. Глазами он обежал зал и вдруг по-мальчишески покраснел. Прямо перед ним сидела Эльза Каймер и пристально смотрела на него.

"Боже мой, как она изменилась: потолстела, стала рыхлой! - с жалостью подумал инженер. - Потускнели и голубые глаза!"

Не пригласить ее на кадриль было неудобно; он подошел к ней и учтиво поклонился. Она обрадовалась, крепко сжала его руку и зашептала:

- Данке, данке, Павлуша...

Несмотря на тучность, Эльза танцевала легко. Аносову вспомнилось былое.

- Вы всё такая же хорошая хозяйка? - чтобы сказать ей что-нибудь приятное, вымолвил он.

- О да! - кивнула она. - Но мой отец становится всё больше нетерпим. Он всё время недоволен. О, как он не любит вас!

- Вы очень откровенны, Эльза! - улыбаясь, сказал Аносов.

- Я вас всегда уважала. Вы честный человек и умеете много трудиться и мало говорить... Однако я очень устала, - тяжело дыша, сказала она и снова крепко пожала ему руку. - Данке, Павлуша... У меня так сильно болит сердце, может скоро умру...

Ему стало до бесконечности жаль эту добродушную девушку. Отведя ее на место, Павел Петрович поклонился ей и сказал с нескрываемой грустью:

- Эльза, вам рано говорить о смерти. Знайте, что у каждого человека свое горе...

Когда смолкла музыка, Гумбольдт церемонно подвел Татьяну Васильевну к Аносову. Нарядно одетые служанки, шумя накрахмаленными юбками, разносили и предлагали гостям прохладительные напитки и конфеты на подносах. Было душно, пахло пудрой, духами. Вокруг Гумбольдта собралась стайка веселых, но назойливых дам.

Татьяна Васильевна взяла мужа под руку и пошла вдоль зала.

- Знаешь, милый, - восхищенно заговорила она: - Гумбольдт настоящий кавалер... Всё же жаль, очень жаль, что он не принц! - с ноткой сожаления закончила молодая женщина...

Александр Гумбольдт сдержал свое слово: еще будучи на Урале, написал письмо министру финансов Канкрину, в котором подробно описал посещение Златоуста и встречу с Аносовым. Ученый сообщил министру новость - на Урале ему, Гумбольдту, подарили настоящий булатный клинок. И сделан этот клинок из стали, отлитой по рецепту русского горного инженера. Что клинок булатный, - в этом нет сомнений. Ученый сам подробно исследовал красивые золотистые узоры, характерные для сплава высокого качества.

Гумбольдт не предполагал, что своим письмом сильно взволнует Канкрина. Министр финансов усиленно интересовался восточными клинками, Николай I любил хорошее оружие, очень много внимания уделял вооружению конницы и как-то раз сказал Канкрину: "Вы ведаете горным делом, но почему у нас нет хороших металлов для клинков?" - "Ваше величество, - угодливо склонив голову, ответил министр, - настоящие булатные клинки делаются только на Востоке, и мастерство это представляет большой секрет". - "Вы должны добыть булатные клинки и узнать секрет!" - властно заметил царь.

Министр финансов немедленно написал письмо кавказскому наместнику графу Паскевичу-Эриванскому, прося его найти мастера по булату и приобрести несколько кинжалов и сабель.

Паскевич отыскал такого мастера в самом Тифлисе. Кахраман Елиазаров жил в лачуге над Курой. В своей маленькой мастерской он изготовлял прекрасные клинки. По всему Тифлису ходила слава, что он является непревзойденным оружейным мастером, владеющим секретом восточного булата.

Когда адъютанты графа отыскали его лачугу и привели мастера к вельможе, он низко склонился и, почтительно выслушав Паскевича, ответил: "Ваше сиятельство, я действительно умею делать булатные клинки, но, к сожалению, сейчас ничего не могу вам предложить. Всё оружие разошлось. Если угодно вашему сиятельству, я изготовлю прекрасные кинжалы, но они будут дороги, очень дороги. Согласитесь ли вы на высокую цену?" "Сколько? - надменно спросил наместник, презрительно разглядывая оборванного, худого старика. - "Сто шестьдесят червонцев за один кинжал, ваше сиятельство", - низко кланяясь, ответил мастер. - "Ты с ума сошел!" зло выкрикнул Паскевич, но старик не испугался и ничего не ответил. - "Что же ты молчишь?" - уставился в него сердитыми глазами наместник. - "Сто шестьдесят червонцев, ни больше, ни меньше!" - хладнокровно отозвался оружейник и снова поклонился, собираясь уйти. - "Постой! - остановил его наместник. - Чёрт с тобой! Грабишь, но так и быть, делай пять булатных кинжалов и три сабли. Только поживее!.."

Паскевич знал о невероятной скупости Канкрина и сильно беспокоился, сообщая ему о цене. Однако, несмотря на большую скаредность, министр финансов немедленно отозвался. Он требовал, чтобы булатные клинки были добыты любой ценой.

Кахраман Елиазаров постарался: заказ исполнил в срок. Офицеры кавказской армии - большие знатоки восточного булата - нашли, что кинжалы и сабли - исключительно высокого достоинства. Изготовленные клинки с нарочным были спешно доставлены в Петербург.