— Что я там потерял? — спросил старик.
— Они хотят организовать вашу выставку в Женеве, они жалуются, что вы до сих пор не ответили ни на одно предложение.
— И не отвечу.
— Почему?
— Не хочу.
— Вам не нравятся условия, вы так богаты?
— Это какое-то свинство, генерал! Вы уговариваете меня ехать!
— А почему нет?
— Ну, как вам объяснить? Неужели вы не понимаете сами? Это же безумие!
— Почему безумие? Общество созрело, времена изменились, я делаю вам вполне официальное предложение.
— Как старому другу?
— Если хотите, как старому другу.
— Тогда вот что, ответьте мне, старый друг, кто был осведомителем по делу ювелиров?
— Я не имею права.
— А по дружбе?
— Не имею права.
— Ну, тогда что это за дружба, вы же мне вопросы задавали!
— Да, задавал. По службе. А сейчас не имею права.
Помолчали, потом старик спросил:
— Тяжело стало работать?
— Очень.
— Тяжелее, чем раньше?
— Несравнимо. Раньше вас было немного, закон нарушали изобретательно, работать было интересно, почти все личности талантливые. Вы Волкова помните?
— Я его не знал. Я ведь так, больше любитель.
— Очень талантливый человек, он и сейчас в тюрьме сидит, стены в Лефортове от скуки расписывает, конечно, никакой он не Волков, фамилия у него, сами понимаете, определенной национальности. Когда мы его посредника, который вещи перевозил, взяли, дипломата, а я опись начал производить, среди вещей были две очаровательные фарфоровые статуэтки, одну из них наш фотограф ненароком возьми и столкни.
— Ай-ай-ай!
— Подождите. А из нее, представьте себе, брильянты! Дипломат опешил просто, они ведь свою долю с суммы берут, он об этих брильянтах ни сном ни духом, пришлось разбить вторую.
— Там то же?
— Там то же.
— У нас был один тип, — сказал старик. — Он в зону спирт странным образом проносил: заглотнет презерватив со спиртом, зубами конец презерватива прижмет и несет.
— Голь на выдумки хитра.
— Ух, хитра, неисчерпаемо хитра!
— Знаете, что сейчас они с наркотиками придумали, не поверите, растворенным составом покрывают чемодан: ни цвета, ни запаха, идет себе, помахивает блестящим чемоданчиком.
— Что, и собака не берет?
— Не берет.
— Да-а-а.
— А золотая цепь? Во влагалище двухметровая, золотая цепь во влагалище — не хотите?
— Дама?
— И какая дама! Красавица, балерина, а научили, представьте себе, опять же граждане определенной национальности, я, конечно, ничего плохого сказать не хочу…
— А я правильно воспринимаю. Что же нам всем надо — глотаем, запихиваем, проносим — неужели только деньги?
Генерал замахал руками.
— Я раньше тоже думал — деньги. Нет, здесь что-то другое кроется.
— Сейчас модно говорить — наследственность, — сказал старик.
— Ну, так далеко наше ведомство не проникает. Здесь, знаете, наивное любопытство есть: накажут — не накажут?
— Да, да, это близко, накажут — не накажут. Это вообще в человеке сидит: а вдруг пронесет? Это жизнетворчество такое.
— Ну, хорошо, у них жизнетворчество, а вам-то зачем? — спросил генерал.
— Мне-то? Чтоб от людей не отставать, я там, где люди.
— Не шутите. Вы грандиозного таланта человек.
— А что, талант по струнке обязывает ходить? Главное, чтобы жить нескучно было.
— В тюрьмах веселее?
— А знаете, в тюрьмах, пожалуй, было и повеселее, чем у вас здесь, на воле. Я ведь везде работал. Где застанет жизнь, там и тружусь. Комфорта, конечно, маловато, но возможностей не меньше.
— Так не поедете, Георгий Николаевич?
— Не поеду.
— Так и доложить?
— Так и доложите. Они все засранцы, — сказал старик, — смотрят фигню и радуются.
— Я всегда относился к вам с интересом, — сказал генерал, вставая.
— Да уж, я монеты в задницу не засовывал.
— Ну, до скорого, — сказал генерал.
— Все там будем, — ответил старик.
47
Он вышел к гостям в трусах и майке. Мария не успела прикрыть его собой.
— Простите, но у меня нет смокинга, чтобы достойно встретить вас.
— Как же! — очнулась Мария. — Я принесла вчера пиджак из чистки.
— Нет также свежей сорочки, бабочки и пары блестящих штиблет, — продолжал старик. — Если вам это не смущает, пожалуйста, заходите. Вот смотрите, — сказал он уже в столовой, — как едят гении. Сейчас я буду есть. Переведите гостям.
Переводчица, смущаясь, перевела. Гости понимающе загалдели и стали рассаживаться. Один из гостей, толстый господин в очках, не отводил от старика особенно восторженных глаз.
— Смотрите, я буду есть борщ, — сказал старик. — Я привык есть борщ с чесноком. Ничего, что от меня будет дурно пахнуть?
И, наклонившись над тарелкой, он стал есть, нарочно громко чавкая и прихлебывая. Пока он так ел, гости вертели головами, пытаясь рассмотреть висящие на стене картины. Толстый господин в упор рассматривал старика.
— Здесь нечего смотреть, — сказал старик. — Лучшее я снес в сарай. Но там теперь тоже ничего нет. Правда, Мария?
Гости с тревогой посмотрели на Марию.
— Какой позор! — сказала она. — До чего я дожила! Он шутит, — обратилась Мария к гостям. — Переведите, мой брат — большой шутник. У него есть костюм, у него есть рубашки, я слежу за ним, просто у него сегодня такое веселое настроение. Переведите, скорее переведите, а то они обидятся и уйдут.
— Мы никуда не уйдем, — с небольшим акцентом сказал толстый господин, продолжая рассматривать старика. — Нам очень интересно.
— А-а-а, интересно, — сказал старик. — То-то я смотрю, он от меня не отрывается.
— Я тебя сейчас изобью! — злобным шепотом, приблизившись к брату, сказала Мария. — Здесь же при всех изобью.
— Злая сестра, сумасшедший брат — классическая схема, — сказал старик, вставая. — Вы уж извините, я накину на себя что-нибудь.
Он вышел на минуту и вернулся в расшитом золотом толстом бухарском халате. Гости ахнули. Переводчица заулыбалась.
— Нравится? Это халат моего покойного друга профессора Берга. Ничего, если я к вам в таком виде приеду? Не в протокольном, так сказать?
— Ничего, — сказал толстяк, не отводя от старика взгляда. — Вы можете приехать в любом виде.
— Ну да, ну да, — засуетился старик. — Чем бы вас развлечь? Мария, — обратился он к сестре. — Принеси наше богатство.
— Какое богатство?
— Мамину шкатулку. Я хочу, чтобы они увидели, С каким миллионером пытаются иметь дело.
— Ты сумасшедший, не собираюсь я приносить шкатулку.
— Мария, не позорь меня перед гостями, ты сама хотела как лучше.
— Но это мои драгоценности!
— Мария, ты создаешь о нашем доме превратное впечатление, надо же мне их чем-нибудь занять, тащи шкатулку.
— Я тебя убью, покажи им свои картины.
— Мои картины их совершенно не интересуют они даже меня не интересуют, им нужно другое. Хорошо, я сам схожу.
— Сиди! Ну, старый негодяй!.. Извините, пожалуйста, — сказала Мария гостям. — У брата такая причуда. Я сейчас, сейчас.
Она вошла в свою спальню, открыла маленьким ключом дверь черного секретера, где было последнее ее богатство. Она защитила его от старика, не дала раздарить, не дала разодеть очередную его куклу — мамины драгоценности. А теперь своими руками он заставлял принести их гостям, от него можно было ожидать чего угодно, почему он не умер в детстве, почему его не убил и в тюрьме такие же, как он, зачем вернулся, садист, на ее старую голову?
Она посмотрела на фотографию родителей, висящую над ее кроватью. Красавец мужчина с вздернутыми, как у Вильгельма, кончиками пышных усов и аккуратно причесанная женщина с бархатными добрыми глазами. Головка к головке.
— Паразит, — сказала Мария и пошла к гостям.
— Вот, — сказал он, принимая из ее рук шкатулку. — Теперь я буду вам рассказывать. Будьте внимательны и садитесь ко мне поближе. Вы, — обратился он к переводчице, — сядьте со мной рядом, так будет легче переводить. Вот. — Он извлек из шкатулки массивное золотое кольцо. — Это кольцо с сапфиром герцога Бенвенутского Талейрана-Перигора, которое он получил в подарок от Осман-паши и впервые надел на Венском конгрессе, это кольцо принесло счастье человечеству, в нем Талейран заключил мир на выгодных для поверженной Франции условиях. Ну, это вам, конечно, известно.
— Какого Талейрана? — удивилась Мария. — Это кольцо моего отца, он купил его во время Гражданской войны у одного еврея.
— Не обращайте на нее внимания, — сказал старик. — Она не в курсе дела. Не обязательно все переводить. Передайте по кругу.
Кольцо с сапфиром стало оплывать комнату, переходя из рук в руки. Гости зачарованно рассматривали кольцо герцога Бенвенутского Талейрана-Перигора.