Читать интересную книгу Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков - Женевьева Брюнель-Лобришон

Зарабатывая на жизнь ремеслом трубадура и секретаря (Пейре Карденаль некоторое время был секретарем Раймона VI), поэт женится, становится отцом семейства и живет бедно. Он посещает дворы — не слишком богатые, как, например, двор в Пюи-Сент-Мари, где он в молодости принимал участие в поэтических турнирах, в которых прославился Монах Монтаудонский, и, наоборот, пышные и блистательные, как, например, дворы Тулузы и Арагона, где его талант вызывает восхищение сеньоров.

Поэтическое наследие Карденаля огромно: сохранилось около ста текстов, в основном без мелодии; в жизнеописании говорится, что поэт возил с собой жонглера, исполнявшего его сирвенты. Больше половины стихотворений Карденаля принадлежит именно к этому жанру; он редко воспевает «куртуазную» любовь, ибо бедствия эпохи, в которую ему довелось жить, предоставляют его острому критическому уму самые разнообразные мишени и он, исполнившись язвительности и праведного гнева, неустанно поражает их. Если посмотреть его глазами на современное ему общество, становится ясно, что ни одно сословие не ускользает от его внимания; читая его стихи, легко убедиться, сколь несовершенен этот мир: ложь и алчность заменили в нем любовь и чувство чести. Этот мир сошел с ума. И вот, чтобы понять место трубадура в этом безумном мире, он сочиняет басню. Идет безумный дождь:

В одном городе, не знаю, в каком, / Однажды случился такой ливень, что каждый житель его промок до нитки / И насквозь пропитался безумием[271].

И только один человек, проспавший весь дождь дома, сохранил рассудок. Но все остальные считают его сумасшедшим, набрасываются на него с кулаками и в конце концов избивают до полусмерти. Мораль, которую трубадур выводит из этого случая, такова:

Для басни своей я взял за образец дурное отражение нашего мира и нашего века. / Наш век подобен городу, / Где привольно произрастает безумие. / Попробуй сделать смыслом жизни / Любовь к Господу и старайся / Соблюдать его заповеди, / Делай так, и тебя станут считать сумасшедшим / Те, кого дождь делает алчными, / Дождь, который вместе с водой проливает потоки грязи, / Гордыни и гнусной ненависти. / Увы! мы все в грязи…[272]

Исполненный воинственного антиклерикализма и глубокой веры в Господа, трубадур заявляет о себе как о приверженце евангельских христианских добродетелей, побуждающих его ненавидеть зло и любить добро, а также быть защитником куртуазных ценностей, которые, по его мнению, являются лекарством от социальных зол, ибо только куртуазная любовь может считаться источником истинных доблестей. Дурному королю, а именно Иоанну Безземельному, при чьем дворе царит «куцая куртуазия», Пейре Карденаль противопоставляет государя, которого выбирает его сердце — юного графа Раймона VII тулузского; это о нем Карденаль складывает такие строки: «Так же как чистый ключ порождает воду, так и он порождает рыцарство!»[273]

Новые ценности — новые функции трубадура

Моралисты и критики, трубадуры XIII века высоко ценят свое поэтическое ремесло; однако отныне к роли поэта они сознательно присоединяют роль пророка и вождя. Видя, насколько погряз в пороках мир, эта исполненная мерзостей клоака, как Римская церковь, берет на себя репрессивные функции, поэт не может молчать, не может перестать петь. Скорбящий, тоскующий, бунтующий, он не способен воспевать зло, а потому не может все сказать. Побуждаемый настоятельной потребностью «находить слова» — разве можно иначе объяснить уверенную поступь лирики в эпоху «горя и тоски»? — трубадур на свой манер становится «братом-проповедником»! Он преподносит урок этому порочному миру, проповедует истинную веру, чувствуя, что обязан это делать, ибо доминиканцы с ангельскими голосами являются дурными христианами, а клирики в большинстве своем «щедры, когда надо получать, и скупы, когда надо дарить по доброте душевной»[274]. В качестве лекарства для исцеления общества трубадур предлагает добродетели «истинной любви», fin’amor. Однако ему приходится изобретать новые инструменты, более приспособленные к текущим потребностям его искусства. Пейре Карденаль создает новые жанры: эстрибот (estribot), проповедь (sermo, predicansa), клич (crida), басню (faula). В эстриботе, который завершается подлинным кредо католической веры, он критикует и духовенство, и папский Рим, и самого святого Петра, «которому велено было налагать покаяния и судить, что разумно, а что безумное». Разъяснения и советы ободряют слушателей; любая проповедь имеет своей целью смягчить страдания и наставить на путь праведной жизни, кою надобно вести, следуя примеру Христа. Трубадур может сам спеть для Господа свое кредо и свою молитву.

Молитва трубадура: внутреннее пристанище

Во многих из дошедших до нас текстов содержится резкая критика Церкви, Рима, клириков, а также церковных институтов в целом; в то же время тексты эти свидетельствуют о том, что авторы их были искренне верующими людьми. Средние века, и в частности XII и XIII века, являются христианским временем, когда евангельские ценности ставятся исключительно высоко, чему немало способствовал небезызвестный Франциск Ассизский, по-своему, «в духе времени», сумевший возродить их заново. Не покидая лона Римской католической церкви, он переплавляет в горниле своего учения доктрину катаров о не-стяжательстве и стремление достичь общественного идеала, примером которого служит куртуазный универсум трубадуров.

Самым объемным и хорошо сохранившимся произведением средневековой окситанской литературы является поэма «Бревиарий любви», изначально задуманная как энциклопедия; количество имеющихся сегодня рукописей этого текста примерно равно числу сборников песен трубадуров, составленных в XIII веке[275]. Автору «Бревиария» удалось соединить воедино все духовные течения, существующие на юге Франции, начиная с первых трубадуров и до спиритуалов, самых непримиримых сторонников францисканской бедности. О создателе «Бревиария» Матфре Эрменгау известно не слишком много. Он родом из Битерруа, легист по образованию, адепт учения францисканцев; есть основания предполагать, что он был членом ордена миноритов. В сочинении он делает дерзкую попытку синтезировать идею связующего звена между Богом и его творением; функцию этого звена он отводит Любви (Амору), метафизическому единству, правящему миром. Описывая Древо Любви, образ, определивший структуру произведения, автор дает развернутое изложение христианской доктрины и христианской морали. Привилегированное место в нем отводится молитве во всех ее формах. Мирянам — а в XIII веке трубадуры в большинстве своем были именно таковыми — он советует молиться от всей души, в укромном уголке, ибо, говорит он:

«Мне хочется, чтобы отныне вы знали, что Господь не живет там или здесь, в церкви или в ином другом здании, и с уверенностью отвечали, что Господь пребывает всюду. Однако доподлинно известно, что главным жилищем своим он избрал сердце доброго человека»[276].

В конце XIII века Пейре Карденаль сочиняет эстрибот, где выступает в роли глашатая кредо мирянина:

Я верую в единого Бога, рожденного человеческой матерью, / В сына Святой Девы, который спас нас. / Он — Отец, он — Сын, он — Дух Святой, / Он един в трех лицах. / Я верю, что Он отверз небеса, чтобы изгнать падших ангелов, / И верю, что, когда Он появился, святой Иоанн /Обнял Его и покрестил Его водою. / Иоанн знал о своей миссии еще до своего рождения: / Во чреве своей матери он повернулся вправо. / Я верую в Рим, в святого Петра, которому было велено / Судить нас по делам нашим, по замыслам и по грехам[277].

Трубадур умолкает; он говорил «во имя Бога, дабы Его возлюбили еще больше». Вот так и святой Франциск, прозванный «Poverello» («беднячком»), бегал по улицам Ассизи, крича: «Любовь не возлюбили!»

Не будет преувеличением сказать, что «Бревиарий любви» является своеобразным синтезом учения о Любви. И хотя это сочинение никак нельзя причислить к сборникам песен трубадуров, тем не менее в нем приводится двести шестьдесят две (!) цитаты из кансон шестидесяти шести трубадуров; не будь «Бревиария», некоторые кансоны до нас не дошли бы…

Новым ценностям — новые формы: роман, новелла, жизнеописание и комментарии

Трубадуры видят, как в мире воцаряется дух наживы. Зачем богач кичится своим богатством, возмущается поэт, ведь конец — вот он, каждому до него рукой подать, каждому предстоит проститься с жизнью, проститься с любовью. И всем придется вручать Господу свою душу, свое единственное неотчуждаемое богатство, полученное в дар от Него.

Lauzengiers, подхалимы из окружения сеньора, образуют основную группу придворных, процветающих при южнофранцузских дворах. Об этом свидетельствуют жесты (chansons de geste) из цикла о Гильоме Оранжском, созданном в XII веке, например «Нимская телега»[278]. Но уже в лирической поэзии XII века семантическое поле слова lauzengier постепенно расширяется, им начинают обозначать также любителя позлословить[279]. Серкамон и Маркабрюн первыми употребили термин lauzengier со значением «клеветник»; к льстивым словам, с которыми придворный угодник обращается к сеньору, добавляется клевета: льстец не упускает возможности позлословить; так при дворе постепенно воцаряются испорченные нравы. В лирических стихотворениях, прославляющих куртуазную любовь, персонаж, обозначаемый словом lauzengier, обычно не идентифицирован. Lauzengier — тот, кто пытается нарушить гармонию в отношениях между влюбленным поэтом и дамой, он вредит амору, нашептывая дурное о возлюбленном даме или же о даме возлюбленному, и так до тех пор, пока влюбленные в конце концов не расстанутся. «Клеветник» может быть знатного рода, однако озлобленность унижает его, низводит до уровня виллана как в моральном, так и в социальном плане. Как к виллану относятся к нему и в легенде о съеденном сердце, рассказанной в жизнеописании руссильонского трубадура Гильема де Кабестаня[280]. Клеветник (lauzengier) в подавляющем большинстве своем является анонимом, тем не менее он наделен могучей властью слова; этот злокозненный посредник препятствует рыцарю вести себя куртуазно, как подобает. Предавая амор, клеветник становится врагом всего общества. Именно на клеветников Раймбаут Оранский возлагает основную вину за угасание fin’amor, которое он наблюдает повсюду[281].