— Ты идешь? — Я стою на плавательной платформе и протягиваю ей руку.
Ее взгляд мечется между моей ладонью и яхтой.
— Ты уверен, что это безопасно?
— Взять меня за руку? Вероятно, нет. Тебе может грозить опасность влюбиться в меня.
Она натягивает улыбку.
— Ты действительно страшный человек.
Прогресс.
— Со мной ты в безопасности. Я обещаю.
Она обдумывает это и, в конце концов, присоединяется ко мне на борту, так и не взяв меня за руку.
Реми уже подошел к холодильнику и с пивом в руке предлагает мне холодное. Я чувствую на себе взгляд Габриэллы и из-за ее нервов отказываюсь от пива.
— Разве мы не должны быть в спасательных жилетах? — Она оглядывается в поисках места, где они могут быть спрятаны.
— Не будь такой трусихой, — говорит Эйнсли с ноткой яда в голосе. — Остынь. Выпей чего-нибудь.
— Вот. — Я поднимаю подушку со скамейки и достаю спасательный жилет. — Надень его, если тебе от этого станет лучше.
Габриэлла выхватывает его у меня из рук и надевает, защелкивая застежки с бормотанием. Уверен, что проклинает меня до чертиков.
Я отвязываю яхту от причала и, наконец, двигаюсь вперед и выхожу из канала между пирсами.
— Леди и джентльмены, добро пожаловать на авианосец «Кингстон».
Эйнсли поднимает свое пиво и визжит, как будто у нее весенние каникулы, в то время как Реми лает, как собака.
«Господи, мне нужны новые друзья».
Габриэлла, кажется, довольна тем, что сидит и смотрит, как огни яхт-клуба исчезают вдали.
— Чувак, мы должны выйти в открытое море!
— Ты идиот. — Я направляю нос в сторону островов Эллис и Губернаторс, думая, что этого будет достаточно, чтобы развернуться и посмотреть на городские огни. — Эй, Би! — Я не знаю, откликнется ли Габриэлла на прозвище, которое я ей дал, поэтому удивлен, когда девушка смотрит прямо на меня. — Иди, сядь рядом со мной.
Я ловлю злобный взгляд, который Эйнсли посылает своей подруге, и сразу же жалею о своем плане привлечь Эйнсли, чтобы добраться до Габриэллы. Мне нужен способ приблизить Габриэллу и занять Эйнсли.
Я врубаю хит группы «Трайб Колд Квэст», и как только мы покидаем запретную зону, включаю двигатели на полную мощность. Габриэлла сжимает свое сиденье так, что костяшки ее пальцев побелели. Я усмехаюсь про себя. Если она будет достаточно нервничать, может быть, захочет держаться за меня.
Быстрые повороты заставляют лодку крениться в сторону ровно настолько, чтобы Габриэлла закричала.
— Ты в порядке? — кричу я сквозь рев двигателей мощностью восемьсот семьдесят лошадиных сил и грохочущие басы из динамиков.
— Не мог бы ты, пожалуйста, притормозить? — кричит она в ответ.
Я ускоряюсь.
Габриэлла нервно ерзает на месте. Эйнсли подпевает музыке, а Реми залпом отпивает свое пиво.
Носовые огни освещают темную воду, и я по очереди смотрю то вперед, то оборачиваюсь, чтобы проверить Габриэллу.
Мы попадаем в кильватерный след лодки, и она кричит. Ее волосы бьют ей в лицо, но чтобы убрать их, ей пришлось бы ослабить мертвую хватку на сиденье.
— Уверена, что не хочешь подняться сюда ко мне?
Девушка поворачивает голову, чтобы ветер мог убрать волосы с ее глаз, но другая длинная прядь занимает ее место на лице.
Я отвожу взгляд от Габриэллы.
На свету появляется большой буй. О, черт. Я тяну руль, делая быстрый поворот налево, и слышу, как все позади меня визжат.
Черт, это было близко.
Пульс учащается, я сбрасываю газ как раз в тот момент, когда слышу крик Эйнсли.
— Остановись! Габби упала!
Реми чертыхается. Они оба смотрят назад, в черную бездну, и единственный свет исходит от задних фонарей. Мои глаза не могут понять, что я вижу. Там, где когда-то было три человека, осталось двое.
Габриэлла исчезла.
ГЛАВА 27
Габриэлла
Его история содержит недостающие фрагменты. Мои воспоминания соединяются воедино, помещая один фрагмент рядом с другим, пока передо мной не складывается картина того, что произошло той ночью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты, должно быть, встала с места, когда я сделал тот резкий поворот. Упала, и… — Он прочищает горло и вытирает слезы со щек. — Ты попала под винты.
Я позволяю словам повиснуть в воздухе, и ужас повисает в пространстве между нами.
— Я искал тебя. Было так темно. Потом увидел спасательный жилет. — Слезы текут из его глаз, и парень не делает ни малейшего движения, чтобы вытереть их. Как будто он даже не чувствует их, перенесшись обратно в ту ночь. — Ты была лицом вниз. Там было так много крови. Черт, — хрипит парень. — Я все еще вижу это, как будто все произошло вчера.
Я хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Хаос в моей голове проясняется, и я сползаю по стене на свою задницу. Кладу голову на колени и дышу, пока мои легкие горят и наполняются призрачной водой.
Как мне примирить прежнего Кингстона с человеком, которому я доверяю и которого, как я думала, могла бы полюбить?
Кингстон шмыгает носом.
— Я пытался навестить тебя в больнице, но твои родители остановили меня у двери. Я сказал им, что в том, что случилось, была моя вина и что хочу заплатить за это. Они не нуждались и не хотели ни моих денег, ни моего покаяния. Сказали мне, что единственный способ все исправить — это уйти от тебя и навсегда исчезнуть из твоей жизни.
— И ты так и сделал, — слышу я свой шепот. — Почему ты вернулся?
— Думал, что смогу уйти от тебя, но не проходило и дня, чтобы я не думал о тебе. Я узнал, что ты была в коме из-за того, что слишком долго обходилась без кислорода. — Он судорожно вздыхает. — И не мог смириться с мыслью, что больше никогда не увижу тебя. Я должен был сказать тебе, что мне очень жаль. Но потом вспомнил, что я тебе даже не нравлюсь. Ты не хотела подниматься на борт лодки.
— Родители сказали, что я была на лодке с друзьями, но назвали только Эйнсли. — Смотрю на пустую стену перед собой, потому что она напоминает мне о том состоянии, в котором я была, когда очнулась. Чистый лист. Я помню те одинокие дни выздоровления. Никаких посетителей. Только я, борющаяся за то, чтобы вернуть себя, когда едва могла вспомнить, кем я была до несчастного случая. — Эйнсли ни разу не приходила навестить меня. Мне пришлось учиться делать все заново, перенести несколько операций, чтобы исправить свое лицо. У меня не было времени даже подумать о том, что мои родители не говорили мне всей правды.
— Я разрушил твою жизнь. — Его глаза воспалены и опухли. — Твои танцы. — По его щеке скатывается слеза. — Я забрал у тебя все.
Я обхватываю голову руками, чтобы привести свои мысли в порядок. Вихрь новой информации вызывает у меня тошноту и головную боль. Не знаю, что меня больше расстраивает — осознание того, что он все это время держал нашу связь при себе, или то, что я ни разу не усомнилась в правде о той ночи.
— Мне нужно идти. — Поднимаюсь на ноги. — Я должна выбраться отсюда.
Я отвергаю его попытку помочь мне подняться.
— Не убегай расстроенной.
Я бегу к лифту и нажимаю кнопку, чтобы вызвать кабину. Ловлю свое отражение в дверях лифта. Свет освещает три белых шрама — один рассекает мой лоб до линии роста волос, другой — щеку до уха, и последний, который проходит от горла до мочки уха. Его вина. Все это — его вина.
— Би, — тихо шепчет Кингстон.
Я встречаюсь с его глазами в отражении, когда парень стоит позади меня.
— Не надо.
— Я влюблен в тебя…
— Прекрати! — Я оборачиваюсь и пристально смотрю на него. — Ты лжец.
Он отступает на шаг.
— Посмотри на мое лицо! — Я собираю волосы и тычу в него своим покрытым шрамами боком под ярким светом. — Ты сделал это! Ты!
— Я знаю, — говорит он сквозь слезы.
— Я не хочу иметь с тобой ничего общего. — Лифт тренькает, и двери открываются. — Если я тебе хоть немного небезразлична, — произношу я, входя в кабину лифта, — ты оставишь меня в покое и не будешь, блядь, лезть в мою жизнь.