— Пожалуй.
— Так оно и есть.
— Помню, я в Интернете читал, — поделился Бурмакин, — что самыми умными, как ни странно, являются дети. В нашем мозгу двести миллиардов нервных клеток, и их число, увы, не увеличивается. До двадцати лет количество клеток остаётся неизменным, а потом они начинают гибнуть. После тридцати процесс гибели клеток мозга ускоряется, а после сорока — приобретает лавинообразный характер. Поэтому ребёнок до десяти лет в состоянии выучить хоть десять иностранных языков, а дяденька после сорока один-то с трудом вытягивает. Он наполняет нервные клетки информацией, а они гибнут, он наполняет, а они гибнут. Артель «Напрасный труд».
— Правильно, с каждым годом человек не делается умнее, он становится всё глупее, зато опытнее и хуже. В двадцать пять лет ты легко разговорился с полоумным нищебродом, считая его жертвой обстоятельств и нонконформистом. В пятьдесят, ты будешь заранее уверен, что он просто вонючий дундук, и ничего кроме вшей от него не наберёшься.
— Жёстко.
— Уверяю тебя, что будь ты постарше, Велеслав ушёл бы не солоно хлебавши, а не забрал бутылки с нашим дыханием. Ты привык видеть в фильмах про бессмертных — неунывающих, хитроумных, лихих, любвеобильных искателей приключений, легко адаптирующих к окружающей действительности и не утерявших вкуса к жизни. Запомни, Ивашка, таких людей не существует в природе.
— А ты?
— Я Бог. Мои адаптационные возможности безграничны, но и мне порой невыносимо тянуть эту лямку. Не важно, сколько дней в твоей жизни, Ваня, важно, сколько жизни в твоих днях.
Глава 20. Прощание «Славянки»
1. Славянские имена
Переплут подошёл к Бурмакину и изобразил виноватый вид.
— Вань, вот хочу на прощание перед тобой повиниться. Прости ты меня, злыдня, за мои подставы: за пивной потоп, за Веру, за Леру, за то, что карачуны тебя сцапали.
— Бог простит.
— Нет, правда. Я ведь специально заявился, чтобы тебе досадить, хотел за донос Велеслава с его потомком расквитаться.
— Нужно воздать тебе должное, крови ты мне много попортил.
— Зато я поменял своё мнение относительно представителей твоего рода. Помнишь главаря гопников на Сосновке? Он ведь должен был утонуть, а я принёс бы жертву на своём капище. Но ты его спас, геройски.
— Ты, что, действительно, хотел его угробить? — обалдел Бурмакин.
— Конечно. Мы, Боги, с людишками особо не церемонимся, они не заслужили. Представляешь, я сегодня побродил по Москве, послушал разговоры прохожих и диву дался. Всех интересует, исключительно, карьера и деньги, начиная от дошкольников и заканчивая пенсионерами, все карабкаются наверх по трупам ближних. Ничего святого в людях не осталось.
— Что ты хотел? Общество потребления, конкуренция нарастает.
— Конкуренция не для славян, она для западных племён. У вас, к счастью, слишком много территории, природных богатств и духовности. Вы — народ богоносец.
— Почему же мы так быстро подхватили их вирус стяжательства и чистогана?
— Переплут поморщился и сменил тему.
— Я тут одного мужика встретил, у него скоро ребёнок родится. Он попросил ему славянское имечко подобрать. Вань, найди мне, пожалуйста, в своём справочнике древние славянские имена.
Бурмакин принялся листать свой «талмуд».
— О-о-о, нашёл. Прико-о-ольные.
— Славянские?
— Да славянские, славянские. Слушай: Белоснежа, Леля, Ляля, Осока, Улыба, Любомила, Услада, Смеяна. А вот Несмеяна. А вот Веселина, Незвана, Ненагляда, Ворона, Лыбедь. Ха-ха-ха. А вот Рында, надо же, Рында. Ха-ха-ха.
— Дурачина, разгаляндался тут, — нахмурился Переплут.
— Так, разгаляндаться, значит, расхохотаться, — перевёл на современный язык Бурмакин, листая свой разговорник.
— Продолжай.
— Продолжаю: Солоха. Ну, чем не имечко для дочурки? — вытер Ваня слёзы кулаком, — пусть назовёт её Солохой, как у Гоголя. Ух, ты, Властелина. Дивное имя, фирма с таким названием в девяностые годы пол страны кинула. А вот Вера. Хорошее имя.
— Хорошее, — согласился Переплут, — в маманю. Возьмём на заметку.
— В какую маманю?
— Проехали. Мужские смотри.
— Изволь, сударь, мужские: Балда, Баран, Безрук, Безнос, Блуд, Блин, ха-ха-ха, — стал надрываться от смеха Бурмакин.
— Вань, много не ржи — запрягут, — предупредил брат два.
— Жмурёнок, Жук, Рог, Ряха, Сиволап, Тюря, Тютя, — Иван уже катался по полу, и славянские имена доносились из-под стола.
— Ты прекратишь ржать или нет?
— Нормальное такое имя — Чудак. Или Ячменёк. Пусть твой знакомый назовёт сына Ячменёк, не прогадает. А вот Вадим.
— Замечательное имя, — одобрил Переплут, — если народится мальчик, надо назвать его Вадимом.
— Лучше Чудаком. Авторитетней звучит.
2. Нежданное отцовство
Переплут внезапно положил руку на плечо Бурмакину.
— Не смейся, Ивашка, ведь это у тебя через месяц родится ребёнок.
— У меня?!
— Ну, у Веры, но младенец-то твой.
— Мой?!
— Если быть совсем уж точным — наш. Веры, твой и мой.
— Так не бывает.
— Ещё как бывает. Я миловался с Верой в твоём обличье, значит, часть генов твои, часть матери, но, несомненно, божественные хромосомы от меня.
— Шутишь?
— Какие шутки. Беременность Веры будет длиться всего месяц, младенец в течение одного дня достигнет возраста матери, то есть двадцати пяти лет и останется таким навечно. Учти, за Верой и её приплодом скоро будут охотиться все: и карачуны, и прихвостни Перуна, и наймиты Велеса, и прочая шушера, мечтающая пробраться поближе к Высшему Трону.
— Надо её спрятать! — встрепенулся Бурмакин.
— Не колготись. Пока она не родила, никто её пальцем не тронет, а потом я что-нибудь придумаю.
— Тебя самого в темнице сгноят, — каркнул Иван.
— Возможно, — опустил голову Переплут, — заделать Полубога — это серьёзное преступление. За это по головке не погладят, а могут и, вообще, отчекрыжить, по самую шею.
— Ты же говорил, что Боги бессмертны.
— Мало ли, что я говорил. Единственное мое оправдание, что я настрогал ребёнка по недоразумению, а не в отместку Богам, как Велес. Прикинусь сиротой казанской, мне не в первой, может, и прокатит. Откуда мне было знать, что девушка волхвица? На лбу у неё не написано.
— А что, волхвицы обладают какими-то паранормальными способностями?
— Конечно. Они могут становиться невидимыми, исцеляют, прорицают, предсказывают будущее, но, в отличие от волхвов, зачастую даже не знают о своих способностях.
— Нежданова гадает хорошо, она мне сама говорила, — вспомнил Бурмакин, — у всех, кому она гадала, всё всегда сбывалось.
— Что же ты молчал?! — вскинулся Переплут.
— Можно подумать, ты спрашивал.
— М да, если бы знал, на пушечный выстрел к ней не подошёл. Я вот думаю, а, может, не зря Велеслав меня от Любомилы так отваживал. Может, она тоже была волхвицей? Хотя, с другой стороны, я рад, что у меня будет сын или дочь. Жизнь сразу приобретает затаённый смысл, теперь будет, кому помогать, кем командовать, кого советами изводить. На, вот, возьми.
Переплут протянул Ивану саквояж, набитый чем-то под завязку.
— Что в нём?
— Миллион сто пятьдесят тысяч баксов, как ты хотел.
— Ну, ни фига себя, — засветился от удовольствия Бурмакин, открывая саквояж, полный долларов, — вот это презент.
— Не презент, а дар Богов, — строго поправил Переплут, — сто пятьдесят тысяч отдай Кандаурову, остальные потрать, как считаешь нужным. Как же вам, людям, мало надо, дай вам несколько пачек резаной бумаги, и хоть верёвки из вас вей.
— И не говори, — расплылся в бессмысленной улыбке Бурмакин, — если счастье не в деньгах, зачем оно нужно такое счастье?
— Твоя главная задача — подготовить Веру. Начни издалека, почитай ей свой славянский справочник, напомни «Сказку о царе Салтане». Истерики всё равно не избежать, но постарайся хотя бы смягчить правду. После рождения младенца ничего не предпринимай, дожидайся меня. Без меня тебе всё равно не управиться, а уж я из любого острога сбегу.
— Как скажешь. А Балде, сыну Велеса, значит, восемнадцать лет, и он до сих пор скитается по земле?
— Ну, у Велеса-то возможностей поболе, чем у меня, — вздохнул Переплут, — просто жутко своё чадо в ваш мир окунать. Вы всё ведь, варвары, на американский копыл перевели, кругом одни Макдональдсы, Бургер Кинги, KFCюхи и прочая дребедень, ничего славянского не осталось.
— Это называется глобализация. Весь мир стандартизируется, унифицируется и превращается в одну техасскую деревню. И, к сожалению, это процесс необратим.
— Кто тебе сказал такую фигню?