Читать интересную книгу Западня Данте - Арно Делаланд

— Я хотел, любезный, чтобы вы смогли насладиться этой картиной, прежде чем сбросить тело вашего друга в лагуну. Виндикати закончит свой путь в другой реке, навечно смешается с той грязью, откуда и вышел. Пора вам понять, как заканчивают свой жизненный путь те, кто чинит мне препятствия.

— Эмилио! — задыхаясь, вскричал Пьетро.

Он все понял. Неизвестно, каким образом, но Эмилио попал в эту ловушку раньше его. Быть может, его тоже заманили запиской наподобие той, что получил Виравольта в доме Контарини. Что же до письма, поученного самим Пьетро, то, должно быть, Химера вынудил Эмилио его написать, прежде чем замучил. В точности как с Марчелло Торретоне или отцом Каффелли. Пьетро накрыла волна ярости. И он без раздумья прыгнул вперед со шпагой в одной руке и пистолетом в другой, в мгновение ока обрушившись на Дьявола с криком:

— Ну так сдохни! Сдохни!

И выдернул меч, услышав глухой стук. И с изумлением увидел, как черная накидка падает на пол. К его ногам подкатилась металлическая каска, а обернутая соломой палка сломалась.

Чучело! Обыкновенное чучело!

И тут опять ниоткуда раздался смех.

— Вы меня разочаровываете, дружище. От Черной Орхидеи я ждал большего… Похоже, ваша репутация сильно преувеличена.

Пьетро не успел осознать всех последствий своей ошибки. Враг выскочил из-за колонны, стрелой промчался к алтарю и обрушился на него. Виравольта получил сильнейший удар по голове, на мгновение замер, шатаясь, а затем рухнул в черную пустоту. Его тело откатилось к ступеням алтаря, шпага выпала из руки.

Над ним нависла Тень в капюшоне.

— Ах, Виравольта… Вот теперь, оказавшись в моих руках, вы заслуживаете, чтобы я с вами покончил… Но возрадуйтесь…

Фигура опустилась на колени, погладила ему лицо.

— Вы все еще часть плана, Пьетро. Вы — инструмент, главный подозреваемый и козел отпущения правосудия.

Тень снова громко расхохоталась, представив реку крови, в которой тонут грешники.

* * *

Когда Пьетро очнулся, внутри базилики, теперь освещенной, царил полный кавардак. Он почувствовал, как двое солдат хватают его под мышки и силой ставят на ноги. Затем получил в физиономию сперва воду, потом оплеуху. Как в кошмарном сне он увидел перепуганное лицо Ландретто и чуть дальше — Антонио Броцци, мечущегося перед изгаженными картинами Дампьера.

— Так оттащите его в Пьомби, и чтоб он больше не выходил из камеры!

— Но… Эмилио…

Виравольта хотел оглянуться на алтарь. Он смутно разглядел остатки соломенного чучела, изображавшего Химеру; стул, на котором недавно сидел Эмилио, был пуст. Остались лишь следы крови и веревки, теперь свободно свисавшие на пол. Пьетро грубо поволокли прочь, несмотря на протесты Ландретто. А в ухо ему кто-то орал:

— Что вы сделали с Эмилио Виндикати? Это вы виноваты, вы!

Пьетро, отчаянно старавшегося не потерять сознание, бесцеремонно выволокли из базилики Сан-Марко. На улице розовая заря возвещала начало нового дня.

Обрывки одежды Эмилио Виндикати несколько часов спустя нашли в одном из венецианских каналов. Расстроенного и сраженного этим непостижимым ударом судьбы дожа поставили в известность в тот самый момент, когда Пьетро опять доставили в тюрьму, и Лоренцо Басадонна, насмешливо сверкнув глазами, слащаво приветствовал его, изобразив улыбку:

— Счастлив видеть тебя снова… мой цветочек.

КРУГ ШЕСТОЙ

Песнь XVI

Город Дит

Пьомби.

Опять.

И на сей раз, возможно, навсегда. Или до публичной казни.

А неуловимый Химера продолжал резвиться на свободе.

Пьетро чувствовал себя побежденным. К счастью, его не засунули в колодец, в подвалы дворца, где находились самые мерзкие казематы. Там, в камерах без света, гнили особо невезучие приговоренные. Сидя в грязи и плесени, они страдали от воды во время приливов и недостатка кислорода. И единственным способом забыться были для них воспоминания о жизни на воле и воззвания к святым, которые они царапали на стенах камеры, разукрашивая свой ад фресками, как в воображаемом раю. Пьетро также не грозили пытки, хотя, едва появившись здесь, он повстречался с одним из своих товарищей по несчастью, которого вели на дыбу. Стоя на коленях со связанными за спиной руками, за которые его вздергивали вверх, он наверняка орал как резаный, когда чудовищный механизм выворачивал суставы, рвал мышцы и связки. Обратно он так и не появился. Пьетро же был жив и пока здоров. Но что-то в нем сломалось.

Он долго держался, рассчитывая на свое хладнокровие, нахальство и уверенность, что в конечном итоге судьба повернется к нему лицом. Но теперь всему этому пришел конец. Он представления не имел, что сейчас происходит гам, на воле, чем заняты, о чем думают дож, глава Уголовного суда, Броцци или кто-то еще. Басадонна сказал, что Ландретто пытался к нему пройти. Прекрасная Анцилла Адеодат тоже узнала о его положении, но не смогла войти во дворец. Что же до Анны Сантамарии, то Пьетро понятия не имел, что с ней. Все произошло слишком быстро. При первых подозрениях насчет Оттавио ему следовало выкрасть Анну и бежать. Но все оказалось далеко не так просто. И вот теперь эта неопределенность была совершенно невыносимой.

Пьетро метался по камере, колотил в стену, разговаривал сам с собой. Он сжимал кулаки, судорожно ища какой-нибудь выход, ломал голову, как заставить услышать себя целый город, когда все его сановники видят в нем лишь преступника, обвиняемого в государственной измене и наверняка в убийстве Виндикати. Идиотизм, доведенный до абсурда. Тут расчет Дьявола практически оправдался благодаря всеобщему невежеству, жестокости и некомпетентности. Пьетро отлично понимал: уже сейчас выдвинуты совсем другие версии происшедшего. И в них он выставлен участником заговора, быть может, одним из инициаторов, коль уж сумел выйти из тюрьмы и обвести вокруг пальца Совет десяти. По городу ползут о нем самые одиозные слухи. А у него даже нет права на защиту.

Самым скверным было то, что он никак не мог собраться с мыслями. Перед глазами все время возникало лицо Эмилио. Он видел распятого Марчелло. Каффелли на вершине церкви. Спадетти, сожженного в печи. Лучану и Виндикати, утопленных в канале. Снующие тени в развалинах виллы Мора. Часть его разума пыталась увидеть картину целиком, а другая отбрасывала в пучину непонимания. Пьетро сходил с ума, снова оказавшись в изоляции, потерянный, как тот ребенок, каким он был в Сан-Самуэле. Его защитные щиты рушились. Потому что именно в то беспомощное состояние его сейчас и возвращали. «Венеция, которую я так лелеял! Лелеял, словно женщин в своих объятиях, всех женщин, являвшихся со мной одним целым, моим отражением, телом и душой! Венеция, укрывавшая меня, как мать, что же ты творишь? Отбрасываешь меня назад! На место ренегата, простолюдина, ничтожества! Почему тебя, единственную, мне так и не удалось покорить? Почему ты всегда остаешься жестокой возлюбленной и отворачиваешься от меня, ты, которую я обожаю?» Пьетро пребывал в растерянности. Город, чьим символом он больше всего хотел быть, отвергал его, как ничтожного ублюдка. Венеция стала Дитом, Дитом из ада с мрачными стенами.

«Вот город Дит, и в нем заключеныБезрадостные люди, сонм печальный…Челнок вошел в крутые рвы, кругомОбъемлющие мрачный гребень вала;И стены мне казались чугуном…Я видел на воротах много сот,Дождем ниспавших с неба, стражу входа,Твердивших: «Кто он, что сюда идет,Не мертвый, в царство мертвого народа?»

Венеция была фурией, Медузой Горгоной, приводившей его в оцепенение. Пьетро пытался сосредоточиться. Но тщетно. Он слишком сильно ощущал разломы, образовавшиеся на возведенном им фасаде самоуверенности. Пьетро трескался, как древние портреты застывших в мозаике императоров, некогда вызывавшие у него восторг. Лишь одно было совершенно ясно и добивало окончательно: как же он далек от своей мечты! Вся эта история совершенно безумным образом увлекла его на тропу, которая не была, не могла быть его, Пьетро, тропой! Черной Орхидеи, агента республики! И внезапно среди этих невыносимых мук, когда весь мир казался ему сплошным обманом, на Пьетро обрушился поток воспоминаний. В памяти всплыли образцы, связанные с тем единственным, ради чего стоило жить: удовольствие, радость встреч, изящное искусство соблазнения, наслаждение экстазом. Женщины, эти заблудившиеся на земле ангелы. Единственная религия, которую он признавал и которой следовал. Религия любви, прекрасной, мимолетной или вечной, трагической и непостоянной. Его единственная истина! Бедро, овал груди, тело, прижатое к телу, поцелуи, растрепанные волосы, растерянные лица, дрожащие губы, шепчущие его имя в самый миг обладания! И среди всех недосягаемая богиня, Анна Сантамария! Да что с ним такое приключилось? Почему он сразу не сбежал с ней? Какая глупая гордыня вынудила его до такой степени подавить свою натуру? Пьетро совсем сдал, но сумел сдержать горькие слезы, которые лишь подтвердили бы его окончательное поражение. Не сводя глаз со слухового окошка, он медленно скользил по стене, пока не оказался на холодном полу. В коридоре то и дело возникал Басадонна и с удовольствием вгонял очередной гвоздь в его гроб какой-нибудь язвительной шуточкой.