Переды, который теряется на фоне грузной фигуры приятеля, и неуверенными шагами идет в ванную. Там он разглядывает порез на голове и уже собирается ударить зеркало, как Переда останавливает его.
– Хватит, успокойся. – Он берет и смачивает водой полотенце, чтобы промыть рану. – Вряд ли этого будет достаточно, возможно, придется зашивать.
Умберто Франко вновь смотрит на свое отражение, наклоняется над раковиной и брызгает на лицо. Крупные капли крови падают на белый фаянс, смешиваясь с водой.
– Твою мать! – говорит он, вытираясь.
Мигель Переда подходит к столу, наступая на разбросанные по ковру предметы: свободного места почти нет. Он слышит хруст разбитого стекла под подошвой ботинка, не зная, что это рамка с фотографией, на которой отец Франко держит в руках экземпляр газеты. Снимок сделал сам Умберто в двенадцать лет и хранил на письменном столе, чтобы чувствовать присутствие отца рядом.
Мигель Переда берет со стола цветную копию фотографии, лежащую возле переполненной пепельницы.
– Откуда она взялась? – Он во все глаза рассматривает свое пьяное лицо. «Какое у меня идиотское выражение», – думает Переда. Затем переводит взгляд на Клаудию Косио, и в нем пробуждается какое-то давно забытое чувство, нечто похожее на сострадание. Впрочем, мимолетная вспышка быстро исчезает, уступая место страху.
Франко выходит из ванной, прижимая полотенце к ране; его рубашка промокла от крови и воды, зато в голове прояснилось. Он огибает свалку на полу и падает на двухместный диванчик из коричневой кожи, чудесным образом уцелевший после разразившейся несколько часов назад катастрофы.
– Ее сделала Летисия в тот день.
– Когда? Я не помню.
– После того, как мы добрались до мотеля.
– Откуда она у твоей жены?
– Оттуда. Забыл в кармане. Вспомнил, только когда Гомес отдал мне копию, оригинал остался у жены.
– На кой черт она отнесла ее Гомесу?
– Эта стерва думала, что он опубликует снимок. Сказала, у нее есть новость года. Некоторое время назад у нас с Гомесом были разногласия, соперничество, хотя я никогда не считал его врагом. Вчера вечером он пришел и вернул копию, потому что не хочет неприятностей ни со мной, ни с тобой.
Франко не называет Переде главную причину разногласий: Эванхелина, прежде чем стать его невестой, недолго встречалась с Антонио Гомесом. В тихом омуте черти водятся. Когда тот основал свою газету, Франко шутил, что Гомес хочет ему подражать. Антонио Гомес пытался сделать «Обозреватель Альенде» противовесом политически ангажированному «Вестнику Альенде». Однако вскоре понял необходимость в союзниках и тоже стал искать расположения правительства, так что сам Франко назвал его подхалимом.
– Что произошло с твоей женой?
Франко со вздохом пожимает плечами, решая, о какой части прошлого вечера следует умолчать, хотя на самом деле и не помнит всего, некоторые детали пазла отсутствуют. Он не скажет Переде, что ждал супругу у двери. Едва она вошла, Франко схватил ее за руку и потащил в кабинет, откуда виднелись отражающиеся в воде огни нескольких домов на берегу водохранилища. И не скажет, как толкнул жену на пол. «Что ты хотела сделать с этой фотографией?» – кричал он. Эванхелина умоляла не бить ее. Она и представить не могла, что Гомес ее предаст, и чувствовала себя маленькой девочкой, застигнутой врасплох за серьезным, очень серьезным проступком. «Нет, Бето, послушай…» Эванхелина хотела успокоить мужа, объяснить, но не находила слов. «Где оригинал? Дай его мне!»
И еще он не скажет, как ударил ее об один из приставных столиков.
– Жена вчера ушла из дома, когда увидела у меня эту копию, и не вернулась. – Франко прижимает полотенце к ране, которая все еще кровоточит.
– А где оригинал?
– Без понятия. Когда Эванхелина объявится, узнаем.
– Она мертва. Ты не в курсе? Ее нашли сегодня утром на берегу водохранилища, менее чем в километре отсюда.
– Что?
– Умберто… не делай из меня идиота. Скажи правду. Что случилось?
– Я говорю правду. Мы сильно повздорили, и она ушла.
– Ты уверен?
– Черт, Мигель, конечно уверен!
Мигель Переда оглядывает Франко сверху донизу, чувствуя разверзающуюся под ногами пропасть: последние события могут разрушить его карьеру.
– Мы полагаем, произошел несчастный случай. Она споткнулась в темноте и ударилась головой о камень, упала лицом вниз и захлебнулась грязью. Тело отвезли в морг, но прокурор до сих пор не утвердил судмедэксперта. Все усложняется, Умберто.
Франко буквально слышит крики жены. Словно прокручивая сцену из давно виденного фильма, он воспроизводит в памяти бегущую впереди Эванхелину – испуганную спотыкающуюся тень. Темнота мешала видеть четко. Женщина кричала, пока наконец он не догнал и не схватил ее за шею и стал трясти под налетающими с воды порывами ветра.
– Идем. Тебе нужно дать показания. – Мигель Переда тянет Франко за предплечье. Он послушно встает, мысленно возвращаясь к тому моменту, когда толкнул Эванхелину и услышал звук разбивающегося о камень черепа.
Дверь кабинета распахивается.
– Сеньор! – кричит горничная. За ее спиной какой-то мужчина достает из кармана пиджака пистолет и направляет на Франко, затем на Переду. При виде пистолета девушка выбегает из комнаты, и мужчина закрывает дверь.
Умберто Франко делает к нему широкий шаг.
– Какого хрена?..
– Тихо! – приказывает мужчина с красными воспаленными глазами. Он явно на взводе.
Мигель Переда останавливает Франко за руку.
– Спокойно, – обращается он с поднятыми ладонями к незваному гостю. – Успокойтесь.
– Рикардо? – спрашивает Франко, узнав сеньора Альмейду.
– Кто из вас? Кто убил мою дочь? – Сеньор Альмейда переводит пистолет с одного на другого. – Кто? – голос у него срывается.
– Успокойтесь, – повторяет Мигель Переда.
– Рикардо… Нет… Никто из нас.
– Ты был с ней в ту ночь! Ты был с ней!
– Да, я был с Летисией, не отрицаю… Слушай, Рикардо. Я не знаю, как твоя дочь…
– Заткнись, ублюдок! Не смей говорить о моей дочери. Заткнись!
Франко дотрагивается до раны на голове, которая снова кровоточит, крошечная красная струйка стекает к правому глазу.
Альмейда поднимает пистолет:
– Если не скажете, кто ее убил, мне придется застрелить вас обоих.
– Мы ее не убивали. Мы не знаем, кто это сделал, – пытается объяснить Мигель Переда, не опуская рук.
* * *
Прошлым вечером Эванхелина Франко переступила порог дома семьи Альмейда, как много раз прежде. Только это была другая Эванхелина, раненое, больное бешенством животное, готовое укусить и распространить заразу. Она не хотела обсуждать, исправлять или извиняться за действия мужа. Нет. Вошедшая в дверь Эванхелина хотела передать свою ненависть. Моника Альмейда приняла гостью в ночной рубашке, превратившейся в ее униформу после смерти дочери, и в наброшенном сверху халате – скорее по привычке, чем ради приличия.
– Эва, дело не в тебе, просто мне не хочется никого