Кэтрин Стедман
Опасная находка
Посвящается Россу
Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства
Публикуется при содействии “Darley Anderson Literary, TV & Film Agency” и “The Van Lear Agency”
Переведено по изданию:
Steadman C. Something in the Water / Catherine Steadman. — New York : Ballantine Books, 2018. — 352 p.
Перевод с английского Татьяны Ивановой
Дизайнер обложки Алина Ачкасова
© Depositphotos.com / Ave-sun, SandraFotodesign, обложка, 2018
© Catherine Steadman, 2018
© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2018
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2018
***
Победу, изложенную со всеми подробностями, трудно отличить от поражения.
Жан-Поль Сартр. Дьявол и Господь Бог[1]
Вот я улыбнусь, улыбка моя канет на дно ваших зрачков, и один только Бог знает, что с нею станется.
Жан-Поль Сартр. Нет выхода[2]
1
Суббота, 1 октября
Могила
Вы никогда не задумывались, сколько понадобится времени, чтобы вырыть могилу? Можете больше не гадать. На это уходит вечность. Сколько бы вы ни представили, смело умножьте этот срок на два.
Я уверена, вы видели подобное в фильмах: герой (вполне возможно, с приставленным к затылку пистолетом) потеет и кряхтит, все глубже вкапываясь в землю, пока не оказывается в собственноручно вырытой могиле. Или парочка незадачливых преступников, не прекращая спорить и препираться, бесшабашно и хаотично машет лопатами так, что комья земли взлетают в воздух с мультяшной легкостью.
На самом деле все совсем иначе. Рыть могилу нелегко. Земля плотная, тяжелая и поддается с трудом. Это чертовски утомительно.
И скучно. И долго. И никуда от этого не деться.
Стресс, адреналин, отчаянная животная потребность сделать это поддерживают вас примерно минут двадцать. А потом вы ломаетесь.
Мышцы конечностей словно испаряются, и кожа прилипает к костям, а кости к коже. Сердце болит, отходя от адреналинового шока, уровень сахара в крови падает, вы как будто врезаетесь в стену. Всем телом, с разгона. И при этом с кристальной ясностью осознаете, что как бы вы себя ни чувствовали, как бы ни были измотаны, а яму выкопать придется.
И тогда вы переключаете передачу. Наступает середина марафона, когда новизна уже выветрилась и остается лишь дойти до финиша этого проклятого забега. Вы вложились, вы инвестировали все, что имели. Вы сказали всем своим друзьям, что сделаете это, заставили их внести пожертвования в ту или иную благотворительную организацию, с которой вы только косвенным и случайным образом связаны. И они с виноватым видом пообещали внести больше денег, чем хотели пожертвовать изначально, чувствуя себя обязанными из-за какой-нибудь велосипедной прогулки или чего-то подобного, вместе пережитого в университете, подробностями чего они утомляют вас всякий раз, когда напьются. Я все еще говорю о марафоне, следите за ходом моей мысли. Потому что затем вы каждое утро в одиночку выходите на пробежку, и ваши лодыжки ноют от усталости, в наушниках пульсирует музыка, вы преодолеваете милю за милей — ради этого. Ради того чтобы сразиться с собой, с собственным телом, именно там, в тот самый решающий момент, и посмотреть, кто победит. И никто, кроме вас, не видит этой битвы. И всем, кроме вас, на нее наплевать. Потому что только вы, лично вы пытаетесь выжить. Вот на что это похоже, когда вы роете могилу, — на ощущение, будто музыка смолкла, но нельзя перестать танцевать. Потому что, если вы перестанете танцевать, вы умрете.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Так что вы продолжаете копать. Продолжаете потому, что альтернатива этому куда хуже, чем рытье проклятой бездонной дыры в твердой спрессованной земле при помощи лопаты, найденной в сарае какого-то старика.
Вы копаете дальше, и перед глазами у вас проплывают цветные пятна: это фосфены, вызванные метаболической стимуляцией зрительных нейронов коры головного мозга низким уровнем кислорода и сахара в крови. В ушах шумит: из-за обезвоживания и перенапряжения упало артериальное давление. Но мысли? Мысли скользят по спокойному озеру сознания, лишь мельком тревожа водную гладь. И уплывают прежде, чем вам удается их уловить. Разум абсолютно чист. Центральная нервная система воспринимает эту перегрузку как ситуацию «бей или беги» и реагирует соответственно, как любят писать в спортивных журналах, «выработкой эндорфинов в ходе физических упражнений», что одновременно тормозит мыслительный процесс и защищает мозг от приступов боли и стресса, вызванных вашим занятием.
Измотать себя — прекрасный способ уравновесить свои эмоции. Бегом на марафонские дистанции или рытьем могил.
Примерно через сорок пять минут я решаю, что глубины в метр восемьдесят для этой могилы мне достичь не удастся. Я не сумею добиться положенных шести футов. Мой рост — сто семьдесят сантиметров. Как же я потом выберусь из нее? Я же в буквальном смысле сама себя закопаю.
По данным аналитической компании YouGov, сто семьдесят сантиметров — это идеальный рост для жительницы Британии. Как выяснилось, британцы хотели бы видеть рядом спутниц именно такого роста. Так что мне повезло. И Марку. Боже, как жаль, что Марка со мной нет.
Ладно, если я не смогу вырыть могилу глубиной в шесть футов, то какую тогда смогу? Какой глубины мне хватит?
Тела чаще всего находят из-за небрежного захоронения. Я не хочу, чтобы это произошло в данном случае. Совсем не хочу. Я стремлюсь к прямо противоположному результату. А небрежные захоронения, как, в принципе, и все небрежное, являются следствием трех пунктов:
Недостатка времени;
Недостатка инициативы;
Недостатка усердия.
Что касается времени: на эту работу у меня есть от трех до шести часов. Три часа — это по моим скромным подсчетам. Шесть часов — до конца светового дня. То есть времени достаточно.
Инициатива, как я считаю, тоже есть: два мозга лучше, чем один. Надеюсь. Нужно лишь все тщательно осуществить, шаг за шагом.
И пункт третий: усердие. Боже, уж его мне хватает! С лихвой. Я никогда в жизни ни над чем так усердно не трудилась.
Девяносто два сантиметра — минимальная глубина, рекомендованная ИРПК (Институтом регулирования погребений и кремации). Я знаю это, потому что изучала вопрос в интернете. Обратилась к «Гуглу», прежде чем взяться за лопату. Видите — инициатива. Усердие. Я сидела на корточках рядом с телом, вдавливая прелые листья в грязь, и искала в «Гугле», как это тело похоронить. Зайдя в браузер с одноразового телефона мертвеца. Если найдут тело… тело не найдут … и сумеют восстановить данные… никто не восстановит данные… то история поисковых запросов станет для кого-то захватывающим чтивом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Спустя два часа я прекращаю копать. Яма теперь чуть больше трех футов глубиной. У меня нет рулетки, но я помню, что три фута — это примерно высота моего паха. Высота самого высокого прыжка, который мне удалось совершить во время отдыха в конно-спортивном лагере, перед отъездом в университет, двенадцать лет назад. Эту путевку мне подарили на восемнадцатилетие. Странные вещи порой застревают в памяти, верно? И вот, стоя по пояс в могиле, я вспоминаю конно-спортивные состязания. К слову, я получила второе место. И очень этому радовалась.