читаю, сжимаю, снова откладываю. Только прочитав примерно двадцать и взяв то, что я уже читала, я понимаю, что мне нужна система. Я сортирую запросы по трем стопкам. Первая – для просьб о пожертвованиях на благотворительность, вторая – для просьб об инвестициях в предпринимательство, третья – для мошенничества. Эти письма от людей, просящих мои банковские реквизиты, информацию для перевода по PayPal или предлагающих мне инвестировать в вино, землю, углеродные кредиты, золото или бриллианты, все отправляются в мусор. Я складываю более правдоподобные варианты для инвестиций в папку – их я обдумаю позже, – а пока меня больше всего интересуют благотворительные проекты. На меня сильно давит невероятное богатство, но в то же время оно предоставляет мне огромную возможность. Я могу сделать много хорошего.
Я понимаю, что многие примут передачу Тома, практически незнакомому мне человеку, трех миллионов фунтов за безумие.
Может, так и есть.
Мне нужно было уже рассказать Джейку. Мне правда нужно было. Я это знаю. Но я не рассказала. Не подвернулся подходящий момент. Я начинаю думать, что подходящего момента не существует. Джейк будет в ярости, это точно. Он сочтет это предательством. Может, даже жестокостью или действием назло. Я гадаю, как скоро он заметит. Хоть он очень активно тратит выигранные нами деньги, он пока не проявил никакого интереса к их инвестированию или отслеживанию статуса нашего престижного банковского счета. Он тратит, тратит, тратит в полной уверенности, что у нас достаточно денег, у нас их куча.
Мы с Джейком мало в чем соглашаемся на данный момент. Пока я разбираюсь с почтой касательно благотворительной деятельности, он занят приглашениями на вечеринку. Уходя из дома сегодня утром, он так небрежно сказал:
– Знаешь, Хиткоты согласились прийти на вечеринку.
– Неужели?
– Это же хорошо.
– Да ну?
– Лекси, они изменили показания. Мы получили желаемое.
– Их сын избил нашу дочь.
– Ну, технически, он ее не бил… это сделали Меган и ее прихвостни.
– Джейк! Ты себя слышишь? Ладно, технически, он стоял в сторонке и смотрел, как нашу дочь, его девушку, избивали.
– Они с младенчества друг друга колотили. Ссоры, царапины и примирения – для них это стиль жизни. Эмили не против. Детские шалости, – говорит Джейк, пожимая плечами.
– Ты знаешь, что это не имеет никакого отношения к детским шалостям.
– Я считаю, что мы должны сделать ясное и публичное заявление, что весь этот бред о том, как они объявили себя победителями, уже давно забыт.
– Нам не нужно делать ясных и публичных заявлений ни о чем, – я негодующе посмотрела на него. – Мы не управляем страной. Как знать, что снова что-то не пойдет не так? Что, если они снова навредят Эмили?
– Было сильное напряжение. Теперь все уже успокоилось.
Единственное, что я наверняка знаю о вечеринках, так это то, что на них никогда ничего не успокаивается.
Я вздыхаю, поглядываю на часы. Мне нужно приготовить что-то на ужин. Они, наверное, скоро вернутся. Я решаю сделать лазанью. Мы в последнее время много ели в ресторанах, все еще слишком опьяненные, чтобы задумываться о чем-то обыденном вроде готовки. Может, мы дозрели для домашней еды, а лазанья всегда была в числе любимых блюд нашей семьи. Это хорошая, приятная, успокаивающая еда, которую я регулярно делаю, когда дети завалены домашними заданиями или приходят после важных спортивных матчей, или когда у Джейка был длинный день на работе. Часто по вторникам. Он всегда работал допоздна по вторникам.
Сейчас ничего этого нет, но я обнаруживаю, что лазанья нужна мне. Чтение писем было эмоционально изнурительным. Я подогреваю оливковое масло на сковородке, оно шипит и брызжет, потому что я слишком сильно включила газ. Я наливаю себе бокал красного вина и включаю радио, так как мне нравится слушать «Классику FM», пока я готовлю. В другое время я не слушаю классическую музыку – обычно я предпочитаю Сару Кокс на «Радио 2», – но фуги и рондо превращают обжаривание лука из повседневной обязанности во что-то немного более особенное. Я добавляю томатную пасту, бульон и измельченный мускатный орех. Оставляю все это тушиться на полчаса и отправляю сообщение в нашем груповом семейном чате в WhatsApp, спрашивая, когда всех ждать. Я держу телефон несколько минут, пока не появляются синие галочки, говорящие мне, что мое сообщение прочитали все. Я жду немного дольше, надеясь на ответ, но его нет. Я вижу, что все трое онлайн, а потом Логан исчезает. Уведомление выдает мне, что Эмили печатает. А потом прекращает. Она уходит в оффлайн, не сказав мне, когда они будут. Я жду, что Джейк отреагирует. Я отправляю еще одно сообщение.
«Хотя бы примерно».
Ответа нет.
Очаровательно.
Кухня внезапно кажется мрачной и унылой. Хмурые тучи сгустились, и, хоть сейчас только семь вечера, на улице намного темнее, чем должно быть майским вечером. Темная фигура скользит по низкой задней изгороди – соседский кот. Еще одна тень крадется по земле. Хитрая лиса.
Включив светильник, я сглатываю ком раздражения, липнущий к горлу, и все равно продолжаю готовить. Может, они просто уже едут домой и решили, что не стоит отвечать, раз будут всего через десять минут. Я пересыпаю соус в нагретое и смазанное блюдо для духовки, потом накрываю его листами для лазаньи, а затем немного жульничаю, выкладывая слой готового белого соуса. Я получаю огромное удовольствие, повторяя этот процесс трижды, распределяя кусочки моцареллы сверху и засовывая все блюдо в духовку. Есть что-то теплое и успокаивающее в приготовлении большой порции еды, когда лишь короткое время назад не было ничего.
Я осознаю, что на кухне не только темно, но по дому еще и разносится прохлада. Сверху хлопает дверь, заставив меня подпрыгнуть. Ветер снаружи усиливается, а у меня в спальне открыты все окна. Деревья в саду подрагивают, шелестят листьями, словно шепча и болтая между собой, обмениваясь грязными секретами. Небо угольное. Капли дождя разбиваются о кухонное окно, большие и настойчивые, предвещая приближающийся ливень. Я бегаю по дому, закрывая окна. В прошлом году стояла невыносимая жара, и потому что мы либо оптимистичная, либо глупая нация, мне кажется, мы все ожидали того же, несмотря на то, что предпоследняя жара случалась аж в 1976 году. Нам правда стоит надеяться только раз в сорок два года. Смешно, этим утром я высказала это шутливое наблюдение моей соседке, женщине за восемьдесят, которую я всегда считала милой старушкой. Мы жили рядом больше десяти лет, обмениваясь любезностями, помогая друг другу при необходимости. Она относилась с пониманием, когда дети сильно шумели в