Требование борьбы с правыми и с бюрократией ни у кого возражений не вызвало. Единство организационной, издательской и парламентской работы — тоже. Обязанность пропаганды и агитации в войсках, деревне и старых профсоюзах прошла на ура. Взаимная поддержка партий и групп “Совинтерна” подразумевалась по умолчанию.
Поскольку приняли стратегию широкого фронта, то согласились и на ситуационные союзы с партиями Второго Интернационала, пусть даже и реформистскими, хотя Бомбаччи тут чуть не взорвался. Ничего, успокоили, уговорили.
И только потом, присмотревшись к делегатам, получив данные по нашим зарубежным каналам, выполнив некоторые проверки, отобрали узкую группу тех, кто будет создавать глобальную нелегальную сеть. Мировая революция дело неблизкое, хоть и желательное и швырять на на него деньги, которые позарез нужны самим, идея так себе. А вот создать структуру “практиков” по всему миру, да еще хорошо мотивированную, да еще законспирированную… ммм… Вельяминов точно одобрит.
Никакого Мюллера к этим разговорам, естественно, не допускали. Его увеселяли по отдельной программе — сперва Красин таскал его по Нармининделу, а потом спихнул на меня. И немец торчал на углу Воздвиженки и Моховой, в приемной председателя ВЦИК, где я три дня в неделю отсиживал присутственные часы.
Ходоки шли с самыми разнообразными вопросами, но по большей части им требовалось, так сказать, одобрение свыше и разговоры у нас были почти стандартные:
— Вот такая беда, Михал Дмитрич, как бы ее решить?
— Так у вас же Совет есть!
— Есть, как не быть, вот мы как раз все в Совете…
— Погодите, а почему же вы сами не можете разобраться с таким вопросом?
Тут обычно начинали чесать затылки и приводить тысячи резонов — лишь бы не самим.
— Нет уж, дорогие мои. Мы власть Советов для того устанавливали, чтобы вы сами были хозяевами своей жизни. Так что решайте сами и отвечайте за решение сами.
— Непривычно как-то…
— Привыкайте.
— Ну тогда… тут для вас, Михал Дмитрич… рыбешку поймали… Закоптили в лучшем виде… Закушайте, Михал Дмитрич. Исключительно вкусная рыба. Поймали прямо в воде…
Без гостинцев не обходился ни один визит и к концу приемных часов у меня накапливалось много полезного. Прямо-таки музей “Поля Чудес”.
Мюллер сперва смотрел на это широко раскрытыми глазами — ну ей-богу, трудно ему представить себе, что швабский бауэр притащит на прием к рейсхпрезиденту, скажем, кровяную колбасу. Но ничего, привык, потом еще и хихикал.
— А куда все это, — он сделал широкий жест в сторону стола, на который складывали принесенное, — потом?
— Частью в столовую, частью в подшефный детский дом.
— А вы не хотите вообще запретить эту практику?
— Люди несут от чистого сердца, как подарок. Зачем их обижать отказом?
— А разве их не обижает ваш отказ принять решение?
— Герман, вы же помните про отчуждение от результатов труда. Так отчуждение от принятия решений опасно не менее — люди отвыкают думать и начинают уповать на бога, царя, героя, доброе патерналистское государство в лице начальника, который придет и все за них сделает. А начальники, видя такое, начинают делать так, как удобнее лично им, а потом и вовсе как лично им выгоднее.
— Ну-у, для предотвращения этого есть демократические институты и процедуры!
— Европейская демократия не очень работает в других культурах. А вот советская система, как показывает опыт Италии, Китая, Ирландии и даже Персии — вполне.
— Но Советы это та же демократия! — воззрился на меня Мюллер и даже отложил свои записки.
— Та, да не та. В обычной демократии что плохо? Во первых, прямые выборы на любой уровень.
— Но…
— Погодите. На нижнем уровне это работает, поскольку такая система создавалась для малонаселенных древнегреческих полисов. Но как только мы переходим на уровни высшие, начинается проблема. Вот у вас сколько человек проживает в избирательном округе?
— Ммм… — Герман возвел очи горе, что-то прикинул в уме, — примерно сто пятьдесят тысяч.
— И что, он все лично знают каждого кандидата?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Но для знакомства с кандидатом проводятся встречи, агитация, газеты, в конце концов!
— Правильно. И как результат — избиратель видит не реального человека, а то, что ему решили показать. Как вы понимаете, это могут быть очень разные вещи и я вам гарантирую, что с каждым годом буржуазия будет все более и более ловко это использовать.
— Да они уже и сейчас… Некоторые избирательные кампании просто верх цинизма!
— Во-от! В узкой же группе все на виду, качества каждого известны.
— Но как тогда формировать высшие уровни?
— Делегировать с нижних. Собрался первичный Совет, поработал, узнали друг друга и решили, кого наверх послать. Причем не обязательно члена Совета, можно и доверенного человека со стороны.
Мюллер естественным образом возразил — у такого делегата нет ответственности перед своими избирателями. Но советская система тут имела болт с винтом в виде императивного мандата или наказа делегату, от которого он не должен отступать. А коли отступал, то мог быть отозван в любую минуту.
— Но право отзыва дезорганизует всю работу!
— А фактическая невозможность отозвать парламентария делает его вообще неподконтрольным.
— В такой системе очень трудно избираться по партийным спискам!
— Вот и хорошо, нам нужны делегаты, которые будут голосовать за требования народа, а не за то, что решили партийные бюрократы.
Да уж, дорогой товарищ Мюллер, видел бы ты “народных избранников” моего времени, причем из любой страны. Всей разницы, что где-то приличия соблюдаются получше, где-то похуже, да еще отличается марка дезодоранта в парламентских сортирах.
Тяжело убеждать человека, накрепко утвердившегося в своих воззрениях. И немец на моей шее был не один, сколько таких разговоров было…
За-дол-бал-ся.
А может, дело вовсе не в возрасте, а в том, что я уехал из Сокольников? Так-то я человек городской, но с лесом за окном живется полегче. Перебраться, что ли, в какие-нибудь Горки? Вон, Архангельское опустело… Нет, Архангельское это слишком жирно, рожа треснет. Или новый дом построить где поближе? Как Королеву Сергей Палычу рядом с ВДНХ построили — не зная и не поймешь, что там за забором дачка очень секретного конструктора.
Где-нибудь в Нескучном саду, а? Как раз решение о создании парка приняли, под это дело и обосноваться… Мечты, мечты, кто ж меня отпустит? Разве что в отставку уйти, оставить за собой парочку должностей — почетный святой, почетный великомученик и почетный папа римский. И кончать с этой политикой. Социалистов воспитывать, народный фронт поддерживать с возрастом все тяжелее. Отойти в сторонку, уехать в лес…
Но к черту малодушие. Наше дело лево, держаться надо до конца. Вот помру я, скажем, завтра — где гарантия, что послезавтра товарищи не начнут оппонентов стрелять? Предпосылки ведь имеются, с четырнадцатого года миллионы мужиков в теплое-мягкое штыком тыкали, попривыкли. Да, гражданскую (по сравнению с моим вариантом истории) мы прошли на отлично, но предпосылки никуда не делись. И это кажется так легко — бац, и нету ни человека, ни проблемы. А пока дотумкают, что проблемы нарастают в том числе и оттого, что не стало человеков, бог знает сколько лет пройдет. А уж вложить в голову, что минус один человек сегодня — это минус два человека в следующем веке, вообще задача неподъемная, “бабы новых нарожают”.
Сейчас среди полутора миллиардов населения мира каждый десятый — бывший подданный Российской империи. Через сто лет в РФ будут те же сто пятьдесят миллионов (ну, плюс-минус), только доля в пять раз упадет — каждый пятидесятый, так-то. Даже есть взять в границах 1914 года, все равно наберется миллионов триста, каждый двадцать пятый. А не развались страна, не будь этих адских потерь, за четыреста шагнули бы точно, глядишь, и до пятисот бы добрались. Совсем другой коленкор.
Ну да я свою работу тут сделал, минус потери гражданской, минус массовая эмиграция, минус коллективизация. Осталось приучить соратников шашкой не махать и не стрелять почем зря. Смертная казнь это вообще присвоение государством права над жизнью человека, не оно рожало — не ему и убивать. Опять же, расстрел суть решение необратимое, а судебные ошибки были, есть и будут. Но тут Коля Муравский хорошо постарался, что с Уголовным кодексом, что вообще с юридической пропагандой и среди Союза Труда крепнут взгляды, что лучше уж шарашки устраивать, чем стрелять, если оппозицию давить невтерпеж. Сколько такое убеждение продержится не знаю, но подпирать его буду до самого конца.