Если бы на свете не было женщин – я бы их выдумал.
„Любимый, делай со мной все, что захочешь“, – сказала мне одна молодая милая женщина, с которой я познакомился два часа назад. Я пошел ей навстречу. Я снял с нее джинсы, рубашку, носочки и трусики. Засунул все это в полиэтиленовый пакет, добавил туда камень и швырнул пакет в темные воды Невы.
Сегодня день защиты детей. А защищать их необходимо от взрослых. Какие же мы, взрослые, сволочи.
Я понял наконец, почему мне из всех произведений Достоевского Федора Михайловича больше всего нравиться роман „Идиот“. В этой книге больше всего светлой поэзии.
Маринка впервые выразила недовольство мной. Она пришла с работы, а обед я не приготовил, потому что последние пятьсот рублей у меня недавно отняли. Маринка загрустила, так как получка у нее только через неделю. А я денег в дом не приношу, поскольку не работаю. Мне, конечно же, немножечко стыдно, но Маринка об этом не знает. Я поприставал к ней с ласками, но Маринке ничего не хотелось, она легла в постель и уснула. А я со вставшим членом пошел звонить Михаилу, который вчера обещал мне одолжить денег.
Михаил меня тоже очень разочаровал, потому что все деньги вложил в ремонт машины. Он, говнюк, не сказал мне, что если бы я позвонил утром, то получил бы пару сотен. Я, кстати, не забыл поинтересоваться:
– Михаил, я все время забываю тебя спросить: а кем ты ощущаешь себя в пьяном состоянии?
Михаил задумался на минуту и ответил:
– После первых ста граммов – восходящим утренним солнцем, после вторых – соловьем в весеннем саду, готовым запеть, после третьих – поющим соловьем, после четвертых – орлом, готовым взлететь высоко над землей, после пятых – орлом, парящим высоко над землей, после шестых – дельфином, пересекающим океан, после седьмых – во мне просыпается человек, после восьмых – этот человек идет на работу и улыбается всем встречным людям, после девятых – этот человек становится мужчиной, который хочет женщину, после десятых – этот могучий улыбающийся мужчина трахает всех доступных женщин, после одиннадцатых – заканчивается рабочий день и мужчина едет к жене и детям, после двенадцатых – притяжение земли становится таким сильным, что я падаю на пол рядом с кроватью в собственной квартире и не могу до утра преодолеть это притяжение, ощущая себя кукурузным початком в жопе у негра.
Михаил повесил трубку. А я сел писать роман.
Понял, наконец, почему я не пишу о Париже. Я там не был.
Говорят, когда Гомер создавал в своих поэмах сцены насилия и гибели, он смеялся так громко, что из окон вылетали стекла (или материал, их заменявший).
Я сел писать роман и через десять минут забыл о деньгах, которых у меня нет, о Михаиле с его тоской по выпивке, о Маринке, спящей на моем диване, потому что сумел уйти в мир, где мне весело и спокойно, где исчезает привычное время и пространство и возникает новое, как правило, непривычное, потому что, начиная создавать какую-то сцену, я совершенно не знаю, чем закончу, и иногда окончания получаются столь неожиданные для меня, что я кричу на всю квартиру. Вот и сегодня, прочитав написанное мной только что, я заверещал так громко, что разбудил Маринку. Она проснулась, встала совершенно голая с дивана, надела тапочки, подошла, позевывая, ко мне, села на колени, обняла меня за шею и спросила:
– Шурик, кто это заревел диким голосом, будильник или ты?
От Маринкиных шикарных волос пахло яблоками (она перед сном вымыла голову яблочным шампунем), а от тела – свежеиспеченным хлебом. Чем бы Маринка ни мылила свое красивое тело, от него всегда пахнет свежеиспеченным хлебом. Этот запах меня очень возбуждает. Я мгновенно забываю о романе, обнимаю ее желанное тело и мурлычу в ее ухо:
– Марина-Мариночка, рыжее чудо, я так по тебе соскучился, словно мы не виделись целый месяц.
– Шурик, мы не виделись сутки, но я тоже хочу тебя.
Моя левая рука скользнула на ее левую грудь, а правая забралась между ног, и я спросил:
– Что это я нашел?
Маринка разулыбалась:
– Ты нашел вход в пещеру эльфов, и, по закону джунглей, теперь ты – владелец этой пещеры, в любое время дня и ночи ты можешь туда войти, прикажи, о, повелитель, и вход в пещеру откроется.
Я не успеваю ничего сказать, потому что Маринка целует меня в губы. Мы целуемся минуты две. Мой „гладиатор“ готов к погружению уже давно. Маринка это чувствует и поэтому возбуждается очень быстро, ее „рыжая проказница“ (так она называет свою пещерку) увлажняется. Я ласкаю ее пальцем. Маринка мычит мне в ухо:
– Божественно, сэр, эта просто божественно.
Еще через полминуты Маринка вскакивает с моих коленей, подходит к дивану, залезает на середину, встает на колени ко мне спиной и нагибается вперед до упора, то есть утыкается головой и руками в диван. Не буду скрывать: меня очень возбуждает, когда женщина принимает такую позу. Я с жадностью смотрю на ее толстенькую попку, стройные ножки и раскрывшиеся влажные губки, в обрамлении рыжих волос. Сейчас эти губки похожи на цветок, который я называю розой экстаза.
Я вскакиваю со стула, одним движением снимаю с себя спортивные штаны и трусы и встаю на колени позади Маринки. Мой окаменевший „гладиатор“ в сантиметре от желанной цели. И я забываю об окружающем мире, потому что мой „гладиатор“ погружает свою голову в ее раскрывшийся цветок. Но войти глубже я ему не позволяю. Я выхожу и снова вхожу на три-четыре сантиметра в течение двух-трех минут. Выхожу и вхожу.
Маринка неожиданно просит:
– Сашенька, шлепни меня по попке.
Я довольно сильно шлепаю ее по попе ладошкой раза три и вгоняю «гладиатор» до упора. Маринка вскрикивает, и мы замираем на полминуты, а потом вдруг я теряю контроль над собой и начинаю ритмично входить и выходить на полную глубину и изо всех сил. Маринка после каждого моего толчка громко стонет и иногда восклицает:
– Ай! Сашенька! Проткни меня насквозь!
А потом мы одновременно кончаем, и я не могу не закрыть глава, дергаюсь в судорогах и рычу, как тигр над только что поверженной антилопой. Потом мы лежим рядам без движения минут пятнадцать с закрытыми глазами, довольные и счастливые. Маринка первой приходит в себя и говорит:
– Шурик, ты был великолепен, опять забросил меня в космос, где я ощущала себя совершенной и бессмертной, но сейчас, к сожалению, вернулась в свое тело, которое хочет кушать.
Я целую нежную Маринкину грудь, потом встаю с дивана и иду на кухню – готовить геркулесовую кашу и кофе. Других продуктов у нас нет. Мы все съели. Если я не займу у кого-нибудь из знакомых денег в долг, то уже завтра мы начнем голодать.
Минут через десять на кухню вслед за мной приходит Маринка. Hа ней нет одежды, так же как и на мне. Очень приятно побродить по собственной квартире в жаркий летний денек голому, а если рядом бродит обнаженная красивая молодая женщина, то это вдвойне, нет, втройне приятно. Я стою рядом с плитой и помешиваю кашу. Маринка подходит ко мне сзади, плотно прижимается своим телом и начинает меня тихонько щекотать под мышками. Я очень боюсь щекотки в этих местах, поэтому дергаюсь всем телом и визжу на всю квартиру высоким женским голосом:
– Мариночка, перестань! Я опрокину кашу, и мы останемся без обеда!
Маринка перестает меня щекотать, обнимает меня за живот и говорит:
– Сэр, на обед я бы хотела съесть парочку котлет по-киевски с пюре из картофеля и салатом из свежей капусты.
– Детка, котлеты будут немного позднее, наверное, в четверг, и исключительно после дождя. А сейчас овсянка, мэм.
Маринкины руки вдруг опускаются вниз и начинают активно теребить мой обмякший и маленький, уже не «гладиатор», а «стручок сопливый» (так шутит иногда Маринка). От ее активных приставаний он просыпается и начинает крепчать; это не входит в мои планы, потому что я собираюсь доварить кашу до готовности и накормить голодную женщину. Я дергаюсь всем телам, пытаясь ускользнуть от ее рук, и роняю кастрюльку с почти готовой кашей на пол. Маринка отпускает меня и громко смеется, словно увидела (или услышала) что-то смешное, а мне не смешно, потому что геркулеса больше нет. И голодную женщину я могу угостить только кофе и сексом.
Как правило, мужчина и женщина забираются в постель не ради продолжения рода человеческого, на самом деле они стремятся получить удовольствие, и в этом они отличается от животных, которые забираются в постель исключительно ради продолжения рода (человеческого?).
Иногда хочется повторить вчерашний день. Настолько успешно он прошел. Но хрен под мышку, как говорил Эзоп, жуй сегодняшний.
В комнате звонит телефон. Поднимаю трубку и слышу голос деда:
– Здравствуй, Александр, как твои дела?
– Привет, дед. У меня все в порядке.