сторону. Вокруг до самого горизонта тянется пустыня. Я несусь вдоль забора до тех пор, пока при каждом вдохе и выдохе легкие будто не разрезают пилой на части, а кожа не окутывается огнем. Сначала позади остаются солнечные часы и источник, потом ветхие сараи на самом краю наших владений. Когда заканчивается утоптанная тропа, перехожу на шаг и, спотыкаясь, бреду в кустах. Здесь так мало деревьев, что земля словно сочится жаром. В голову приходит мысль о гремучих змеях, но мне на них наплевать. Хочется бежать, пока не умру.
– Ненавижу ее, ненавижу ее, ненавижу ее, – выплевываю я на ходу слова.
Ветер коверкает их, и вместо них мне слышится: «Не увижу ее, не увижу ее, не увижу ее».
Нога обо что-то спотыкается, отправляя меня в полет. Руки скользят по глинистому сланцу. Камни настолько нагрелись, что я чуть ли не слышу, как на них шипят ладони. Выступает кровь. Щека лежит на горячей земле. Перед глазами покачиваются стебли стрельчатой травы, буквально в двух шагах маячит заборный столб. Поднимается ветер. Пустыня наполняется стоном. Во рту появляется привкус тошнотворно теплой газировки.
У заборного столба что-то лежит: пылающая на солнце медь. Когда я протягиваю руку и касаюсь ее накаленной поверхности, пальцы нащупывают краешек колокольчика, тут же отзывающегося тихим звоном. Нинева. Я не свожу с колокольчика глаз, точно зная, что она мертва. Ее что-то убило. Мне даже страшно думать, что или кто. В Сандайле больше не осталось ничего, что я любила.
Прикосновение к колокольчику голыми пальцами обжигает, но смотреть на него дальше невыносимо. Энергичным пинком я отправляю его в заросли стрельчатой травы. Он глухо шлепается куда-то в пыль. Ноги несут меня обратно. Из поцарапанных рук сочится кровь, в горло будто насыпали опилок, а голова плавает в океане жары. Но для меня пришло время определиться, кем быть.
Мия у поленницы колет дрова. Издали удары топора кажутся ружейными выстрелами. Увидев меня, она берет небольшую передышку и вытирает со лба пот.
– Что случилось, Роб?
– Мне нужна твоя помощь.
Мне еще не поздно ввести в действие свой собственный План.
К ужину лицо Джек посинело и распухло, а глаз так заплыл, что она практически не может его открыть.
Увидев ее в таком виде, Фэлкон шипит:
– Джекфрут, деточка, что с тобой случилось?
– Я решила устроить пробежку вдоль забора, – говорит она, – но споткнулась о камешек и ударилась лицом в заборный столб. Глупо, правда?
Поражает, как нормально может говорить Джек, если захочет. На свой загробный, скрежещущий голос она переходит, лишь когда мы остаемся наедине.
– Там надо быть осторожнее, – ворчит Фэлкон, но в его тоне слышится довольство. Ему кажется, что она решила сделать что-то полезное для здоровья.
Глядя на меня, Джек съедает горстку салата из помидоров. Если не знать ее действительно хорошо, можно подумать, что она улыбается.
По идее мне надо опасаться, что она наябедничает Фэлкону. Но никакого страха в моей душе нет. Вместо него там трепещет волнительная дрожь, стоит мне вспомнить звук от удара моего кулака по ее скуле.
Колли
В пустыне я всегда просыпаюсь на рассвете, а потом несколько секунд не могу понять, где нахожусь. Ничего особенного в этом нет. Но потом я все-таки вспоминаю, где я, и мне становится страшно.
Мама еще спит, это можно сказать точно. Дом переговаривается сам с собой, издавая негромкие звуки, как часто делают дома, когда люди еще досматривают сны. Она очень устала, рассказанная ею история высосала из нее все соки, будто вампир. Хотя вампиршей вполне может оказаться и она сама.
«Нужно раздобыть оружие, – говорю я Бледняшке Колли, – так велел папа». Впрочем, дело не только в нем. Я видела мамино лицо, когда она рассказывала, как ударила сестру. Этот взгляд мне хорошо знаком, и я его прекрасно понимаю. Чем бы это ни было, в маме этого тоже хватает.
«Сердце мне пронзи, в глаз иглу воткни – я умру, смотри», – напевает Бледняшка Колли.
Я закрываю руками уши. «Заткнись, хоть раз в жизни».
У меня в руках найденный в ящичке пульт управления. Я нажимаю на кнопку, по виду напоминающую конфетку. С ее помощью, видимо, отдают команду «Взять!». Только вот кто кого возьмет – я маму или она меня?
«Поймай меня!» – говорит щенок Дампстер, игриво опускаясь передо мной на передние лапы и помахивая несуществующим хвостом. Он такой проныра, что носиться за ним – одно удовольствие. Когда щенок отпрыгивает в сторону, я несусь за ним вдогонку, преодолевая все препятствия, попадающиеся на пути. Он неизменно от меня убегает, кувыркаясь в воздухе, бегая по потолку, исчезая в зеркале и превращаясь в серебристое отражение. Это против правил, но ему все нипочем. Жулик. С тех пор как Бледняшка Колли научила меня правильно поступать с косточками животных, мне больше никогда не бывает скучно. Теперь у меня всегда есть друзья, с которыми можно играть. Мы с криками носимся до тех пор, пока я окончательно не выбиваюсь из сил, а в горле не пересыхает так, словно туда насыпали песка.
Но Дампстер ничуть не устал. Для Бледняшек время течет совсем по-другому. «Если бы ты была Бледняшкой, то тоже не знала бы усталости», – говорит Бледняшка Колли, паря под потолком в углу окна. Ее края подрагивают и гудят, будто рой мух.
«А мне нравится чувство усталости», – отвечаю ей я.
Когда утомляешься – это те же часы. Но игрища со щенком Дампстером навели меня на одну мысль. Я беру с комода его портрет из костей. Мама сунула его под кровать, но я вернула обратно.
«Что ты делаешь? – прыгает вокруг меня он. – Эй, Колли! Колли!»
Я осторожно отделяю его малоберцовую кость.
«Эй, Колли, верни ее, пожалуйста, обратно. Ну пожалуйста, верни».
Он кособоко носится вокруг меня, выписывая оставшимися тремя ногами круги. Там, где еще совсем недавно была кость, теперь зияет черный провал.
– Прости, – шепчу ему я.
Потом тихонько спускаюсь на кухню, где задумчиво гудит холодильник. После чего вытаскиваю из буфета точило, ставлю его на стойку, аккуратно отламываю конец кости и провожу ею по камню до тех пор, пока она не приобретает необходимую остроту. Теперь это нож. Я кладу его в карман, поднимаюсь на второй этаж, сажусь и неподвижно гляжу перед собой, прогнав из головы все до последней мысли. Сейчас лучше вообще ни о чем не думать, потому что идеи в голове одна ужаснее другой. И прежде всего не размышлять о том, что будет, если Бледняшка Колли права и