будут продолжать дальнейшую работу. Но это оказалось куда сложнее.
Арсений никогда всерьез не думал о детях, несмотря на то что ему почти тридцать, и мама в периодических телефонных разговорах всё чаще начинала интересоваться этим вопросом. А недавно, после успешного разговора с Ильей, Мельников и вовсе неосознанно отпустил в беседе с Алисой шутку о том, что смог бы стать неплохим отцом для мальчишки.
Мельников мог бы снова сокрушаться на Таню за то, что та пренебрегала собой, своим партнером и тренером. И сказать, что если ей не жаль себя, то можно хотя бы подумать про других. Но… Таню было так жаль, что Арсений не мог злиться. Таня запуталась в себе, в своих попытках спрятаться среди льда и тренажеров… Мельников был практически уверен в том, что когда-нибудь Громову надоест эта война, и он вернется к Тане. Он знал Евгения всю жизнь и видел, что так, как Таня, никто не занимал его мысли. И пригласив её в ресторан после чемпионата Европы, он лишь убедился в этом.
– Не вини себя, – тихо произнесла Таня, на мгновение посмотрев на Арсения, – это я во всем виновата…
Мельников потерянно кивнул, понимая, что эти слова не облегчат его напряжения, а затем покинул палату, пообещав заходить каждый день.
Как только дверь закрылась, Таня откинулась на подушку, закусывая до боли нижнюю губу и пытаясь не разрыдаться. Но горячие слезы всё же покатились по щекам, обжигая их, а губы задрожали. Не сдерживая всхлипов, Таня потянулась за букетом. От шквала накрывших эмоций хотелось разнести всё вокруг. Но сил не было даже на то, чтобы подняться с постели. Но когда Таня взяла букет и замахнулась, ощутив ставшую привычной боль в плече, из цветов выпала небольшая записка. Таня положила букет на ноги, укрытые тонким светлым одеялом, а затем развернула маленький кусочек бумаги.
«Таня, поправляйся скорее! Без тебя на льду намного холоднее!:)»
Губы Тани вновь задрожали. Илья хотел как лучше. Хотел обрадовать. И он совсем не виноват в этой ситуации.
Таня аккуратно взяла букет и убрала обратно на прикроватную тумбочку, понимая, что, несмотря на обуявшие её эмоции, с подарком партнера она не будет поступать жестоко.
Виновата была только она сама. И если можно было бы кинуть о стену свое тело, Таня сделала бы это. Оно всё равно начинало разваливаться. А вместе с ним распадалась на крошечные частицы её душа, её человечность.
Таня уткнулась опустевшим взглядом в стену. Она не знала, что будет дальше. И будет ли. Сейчас хотелось набрать ванну и уйти с головой под воду, смывая с себя всё, что было пережито.
* * *
– Кто знает о том, что произошло? – тихо спросила Таня, понемногу начиная освобождаться из плена глубокой депрессии. Голос её звучал слабо и хрипло. Настолько, что Арсений, наблюдавший через окно за пациентами, гуляющими в парке, не отозвался на вопрос. – Сеня?
– Да? – Мельников повернул голову, удивленно приподнимая светлые брови. Он сразу же бросил взгляд на опустевшую тарелку с утренней кашей, которую Таня съела полностью впервые за все дни пребывания здесь. И это не могло не радовать. – Принести ещё? – улыбнулся он, уже порываясь выйти из палаты и направиться в местную столовую.
– Нет, просто ответь, – Таня попыталась улыбнуться, но вышло не очень. Она всё ещё чувствовала себя не лучшим образом, а длительное отсутствие аппетита лишь усугубило самочувствие. Однако сегодня Таня поняла, что так больше нельзя. Нужно возвращаться к нормальной жизни. К фигурному катанию.
– Никто не знает, – ответил Арсений, когда Таня повторила вопрос, – только я и Антон.
Таня вздохнула с облегчением. Значит, десятки пропущенных звонков от мамы и Ксюши – следствие того, что она просто надолго пропала и не выходила на связь. Но была и пара пропущенных звонков от Громова. И это настораживало. С этим человеком Тане хотелось говорить меньше всего. Сейчас вообще не хотелось говорить с кем-либо, кроме Сени.
– Даже Алиса? – бледные губы Тани растянулись в улыбке.
– Мы поругались, – вздохнул Мельников, снимая очки и начиная задумчиво крутить их в руках. – Она решилась на подкрутку ультра-си.
Таня обомлела. В парном катании есть всего два элемента ультрасложности: четверная подкрутка и четверной выброс. И до сих пор Громов с Алисой, несмотря на все свои титулы, к этим элементам не подбирались. Евгений считал их самыми опасными. И был прав.
– Но, с другой стороны, – начала Таня, желая успокоить тренера, – кто, как не Громов, самый стабильный в плане подкруток?
Однако после своих слов Таню передернуло. Не хотелось говорить про Женю, но это вышло как-то само по себе. И невольно вспомнились его уверенные руки, так крепко сжимавшие талию, каждый раз, когда она летела вниз, к нему.
– Я знаю, Таня, что он стабильный, – раздраженно констатировал Арсений, – они могли бы оставаться первыми и без этого элемента. Но нет! Громову нужно что-то и кому-то, – Мельников бросил быстрый взгляд на Таню, – доказать…
– Давай я попробую разучить с Ильей четверной выброс? – несмело предложила она.
– То есть ты остаешься? – удивился Арсений.
– А ты меня уже сбросил со счетов? – лукаво улыбнулась Таня. – Или нашел себе другую пару? Более перспективную?
– Я с вами двумя скоро поседею. Даже думать не хочу, каково тренерам, у которых несколько спортсменов, – засмеялся Арсений, садясь на край постели. – Тебе нужно оставаться здесь ещё около десяти дней.
– Мне терять больше нечего, – пугающе серьезно ответила Таня. – Остался только спорт.
Алексеева опустила глаза вниз, грустно улыбнувшись. Раньше она смотрела на Громова и не понимала, как можно жить только спортом. А оказалось, что это очень даже удобно. Особенно когда в жизни вне льда не происходит ничего хорошего.
– А его потерять не боишься? – тихо спросил Арсений.
– Я его, – разозлилась Таня, – никогда не обретала.
– Прости.
– Он не должен знать о том, что произошло, – попросила Таня, – и Алиса тоже.
– А Илья?
– И Илья. Я не хочу жалости, не хочу поблажек.
Мельников кивнул. В вопросах жалости он был экспертом. В свое время он наглотался её сполна.
Поднявшись с постели, он собирался поехать на тренировку с Ильей. За последние дни у Томилина наблюдался большой прогресс. Он очень хотел удивить Таню, когда та вернется на лёд. И Арсений был уверен, что это у него получится.
– Пожалуйста, давай попробуем четверной выброс? – вдруг попросила Таня, заставляя Мельникова обернуться. – Я почти не падаю с тройного. Я привыкла полагаться на себя, а не на партнера.
– Таня, тебе бы сначала просто вернуться на лёд.
– Поговори с Ильей, – кивнула она, – подготовь его к этому морально.
– Я не знаю, Таня… – Арсений снова почувствовал, что ученица медленно, но верно забиралась ему на шею. Она снова шла на большой риск. То ли потому, что операция ничему не научила, то ли потому, что терять действительно больше было нечего.
– Я прошу тебя не как тренера, – покачала головой Таня, – я прошу тебя как друга.
* * *
Таня не горела особым желанием приезжать в Федерацию, но Арсений сказал, что это необходимо. За последний месяц Таня загнала себя в пуленепробиваемый панцирь, из которого не выбиралась наружу. Она общалась только с Ильей и Мельниковым, а на звонки мамы отвечала сухо, не желая слышать ничего про Громова, про то, что ей нужно беречь себя, про то, как она скучает. Таня тоже скучала. И по маме, и по себе прежней…
– Таня, за что ты со мной так поступаешь? – Ксения, встретившись с подругой в холле Федерации, сразу же обрушила на неё свой гнев.
– Как так? – абсолютно невозмутимо поинтересовалась Таня, даже не посмотрев в сторону прошедшего мимо Громова под руку с Алисой.
– Ты не отвечаешь толком на вопросы, ты пропала на месяц! Я ведь приезжала в Москву, а ты даже в квартиру к себе не пустила!
– Можно подумать, что ты очень расстроилась перспективе пожить у Димы, – мрачно проворчала Таня, оставляя подругу в коридоре и направляясь в зал вместе с Ильей.
– Ну что, дорогие друзья, – торжественно начал президент Федерации, подходя к небольшой трибуне и обращаясь к полному залу фигуристов, – вот мы и собираемся с вами уже в рамках нового сезона. Это всегда волнительно и…
Евгений недовольно нахмурился от духоты, стоявшей в помещении, а затем расстегнул пару верхних пуговиц