пуля дана.Не падайте духом, поручик Голицын.Корнет Оболенский, налейте вина.
На это Берг с удивлением заметил, что года полтора назад пересекался с одним поручиком Голицыным, неужели это про него песня? Но потом сам себе засомневался, так как поручика ожидал суд, потому что тот спьяну пристрелил штабс-капитана, и вряд ли бы он после этого стал героем песни. Семен же просто сплюнул, посетовав, что про каких-то корнетов песня есть, а вот про героических чуровцев до сих пор так и нет. После чего хитро глянул на меня. Ну а я что-то повелся и, ухмыльнувшись ответил:
– Про чуровцев не знаю, а вот про тебя точно есть. Усач удивился:
– Эт какая? Не слыхал…
Я же, подмигнув спутникам, заголосил:
По военной дороге шел в борьбе и тревогеБоевой восемнадцатый год.Были сборы недолги.От Кубани и ВолгиМы коней поднимали в поход.
Казаки конвоя, навострив уши, максимально сблизились, ну а я продолжал:
Среди зноя и пыли мы с Буденным ходилиНа рысях на большие дела.По курганам горбатым,По речным перекатамНаша громкая слава прошла.
Когда вокал внезапно прекратился, ошарашенно слушающий Семен жадно затребовал:
– А дальше?
Пожав плечами, ответил:
– Дальше не помню…
Ну правильно, там ведь в тексте и про польских панов, и про псов-атаманов. Да еще и про наркома. Так что сейчас я очень вовремя остановился. Но Буденный на мои слова не очень-то повелся. Наоборот – торжествующе захохотав, он подытожил:
– Как же – «не помню»! Так и скажи, что еще не придумал! Или ты считаешь, что хучь кто-нибудь сомневается, что все те песни твои? – и видя, что я не реагирую, добавил: – Вот одно не пойму, Чур, и чего ты такой стеснительный? Другой бы об том на каждом углу кричал, а ты словно барышня-смолянка мнёшься да морщишься. Характерником тебя назвать – злишься. Стихотворцем – кривишься. Что тебе не так?
Пришлось возразить:
– Я не стеснительный. Я просто вежливый. И даже где-то деликатный. Славы не ищу…
На что в ответ снова получил смех:
– Ой, вы гляньте на него! И словечко-то какое придумал! Деликатный… Особливо когда мы на кулачках в Севастополе соленых гоняли, твоя деликатность так и перла! Или когда на немецкую лаву с одним пистолетиком впереди всех понесся, уж так деликатничал, так деликатничал… А уж насколько ты вежливый, пушшай дроздовцы расскажут.
В общем, Буденный обсасывал малоприменяемые в нашей среде слова почти до самого лагеря. А я не мешал. Радуется человек и пусть радуется. Тем более, дело мы большое провернули. Еще не до конца, но сомнений в успехе уже нет. В общем, кивал я, кивал на разные подколки, но после очередного перла Семена подпрыгнул:
– Стоп. Повтори – как ты сказал?
Буденный даже сбился:
– Я говорю, что у нас получается цельная бригада таких вот «вежливых ухорезов», наподобие тебя. А что?
Ощерившись широкой ухмылкой, я довольно гыгыкнул:
– Не… ничего. Просто мне это очень понравилось. Ну а что? Первая Краснознаменная бригада морской пехоты «Вежливые люди»! Как звучит? А?
Нет, ну в самом деле – звучит! И пусть сейчас никто (кроме Жилина) не поймет этого прикола, но достаточно того, что я его знаю. Так что нехай это понятие появится почти на сто лет раньше. Ведь вежливость – это такая вещь, что точно никому не помешает…
Глава 9
Начарт Холмогоров своей колченогой суетой сильно напоминал того гнома, который женился на великанше и теперь бегал по ее телесам, крича в перевозбуждении: «И это все мое?!» Причем в основном он крутился вокруг трех грузовиков с орудийными платформами и встроенными снарядными ящиками. Остальные, к слову сказать, от него не очень-то отставали. Там, блин, всем хватило. Даже Самурскому, нашему Айболиту, достался специально предназначенный для раненых санитарный автомобиль. Про тыловиков, просто истекающих слюной и брызгающих кипяточком при виде гор снаряжения с амуницией, я вообще молчу. Правда, всех своих сразу предупредил: нам отходит законная десятина. Не более того. А остальное придется отдать на нужды Крымского фронта. Правда, и этой десятины было выше крыши. Хотя некоторым все мало… Я вон уже наблюдал, как Михайловский лично, воровато оглядываясь (вот тебе и дворянин чуть ли не со времен Рюрика!), ныкает в свои броневики патронные ящики и какие-то пулеметные зипы. И главное, это помимо всего того, что ему уже было выделено.
А бедный Мага вообще впал в ступор. Немцы ведь злата-серебра не оставили. Исключительно строго утилитарные вещи. Поэтому несчастный «чех» не знал, за что хвататься при определении своего бакшиша и «командырской долы». Потом вроде успокоился, выбрав почти новенький «Руссо-Балт», доставшийся в свое время фрицам в виде трофея. Но когда я сказал, что машину передадим в распоряжение комфронта, горец снова озадачился до невозможности и, печально вздыхая, принялся освобождать нутро машины от уже натащенных туда ништяков.
При этом вначале у меня мелькнула мысль подарить авто Сталину. Ведь с ним надо дальше сближаться? Надо. Раз уж решили оставить в живых. Вот и будет шикарный презент. Но по более зрелом размышлении я отказался от этой мысли. Ведь насколько успел узнать Виссарионыча – чутье у него реально волчье. Моментом заподозрит в каких-нибудь тайных намерениях. Да и вообще – подобный подарок сильно смахивает на подхалимаж. Так что – нафиг! Мы сейчас с ним на равных, и нельзя давать ни малейшего повода себя хоть как-то принизить. Вот, по-моему, Жилин, как-то не так себя изначально повел (видно, от послезнания уважение к «вождю» сказалось) и теперь укорот на «дядю Джо» найти не может. А у нас пока твердый паритет в спорах. Правда, один раз чуть не подрались, но «чуть» не считается. Он тогда стакан вместе с подстаканником смял (руку при этом порезав), а я без всякого членовредительства ударом отломил уголок стола. В общем, оба показали горячность натуры и непримиримость позиций. Ну а потом как-то нормально пошло. Так что никаких подарков усатому не будет и «Руссо-Балт» уйдет в штаб фронта.
В общем, у нас было почти два дня на отбор необходимых вещей. А на третий день бригада соединилась с остальными частями Красной армии. Вернее, наш дозор перехватил посыльного, который пригласил командование бригады к Сазонову.
Комфронта расположился в бывшем штабе кайзеровской дивизии и встречал морпехов с оркестром. Вот в буквальном смысле – не успели мы подъехать к зданию, как небольшая толпа музыкантов в форме, с трубами, флейтами и барабанами всполошилась и, быстренько построившись, грянула «По улице ходила большая крокодила». Причем, блин, как раз в тот момент, когда мы стали выгружаться из машины. Не ожидая подобной засады, я чуть не упал, поэтому появившегося на крыльце Сазонова встретил тихой руганью и весьма раздраженным взглядом. Тот даже смешался на секунду, но потом, поддержав под руку, поинтересовался:
– Не ушибся? – и почти без паузы поприветствовал: – Ну, здорово, товарищ Сварогов!
Тут же крепко