подыскали комнату в доме с тремя молодыми полицейскими, полными энтузиазма и дешевого пива, которые, надев новенькую форму, состязались друг перед другом в служебном рвении и геройстве.
– Я не могу поселить там Софию, – заявил он. – Это было бы неправильно.
Поэтому я застелила гостевую кровать, и когда отправляюсь на работу, Адам остается здесь. Неизвестно, кому из нас это кажется тяжелее всего.
Я переодеваюсь в униформу и заново проверяю дорожную сумку. Сегодняшний рейс – большое событие. Последний беспосадочный перелет из Лондона в Сидней состоялся в 1989 году – пиар-акция с двадцатью людьми на борту. Регулярные рейсы были невозможны: понадобились годы, чтобы создать самолет, способный преодолеть это расстояние с полным комплектом пассажиров на борту.
Оставляю послание на кроватке Софии – нарисованное фломастером сердечко со словами «с любовью от мамы». Я всегда так делаю, отправляясь в рейс, с тех пор как она научилась читать.
– Ты получила мое послание? – однажды спросила я, когда звонила по видеосвязи, чтобы пожелать Софии спокойной ночи. Уже не помню, куда я летала, вот только солнце стояло еще высоко, а от вида выкупанной в ванне Софии мне безумно захотелось домой.
– Какое послание?
– У тебя на кроватке. Я оставила его на подушке, как всегда.
От тоски по дому я стала эгоисткой. Мечтала, чтобы София скучала по мне только потому, что по ней скучала я.
– Пока, мамочка. Мы с Катей делаем рождественский вертеп.
Экран накренился, и я осталась разглядывать потолок в кухне. Я завершила вызов, прежде чем Катя сумела меня пожалеть.
По дороге в аэропорт я включаю «Радио-2», но чувство вины забивает его и заставляет прислушаться к себе.
– Люди должны работать, – произношу я вслух. – Такова жизнь.
Я сказала Адаму, что поменялись смены, я пыталась выпутаться, но улечу на пять дней, и что с этим поделаешь? Работа есть работа.
Я соврала.
Глава вторая
9:00. Адам
– Тебя хочет видеть начальница.
У меня разыгрывается изжога, пока я с трудом пытаюсь принять более-менее нормальный вид. Эти четыре слова хотя бы когда-нибудь заканчивались чем-то хорошим?
– А, ну да.
Я сижу за столом, мои руки внезапно становятся слишком крупными и неловкими, словно я лицом к лицу с огромной аудиторией, а не с любопытным взглядом Уэя.
– Она сейчас в отделе уголовного розыска.
– Спасибо.
Я хмуро смотрю на монитор компьютера. Быстро перебираю бумаги на столе, будто что-то ищу. Мне нужно составить предварительное обвинительное заключение по ограблению, снять показания по тяжким телесным повреждениям; дело может обернуться убийством, если потерпевший не выкарабкается. Необходимо сосредоточиться на работе, требующей внимания, вот только вместо этого я потею так, что намокает воротник, и гадаю, что означает этот вызов. Я чувствую, как Уэй смотрит на меня, и думаю, успел ли он выяснить, зачем меня вызывает к себе Батлер.
Пышные хлопья снега медленно падают на внешний подоконник. В комнате забытый всеми телефонный вызов перескакивает от одного пустого стола к другому, пока кто-то наконец решает пожалеть звонящего и берет трубку. Я отыскиваю дело о тяжких телесных и просматриваю список свидетелей. Я могу целый день не появляться в участке, разбираясь со всем этим, и если пропущу сообщение от инспектора уголовной полиции, то… Ну, я снимал показания или говорил по телефону с «Помощью жертвам преступности». Я сую дело в рюкзачок и встаю.
– Надеюсь, ко мне в кабинет направляетесь?
Голос бодрый и веселый, почти приятный, но уверенности у меня не прибавляется. Я повидал достаточно много офицеров полиции, с улыбкой приглашенных в кабинет инспектора уголовной полиции Наоми Батлер, которые через полчаса выходили оттуда, с горечью сжимая в руках подписанную ею копию официально наложенного взыскания.
– Вообще-то, мне надо…
– Это ненадолго.
Батлер не дает мне ни малейшей возможности возразить, когда выходит из отдела уголовного розыска и шагает в сторону своего кабинета, так что мне остается лишь следовать за ней. Начальница в белых кроссовках, брюках в тонкую полоску, серой шелковой блузке, перехваченной ремешком с набивным пятнистым узором. На самом верху одного уха красуется маленькая серебряная сережка. Я шагаю за ней, словно мальчишка, идущий в кабинет директора, перебирая в уме любые причины, по каким она могла меня к себе вызвать, и останавливаюсь на одной, самой главной. На той, из-за которой я могу все потерять.
Когда Наоми Батлер заняла должность инспектора уголовной полиции, она оттащила от окна тяжелый стол и поставила его так, чтобы тот «смотрел» на стеклянную дверь, которую она сейчас закрывает. Это означает, что мне не остается ничего иного, как сесть спиной к коридору. Я совершенно уверен, что в ближайшие несколько минут Уэй найдет предлог пройти мимо с одной-единственной целью: определить степень взбучки, которую я получу. Я сажусь прямо. Спина может многое рассказать о состоянии человека, и я как-нибудь обойдусь без того, чтобы Уэй прибежал обратно и сообщил всем остальным, что я понуро сидел в кабинете начальницы.
– Как дела?
Батлер улыбается, но взгляд у нее жесткий. Она так пристально смотрит мне в глаза, что становится больно, и мне приходится моргнуть, чтобы избавиться от ее «захвата». Один-ноль в пользу Батлер. На спинке ее кресла висит байкерская куртка, которую она носит в любую погоду, и когда Батлер откидывается назад, кожа жалобно скрипит. На столе стоит полицейская рация, настроенная на местную волну. Поговаривают, будто Батлет никогда ее не выключает, даже дома, вмешиваясь в любое заинтересовавшее ее дело.
– Нормально.
– Как я понимаю, у вас проблемы дома.
– Ничего страшного, справлюсь.
Она уж точно не собирается консультировать меня по семейным отношениям. Я гляжу на бледную полоску кожи вокруг ее безымянного пальца и гадаю, кто от кого ушел. Батлер ловит мой взгляд, конечно, ловит, и улыбка исчезает с ее лица.
– У вас есть служебный телефон?
Ее слова застают меня врасплох. Это вроде бы вопрос, но из тех, на которые она знает ответ, и это означает, что Батлер лишь завязывает разговор.
– Да.
Она зачитывает мой номер из блокнота, и я киваю. Меня охватывает настолько сильное желание убежать, что я сжимаю подлокотники стула, чтобы не вскочить.
– Финансовый отдел ограничил операции с вашим телефонным счетом.
Возникает гнетущее молчание, и мы оба ждем, чтобы кто-то его нарушил. Я сдаюсь первым. Даже когда знаешь правила, трудно заставить себя перестать играть в игру. Два-ноль в пользу Батлер.
– Разве?
– Он значительно больше, чем у любого другого сотрудника.
Я чувствую, как по виску медленно стекает вниз капелька пота. Если я ее смахну, Батлер заметит. Я чуть поворачиваю голову и обнаруживаю, что с противоположной стороны стекает такая же капля.
– Я разговаривал с жертвой разбойного нападения,