лопали хлопушку скандала.
Юрий схватил Аню за локоть. Он уже был готов упасть на колени, когда почувствовал чьё-то присутствие за спиной. Он обернулся.
За столиком позади ожидало знакомое лицо. Оно смотрело на Юрия с улыбкой сочувствия.
Это лицо, вытянутое морщинами, походило на погребальную маску.
Глаза не моргали и зорко следили за Юрием.
Это был дедок лет шестидесяти на вид. Сухонький и тонконогий, он был одет в зелёный костюм и ботинки с острыми носками.
Перед ним на столе лежал «Ретазевск Вечерний» и стояли две тарелки — с овсянкой и сухофруктами. Он не притрагивался к еде.
Сложив руки, он сверлил Юрия мёртвым и пустым взглядом. Его потухшее и сосредоточенное выражение напоминало «Станчика».
Старичок смотрел на Юрия и одновременно сквозь него, будто видел нечто, недоступное глазу. Этим старичком был Фира.
— Господи, — одними губами прошептал Юрий.
Следующие секунды потонули в хоре голосов. Они пухли в его голове будто нарывы. Крики становились всё громче и громче, пока не заполнили каждую частичку слуха Юрия. Голоса переливались и вкладывались друг в друга. Долгая, протяжная нота женского мрачно тянулась за десятком мужских — тонких писков и заливистых басов.
Они не пели, но кричали. Десятки людей одновременно молили о помощи и поминали близких. Бранились и плакали. Они по-детски сознавали конец всех вещей. Любимый кот когда-нибудь одряхлеет и потеряет все зубы. Друзья исчезнут. Родители обязательно умрут.
Этот конец начинался с них самих. Они отчаянно цеплялись за жизнь.
Юрий ощущал всё то же, что и голоса. Всю их растерянность, ужас и бессилие перед неизбежным, ставшим до боли близким.
Уже пятнадцать лет эти крики сопровождали его дни и ночи. С годами их число только возрастало. От пары — к десятку, к десяткам.
Юрий не слышал ничего вокруг, даже своего дыхания. Он ощущал пол, плывущий под ногами. И разрушительную мощь звука внутри своей головы. Юрию отказало даже зрение. Его глаза застила белая вспышка неизвестного свойства, за которой пришли искры.
Это оглушительное ничто длилось не больше трёх секунд. И вдруг, не менее внезапно, оборвалось. Голоса пропали. Совсем. Открытие не принесло радости. Оно вселило тревогу: голосам было некуда деться.
Когда вспышка ушла, Юрий взглянул на Аню. Её черты заполнил ужас. На её лице не находилось мускула, который бы не извернулся в спазме боли. Так и стоя у стола, она дрожала словно лист на ветру.
Юрий перевёл взгляд на зал и вздрогнул. Перед ним открылся хаос.
«Ласточкино» лежало в руинах. Пенсионеры побросали тарелки на пол и метали столовые приборы. Братки разбивали бутылки. Прочие посетители срывали белые облака скатертей и вгрызались в шеи.
Официанты орудовали блюдами и подносами. Проигравшие празднику жизни мешками лежали под градом ударов. Особенно не повезло пианисту. Его затолкали под крышку инструмента ногами к верху. Пахло кровью и потом. Стоял невыносимый гам из брани.
Юрий инстинктивно обернулся за спину, но Фиры там уже не было.
Его столик, нетронутый побоищем, пустовал. Всё так же стояли сухофрукты и овсянка, лежала газета. А старичок куда-то испарился.
Прямо у ног Юрия упала сцепившаяся пара из проститутки и братка. В них не было животной ярости гладиаторов. Юрий заметил отчаяние. Их лица, равно как и лица всего «Ласточкино», одинаково перекосило.
Какое-то ощущение не помещалось в их головы. Оно же выходило наружу через инфантильное насилие. Где его корни? Кто знает.
Аня схватила Юрия за руку и потянула к выходу. Движение тела привело в боевую готовность голову. И Юрий понял всё.
Мысленный импульс выкинул голоса из его головы в атмосферу кафе. Там они потравили всех и каждого, не тронув одной только Ани.
Голоса не затихли, а временно съехали.
Проститутка кончала с братком. Его голова уже напоминала желе.
На стене одиноко раскачивались «Мишки в лесу».
2
В это время Франц заканчивал лекцию. Он преподавал в клубе английского языка «Эдельвейс». Предприятие занимало три комнаты первого этажа небольшого бизнес-центра по улице Целины.
Это здание состояло из простых форм: треугольника и квадратов. Между верхними окнами виднелись белёсые следы названия — РЕТАЗЬВОДСТРОЙ. Буквы сняли неделей позже развала СССР. Некоторые из них были пересобраны в РАДОСТЬ и украшали детский сад. На исходе лет бывший Водстрой сдавал площади «Эдельвейсу», ткацкой мануфактуре «Ретазь-кружево» и кружку баптистов.
Занятия английским сопровождались хором швейных машинок и пением во славу Христа. Источники звука были бесплотны как духи.
Иной раз, особенно вечером, сердце неприятно стискивали куплеты:
Не хотел бы я бесплодным
К трону Господа прийти.
Хоть одну хотел бы душу
К Иисусу привести 1 …
Сегодняшний урок подводил итог курсу. Ученики Франца писали контрольное сочинение. Язык Шекспира давался им тяжело. Кто-то кусал карандаш, а кто-то — бесцельно смотрел в окно. Им требовалось подтвердить уровень Upper-Intermediate. Франц не смотрел на студентов и увлечённо читал, время от времени поднимая голову.
Его внимание захватил том «Господ Головлёвых». Описания ничтожных людей отвлекали Франца от собственной мелкости.
Он всё никак не мог отделаться от мыслей о следе в вечности. Они разъедали его голову как уксус — накипь. Франца попеременно захлёстывала то обида, то отчаяние. А потом лекция кончилась.
Студенты сдали работы и удалились. Франц бережно собрал их сочинения в портфель, уложил том под мышку и вышел. Он всегда ходил в одиночку, хотя не был изгоем и не вызывал антипатии.
Франц не вызывал никаких чувств. Такое ощущение оставляет жевательная резинка без вкуса. Или выцветший плакат на стене.
Один только раз после работы Франца дождался Юрий. Заслышав пение баптистов, он испугался и больше не приходил.
Юрия, в отличие от Франца, религия пугала страхом наказания. А Франца она уязвляла. Он искал в Боге не утешения, а чувства своей ничтожности. Оно не приносили Францу радости. Зато придавало его жизни осмысленность. Из мутного пятна он становился чайкой без цели и выгоды. За крупицы конкретики он любил посещать церкви.
Домой Франц предпочитал ходить пешком. Полезнее для сердца.
На выходе из РЕТАЗЬВОДСТРОЯ не было ни души. На плитах пола лежала рыжая собака Жоня, прикормленная сторожем.
Сделав пару шагов, Франц ощутил чьё-то присутствие у перил. На периферии зрения стоял неизвестный и терпеливо ожидал.
Франц посчитал, что это не к нему. Его было некому искать. Поэтому сделал ещё несколько осторожных шагов. Фигура покачалась с носка на пятку, повертела головой и стремглав бросилась к Францу.
Это оказался забавный человечек в очках и с боязливыми глазами. Вернее, глазом. Один был забинтован.