— Нет, не он, — Сью расстроенно покачала головой, оглядывая многоэтажный корпус. — Наверное, снесли. Как жалко!
— Подожди. Если сто лет назад дом был номер тринадцать, это не значит, что он и сейчас тринадцатый, — Максим двинулся дальше. — Новые дома шире, значит, домов на улице стало меньше. Значит, номер дома должен быть…
— Вот он! — крикнула Сью и бегом бросилась к двухэтажному особнячку, зажатому между безликих канцелярских коробок. Особняк был на реставрации, от него остались только стены, сквозь оконные проемы видны были горы мусора внутри. — Четыре колонны, львиные головы, а там вензель НФ — это от первого хозяина! — торжествующе указала Сью. — Здесь моя Пра жила свое самое счастливое время. Представляешь, вот эти стены помнят ее, молодую и в шапочке с вуалью!.. Встань туда, пожалуйста, — она достала фотокамеру-«мыльницу».
— Для масштаба? — улыбнулся Максим. Он встал перед домом, сунув руки в карманы, и Сью сфотографировала.
— Эти два окна — здесь была гостиная, — она влезла через окно внутрь дома. — Здесь были старые часы, которые громко звонили, и фисгармония. Пра играла на ней для друзей своего отца… Это комната ее гувернантки, — показалась она в другом окне. — О, это была очень сердитая англичанка, — она втянула щеки, нахмурилась и сделала губы гузкой.
Максим глянул на часы.
— А это ее детская… — Сью выбралась наружу и отряхнула запачканные известкой джинсы. — Отсюда ее в сентябре одна тысяча девятьсот семнадцатый год увезли родители. Она даже не знала, что едет в Америку. Ей сказали, что только в Гельсингфорс к тетушке, а там посадили на пароход. Она плакала и умоляла, но отец был совсем непреклонен…
— На желтый проскочили.
— Как? — не поняла Сью.
— Перед самой революцией.
— О, им было не до революции. Ее спасали не от революции, а от любви. Ее любили два молодых человека. Один — дворянин, сын товарища министра Анциферов. Другой — бедный студент, коммунистический террорист Антонов. И она любила их обоих и никак не могла выбрать… Они даже хотели стрелять на дуэли. Анциферов говорил, что он убьет Антонова, Антонов говорил, что он убьет Пра, а она хотела убить себя. Но ее отец не стал ждать, когда кто-то кого-то убьет, он просто увез ее как можно дальше, в Америку. На один год. Никто не предполагал, что это получится навсегда… Поэтому здесь остались все ее дорогие реликвии: и фотографии любимых, и их письма. Здесь осталось ее сердце…
Пока Сью надевала шлем, Максим звонил из автомата:
— Передай Раисе, что я просил тебя отпустить. Нас в школе задержали, я уже не успею к тебе. Встретимся там…
Маша плохо слышала, потому что здесь же, в приемной у секретарши, директриса орала на Тараса и Шарипова. Те скучно переминались с ноги на ногу и ждали, когда она наконец выдохнется.
— Какое кино?.. В центре?.. Киноцентр? — она крепче прижала трубку, закрыв другое ухо ладонью, даже зажмурилась, чтобы лучше слышать. — «Баррикадная»… Без десяти семь, поняла, да…
Около Галиного дома Сью отдала Максиму шлем. Ей явно не хотелось прощаться.
— Еще я хотела спросить: ты не покажешь мне свои программы?
— Хорошо, — нетерпеливо кивнул он.
— Я слышала, что у тебя очень интересные программы, и я очень хочу посмотреть…
— Хорошо. О’кей, завтра привезу в школу. Ну, пока!
— Бай! — помахала Сью и пошла к подъезду.
Он развернулся и врубил было скорость.
— Максим!
Он даже зажмурился от досады. Обернулся: Сью бежала к нему.
— Я хочу сказать, что я безумно благодарна, — выпалила она. — Я сегодня же напишу Пра, что мы с тобой нашли ее дом, — она неожиданно чмокнула его в щеку и побежала обратно.
Маша торопливо шагала к остановке, поглядывая назад — не видно ли автобуса. Рядом притормозило такси, из переднего окна выглянула Креветка:
— Марго! Садись, до центра.
Маша села в открывшуюся заднюю дверь, тут же рванулась обратно, но Тарас обхватил ее за шею, не давая ни двинуться, ни крикнуть, а Шарипов захлопнул дверцу. Губан, ухмыляясь, обернулся от руля.
— Я не хотела, Марго! — всхлипнула Креветка. — Честное слово, я не хотела!
— Вали отсюда, — Губан вытолкнул ее из машины. — Штраф прощаю — считай, что отработала.
Плачущая Креветка осталась на дороге. Губан проехал мимо запруженной народом остановки и свернул в глухой тупик, перекрытый строительным забором. Погасил фары и обернулся к Маше. Тарас скрутил ей руки за спиной, Шарипов уже стаскивал с нее куртку.
— Убери руки! — скомандовал Губан. — Не мни гардероб. Отпусти ее, Тарас!
Те нехотя подчинились.
— Помнишь, что я сказал, Марго? — негромко сказал Губан. — Сама разденешься и попросишь.
— Ага. Мечтай, — ответила Маша. — Может, во сне увидишь.
Губан не торопясь вытащил из-под плаща наган и приставил ей ствол к переносице.
— Ой, как красиво, — насмешливо сказала Маша. — Я тоже по видаку такое смотрела.
Губан взвел курок. Тарас и Шарипов разом дернулись в стороны. Маша по-прежнему неподвижно сидела, опустив руки, прижавшись к спинке, и в упор с ненавистью смотрела на Губана.
— Считаю до трех, — сказал тот. — Раз…
Он положил палец на спусковой крючок.
— Два…
— Два с половиной, — подсказала Маша.
— Три, — Губан нажал на спуск.
Звонко щелкнул курок. Тарас и Шарипов вздрогнули.
— Надо же, зарядить забыл, — изумился Губан. — Склероз!
— Ты что, охренел, Губан! — заорал Шарипов. — Предупреждать надо! Так заикой останешься!
— Шутка. — Губан деланно засмеялся, приставил револьвер к виску и щелкнул еще раз.
Маша не шевельнулась, только быстро провела языком по пересохшим губам.
— А теперь я заряжаю… — Губан вынул из кармана горсть длинных патронов и по одному отправил их в барабан. Снова взвел курок и поднял ствол. — И опять считаю. Раз…
— Раздевайся, дура! — Шарипов рванул «молнию» на Машиной куртке.
— Руки убери! — крикнул Губан. — Два…
— Да хоть убей, все равно не дождешься, — сказала Маша.
Г убан еще секунду с бессильной злобой смотрел на нее, потом спросил не оборачиваясь:
— Тарас, а где ее этот пижон ждет?
— У Киноцентра, на «Баррикадной».
— Ладно, партизанка… Поехали, — Губан спрятал револьвер и завел машину.
Мраморный фасад Киноцентра был подсвечен прожекторами, он будто парил над осенней слякотью. За стеклянными дверями в холле с фонтаном видна была приодетая по поводу премьеры публика, открытые вечерние платья, цветы, оттуда слышалась музыка. Максим ждал у гранитной лестницы, жевал мороженое, держа на отлете подтекающий уже второй стаканчик для Маши.