— В другой раз.
— Я про другой раз каждый день слушаю, — Губан, посмеиваясь, все сильнее прижимал ее к себе. Маша упиралась локтями ему в грудь. — Лох твой тебя по кабакам-то не водит, а? Экономит?
— Отстань.
— Ну ладно, поцелуешь — отстану. Ну, по-пионерски. Чем я хуже его, а?
— Отстань, я сказала… — Маша яростно сопротивлялась. — Подожди… Смотри… Ну, посмотри, — она повернула его к зеркалу над умывальником.
— Ну, смотрю, — Губан удивленно глянул в зеркало, автоматически провел пятерней по волосам.
— Самого-то не тошнит? — спросила она.
Девчонки прыснули, даже Шарипов заржал.
Губан замахнулся — в последнее мгновение разжал кулак — и сильно ударил ее ладонью по лицу. Бешено глянул вокруг — смех тотчас стих.
— Слушай, Марго… — процедил он.
— Атас, Раиса вернулась! — сдавленным голосом крикнул Тарас, второй подручный Губана, влетая в комнату.
— Слушай, Марго: сама разденешься и попросишь, поняла?!
— Ага. Завтра.
— При свидетелях говорю: сама попросишь!
Дверь распахнулась, вошла директриса, следом семенила молоденькая воспитательница.
— Я же сказала, Губанов, еще раз здесь появишься…
— Да ладно, Раиса Николаевна, что вы сразу волну гоните! — беспечно развел руками Губан. — Вот девчонок зашел повидать. Заболтались немножко. Да, девчонки?
— Простить себе не могу, что от суда тебя отмазала! Пошел вон. Еще раз тебя замечу — посажу на всю катушку, ты меня знаешь!
— Да ладно пугать. Все, все, нет меня… — Губан исчез.
— Сдавайте одежду! — велела она девчонкам, которые под шумок торопливо ладонями стирали с губ яркую помаду. — До моего разрешения не выдавать! — приказала она воспитательнице. — Пусть дома посидят, про жизнь подумают… А с вами у меня завтра будет разбор полетов, — обернулась она к Шарипову с Тарасом и вышла. — Я же сказала, его не пускать! — донесся ее голос из коридора.
— А что я могу сделать? — оправдывалась воспитательница.
— Ты что, крезанулась, Марго? — спросила Креветка. — Что ты нарываешься? Он же тебя ни разу не трогал.
— Надоел, козел, — Маша легла на свою кровать.
Девчонки переодевались.
— Немцы, суки, старье одно прислали, — толстая Света-Паровоз разглядывала дыру на пестром свитере. — На, смотри, два раза надела…
— Немцы они вообще жмоты. У американцев гуманитарка получше.
— Ну, у кого чего? — они начали выкладывать из сумок трофеи: вафли в яркой обертке, банку пива или просто несколько ломтиков ветчины в ресторанной салфетке. — А хлеб есть?
— А у меня такие конфеты, девки! — вытащила Креветка жестяную коробку. — Представляете, негатив повез в валютку…
— Марго, будешь?
— Не хочу.
— Ну слушайте, девки! Негатив привез в валютку, а по-русски ни бум-бум…
— Да увянь ты со своим негативом! Марго, расскажи?
— Как обычно, — пожала Маша плечами.
— Нет, ты подробно. Ну вот приехали — кто дверь открыл?
— Мать. Так обрадовалась! Говорит: «Давно тебя не было». А я всего-то день не была… Мать меня очень любит. Отец тоже, но мать — особенно. Так и говорит: «дочка моя». Опять спрашивала, когда же я совсем перееду, потому что они скучают… — рассказывала Маша, глядя в потолок.
Девчонки жевали всухомятку и завороженно слушали.
После уроков Сью подошла к Максиму, который возился у мотоцикла.
— Могу ли я просить тебя об одолжении?
— Конечно, — он невольно улыбнулся высокопарному обороту.
— Мне необходимо найти адрес в Москве. Не было ли тебе так трудно помочь мне?
Максим посмотрел на часы.
— О’кей, садись, — он протянул ей второй шлем.
Когда они выезжали со школьного двора, на крыльце появилась Галя. Сью помахала ей.
Максим уверенно шел по Садовому, лавируя в плотном потоке машин.
— Адаптировалась у нас? — крикнул он.
— Да, почти совсем уже привыкла… Только безумно сложные отношения. Надо всегда держать что-то в голове перед тем, как сказать, чтобы никого не обидеть… Я теперь не знаю, хорошо ли я похитила тебя у Гали?
— А какие проблемы?
— Но ведь она твоя девочка?
— Да? — развеселился Максим. — Первый раз слышу!
— Она так сказала… А теперь я не понимаю, хорошо ли я тебе это сказала? Безумно сложно!
— Лучше не вникай! — засмеялся Максим.
Остоженка была перекопана, в глубокой траншее виднелись трубы, толстые и тонкие, в прогнившей изоляции, пересекающиеся под прямым углом, будто металлические корни города. Максим и Сью пошли дальше по дощатому тротуару.
— Когда Пра уезжала отсюда, еще не изобрели рефрежерейтс, поэтому мы говорили «ледник». Я уже здесь написала ей, что это называется «холодильник». И еще «пылесос», а не «электрическая метла»… А мой отец долго боролся с Пра, чтобы называть дома «компьютер», а не «счетная машина», — рассказывала Сью. — А у вас говорят много английских слов, где можно сказать по-русски. «Офис», а не «контора», «сейшн», «мэн», «бой», «флэт», «мани»… У нас дома ты платил бы каждую минуту!
Они засмеялись. Со Сью было легко, она весело болтала, размахивая руками, изображая сцены в лицах, и нимало не заботилась, кто и как на нее смотрит.
— Пра была уверена, что у меня не будет преград с языком. И я все понимаю на уроках. Но я ничего не понимаю после уроков! Я целый день думала, что такое «пудрить мозги», — она припудрила воображаемой подушечкой голову. — И еще — «забить стрелку»… Я не понимаю: я слышу, как мама не разрешает мальчику играть около реки и говорит — «Если утонешь, лучше домой не приходи!» Но ведь это невозможно!
Максим снова захохотал.
— Кстати… — Сью вытащила толстую записную книжку. — Что такое «рубит фишку»?
— Ну, значит, кто-то в чем-то хорошо разбирается.
— А почему нельзя так и сказать? — Сью остановилась на мгновение и записала.
— Ого! Целый словарь, — оценил Максим.
— Да, я уже замучила вопросами Галю. Потом я покажу это дома… А здесь, — Сью перелистнула несколько страниц, — слова, которые я совсем не знаю. Что такое «жопа»? — звонко спросила она, так что Максим невольно оглянулся на прохожих.
— Ну… задница, — он хлопнул себя по соответствующему месту. — «Зе эсс», кажется.
— О! — обрадовалась Сью, записывая. — А что такое…
Максим глянул ей через плечо в словарь, на аккуратно выписанные в столбик слова, и торопливо выхватил книжку.
— Ты где все это собрала?
— В лифте и подъезде. Кое-что на слух — тут я могла неточно записать. Поправь, пожалуйста…
— Знаешь, ты только никому не показывай и не говори вслух, ладно? — Максим сунул ей книжку обратно в карман. — А я потом как-нибудь объясню… Тринадцатый, — указал он на номер дома.