Читать интересную книгу Запечатанное письмо - Эмма Донохью

— А тот, рядом?

— Это Боувил, адвокат истца, — бросил Фью и проследовал дальше.

Вскоре появился муж Хелен, он прошел по проходу, едва не задев ее юбку. Она вздрогнула, но он ее не заметил. «Долговязая колода без души и сердца!» Он выглядел таким же, каким был в прошлую среду у своего клуба, когда с несвойственной ему нежностью отвел от себя ее руки и держал ее на расстоянии, как мяукающего котенка. (Значит, это было напрасное унижение, думала Хелен, скрипя зубами от ярости.) Гарри сел рядом со своим барристером, и они обменялись несколькими словами. Хелен на мгновение закрыла глаза.

Когда в зал стремительно вошел судья Уайлд — лохматые седые брови на дородном лице, — задние двери с трудом закрылись, и слышно, как помощник шерифа объявил: «Больше мест нет, нет мест!»

Клерк начал гундосо зачитывать прошение о разводе, и в аудитории поднялся гул, как в улье. Есть что-то возбуждающее, с удивлением обнаружила Хелен, в этих словах, когда они произносятся вслух. Этот суд — единственное место в Англии, думала она, за исключением докторского кабинета, где человек откровенно говорит о сексуальных проблемах.

— Позвольте выразить вам сочувствие в связи с тем, что вам предстоят не очень приятные обязанности, — обратился к жюри судья Уайлд. — Вам представят исчерпывающие доказательства весьма низменного свойства. — Предвкушающий смешок из зала заставил его сурово нахмуриться. — Но я надеюсь, что посетители, допущенные присутствовать при рассмотрении дела, воздержатся от громких и вульгарных замечаний.

Когда встал Боувил, защитник мужа Хелен, она вынуждена была изменить свое мнение о противнике: несмотря на свой неряшливый вид, он явно умен и педантичен.

— Многие заблуждаются, полагая, что в наше время довольно легко добиться развода, — спокойно начал он, — но когда вы услышите свидетельские показания, джентльмены, вы испытаете большое удовлетворение, освободив истца, верного слугу ее величества, пострадавшего в боях во имя славы отечества, от тяжких оков, которые связывают его с безнравственной женщиной.

Хелен нервно облизнула онемевшие губы. Она вообще не чувствовала своего лица. Наверное, приняла слишком большую дозу лауданума.

— С женой, которая не была ему настоящей женой — пренебрегала своим домом и материнским долгом, постоянно противоречила своему супругу и неоднократно унижала его изменами с другими мужчинами.

Должно быть, из-за лауданума Хелен почувствовала странную отстраненность: ей казалось, будто речь идет о какой-то другой женщине. Боувил приступил к повествованию о выдающемся начале карьеры адмирала, о его выборе молодой, выросшей за границей невесты, но она не могла отделаться от ощущения нереальности происходящего; это описывают не ее, не Гарри, а каких-то крошечных марионеток на далекой сцене. Чувствует ли то же самое ее муж?

— В течение некоторого времени после появления на свет двух дочерей сохранялась иллюзия счастливой семейной жизни. С вашего позволения я зачитаю письмо ответчицы, написанное истцу в апреле 1856 года, когда он получил приказ отправиться в Крым… — Боувил начал монотонно читать, будто перед его глазами список белья для прачечной: — «В эту седьмую годовщину нашей супружеской жизни, родной Гарри, я по-прежнему живу тем, что тебе дорого. Редко найдешь женщину, которая может сказать, что не видит от своего супруга ничего, кроме добра. Господь да благослови и сохрани тебя! Addio alma di mia vita! Хелен». Последняя фраза на итальянском языке означает: «До свидания, любовь моей жизни», — пояснил Боувил, повернувшись к жюри.

Хелен не помнила этого письма, но оно ее не удивило: какая жена время от времени не пишет нежных писем мужу, находящемуся вдали, на войне? Да, должно быть, она написала его, чтобы успокоить Гарри после небольшой ссоры, произошедшей незадолго до его отъезда. Странно видеть, как всплывают на поверхность обломки их семейной жизни. Она начинала понимать тактику Боувила. Супруги вовсе не были несовместимыми с самого начала; нет, нет! Жена охладела к своему супругу за то время, пока он воевал с русскими.

Вдруг она услышала имя Фидо.

— Отношения осложнялись присутствием в доме компаньонки ответчицы мисс Эмили Фейтфул, вместе с которой обычно спала миссис Кодрингтон. Той самой мисс Фейтфул, которая в прилагающемся к контробвинению ответчицы письменном показании под присягой заявила, что якобы в октябре 1856 года истец покушался на ее невинность. Это голословное порочащее обвинение, о котором я предпочел бы не говорить, если бы меня не принуждал к этому мой долг, — выразительно повысил голос Боувил, — настолько оно непристойно и абсурдно. Сама мысль о том, что респектабельный джентльмен мог забраться в постель между спящей женой и ее спящей подругой — девушкой двадцати одного года и, считаю должным добавить, не отличающейся особой привлекательностью… — В зале раздались грубые смешки. — И совершить попытку осквернить честь последней! Только что мне стало известно, и я спешу довести до сведения суда, — с явным удовольствием сообщил адвокат, — что мисс Фейтфул по загадочным причинам уклонилась от присутствия в суде и отправилась за границу, вместо того чтобы устно подтвердить свои письменные показания в качестве свидетельницы. Джентльмены в составе жюри могут сделать из этого обстоятельства логический вывод.

Внезапно Хелен пришло в голову, что Гарри мог нанять какого-нибудь бандита, чтобы тот похитил Фидо. Она пыталась увидеть мужа за головами посетителей. Знакомое бородатое лицо его мрачно. Но как мог предполагаемый похититель убедить всех слуг и работников Фидо говорить, что она уехала за границу? «Это не приключенческий роман!» — одернула она себя.

— Весной 1857 года ситуация достигла критического момента, — продолжал Боувил, — когда миссис Кодрингтон предприняла экстраординарный шаг и категорически заявила, что больше никогда не войдет к мужу в спальню. С тех пор, да простит мне суд мою откровенность, все супружеские отношения прекратились. — Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть важность момента.

Что ж, звучит убедительно, признала Хелен, отдавая должное барристеру; все сказано просто и четко, словно в проповеди. Она испытала желание встать и заявить: «Дверь в мою спальню не запиралась; и не пытайтесь убедить меня, что он пылал страстью ко мне, потому что я никогда этому не поверю!»

— Ответчица выдвинула вздорное требование о раздельном проживании на основании несовместимости, хотя, разумеется, в британском законе ничего подобного не предусмотрено, — добавил Боувил. — Истец поступил абсолютно правильно, пригласив для обсуждения возникшей проблемы родителей жены и своего брата генерала Кодрингтона. В результате переговоров ответчица согласилась хотя бы внешне поддерживать видимость семейной жизни.

Да, вспомнила Хелен, в доме тогда царил полный хаос. Бесконечные ссоры, остывающая еда на столе… Нэн или Нелл в нервном припадке разбила окно деревянным кубиком.

Когда она снова прислушалась к Боувилу, он уже описывал их жизнь на Мальте.

— Поведение ответчицы отличалось странными переменами: дома она была раздражительна, дерзка и самоуверенна; в обществе — расточительна, чрезвычайно возбуждена и кокетлива. — Голос барристера помрачнел. — В 1860 году она стала постоянно появляться в обществе лейтенанта Милдмея, который, как нам сообщили из Бомбея, по совету своего адвоката отказался представить свои объяснения.

«Жалкий трус!» А ведь когда-то этот Милдмей рыдал, уткнувшись лицом ей в колени, ноги ей целовал! Неужели ему трудно было ответить с безопасного расстояния в несколько тысяч миль: «Нет, нет, ничего подобного, эта леди безупречна!»

— С нетерпением буду ждать пояснений моего ученого коллеги, — подняв брови, сказал Боувил.

«Ученый коллега» — это, должно быть, Хокинс. Все эти напыщенные обращения напоминали палату общин.

— А пока предлагаю проницательным членам жюри самим сделать вывод, по какой причине Милдмей, бывший близкий друг ответчицы, не пожелал просветить суд относительно своих с ней отношений.

В зале раздался грубый мужской смех. Хелен насторожилась: две женщины на передней скамье обернулись и посмотрели прямо на нее, затем одна что-то прошептала другой. Хелен закусила губы, жалея, что не надела более плотную вуаль. Она здесь не единственная в вуали, но остальные дамы кажутся более пожилыми и некрасивыми, чтобы быть «печально известной миссис Кодрингтон», как написал «Спектейтор» в субботнем номере. Да, поскольку ей не с кем поговорить в доме на Экклестон-сквер, она снова стала читать газеты, на этот раз с болезненным интересом.

— Поскольку истец всегда был, так сказать, ранней пташкой, к полуночи он уже уставал и должен был ложиться, — сочувственно объяснял Боувил, — тогда как миссис Кодрингтон предпочитала оставаться на танцы и в результате возвращалась домой на гондоле адмирала только в два, три, а порой и в четыре часа утра в сопровождении какого-либо офицера — обычно это были лейтенант Милдмей или соответчик по данному делу полковник Дэвид Андерсон.