убрать, а бесследно, тайно, на куски и в море, акулам и касаткам, так, чтобы и следов не осталось. Но прежде их следовало найти! Казалось бы, на фоне таких проблем, что ему была эта девушка?.. Но Гирст, каждый день созерцая это прекрасное лицо, нежное и гордое, эти волосы, прекраснее и нежнее всякого самого дорогого шелка, эти руки и шею, испытывал сильнейшее желание обладать ею, и не просто в постели, а полностью: и телом ее, и душой, и сердцем. Но сначала девочку следовало вырвать из апатии, в которую ее погрузило все случившееся. Как Гирст корил себя за то, что дал ей увидеть смерть матери! И вообще, все следовало сделать не так… Но как?! Задумка его была гениальна: ему нужно было убить Гарри и свалить убийство на Еноха, а он стал бы спасителем и защитником осиротевших женщин. Но Гарри не было, а без убийства было никак, и Гирст решил убить леди Луизу… Какие демоны подшутили над ним так злобно?! Оглядываясь назад, Гирст не видел, что он мог бы сделать иначе. Без убийства было никак не обойтись, иначе вся эта сложная, многоходовая интрига обернулась бы пшиком. Приехали в Северную Звезду, сообщили бы о смерти ярла, и подались обратно, облизнувшись на неприступный по-прежнему замок. И все?! Можно было бы дождаться Гарри, но теперь он знал, что тот приехал бы не один, а с друзьями. Так что – ничегошеньки бы не вышло! И так скверно, что, вместе с людьми Еннеров они, оказывается, положили и людей Эльдебринка, и Бергквиста, так что иначе, чем убийством их всех троих, уже не обойтись… Но Рон Гирст давно уже понял: никогда не получается именно так, как было задумано, всегда случается нечто, что портит безупречную конструкцию, человеческий фактор, будь он неладен! Но если бы Фиби не вбежала в приемную в самый неподходящий момент, было бы лучше для нее самой в первую очередь.
– Я тебя понимаю. – Говорил он, сидя подле нее. – Ты не желаешь этого даже допустить, но мне в самом деле страшно жаль, что так вышло. Я не знал твоих родителей, они для меня были лишь средствами для достижения моей цели… Так устроена жизнь. Мы своей судьбы не выбираем. Я родился бастардом; хуже того – отец мой, Антон Бергстрем, взял мою мать силой, и она меня с рождения ненавидела. Придушить в колыбели пыталась, потом обварить кипятком. Я, помню, маленьким совсем был, и все время пытался ее задобрить. Била она меня смертным боем, колотила порой так, что ребра трещали, и ломались – было и такое. Нос у меня не в битве перебит, мамаша это меня. А я все одно любил ее. Мне все казалось, что я что-то такое сделаю, и она меня полюбит… Разве ж я понимал, что это бесполезно?.. А она в один день взяла, и отвела меня к отцу. Он тогда приехал к нам в Ейсбург, и она вывела меня на дорогу перед его конем, толкнула, и сказала: «Забирай выблядка своего, или убей, мне все равно. Иначе я сама его убью, Богом клянусь». Забрал он меня, поселил у каких-то людей в Элиоте. Вроде и не бросил… Но и не до меня ему было. Но перед ним мне выслужиться удалось-таки, ненависти ко мне у него не было. Впрочем, любви – тоже. Он меня так и не признал, официально я внебрачный сын его приятеля, Брюса Гирста. Но использовать не отказывается. Только я своего папочку знаю, как облупленного. Он как был тварью, так и остался, и мать моя – не единственная его жертва, разве что ей повезло – он ей только живот приделал. Другие за его забавы жизнью расплачиваются, и смерть их легкой не бывает. Тебе это дико слышать, а он и мальчишками не брезгует. А с виду такой святоша и благородный господин, что куда бежать!.. – Рон Гирст усмехнулся, отпивая вино. – Он меня использует и выбросит, как ветошь ненужную. И час этот все ближе, Фиби. Я чую, что дни мои сочтены – на службе у папаши я слишком сильно замазался, и все свои грехи он на меня спишет, как пить дать. И похищение девушек, и покалеченных мальчишек, и убитых врагов… Все это повиснет на мне, уже висит. Чтобы ты знала, он приказал тебя убить, а сестру твою доставить к нему. Я останусь виновным во всем, а его сынок и он сам – спасителями младшей дочери ярла. Она станет их подопечной, а замок ваш отойдет к его сыну, такому же ублюдку, как и он сам; он же и сестрой твоей будет распоряжаться. Но я рассудил иначе. – Он со стуком поставил пустой бокал на стол. – Я женюсь на тебе, и сам стану господином Северной Звезды и феода Еннеров. Только так я и сам спасусь, и тебя с твоей сестрой уберегу. С твоим мужем он ничегошеньки сделать не сможет. Я формально ему даже не сын. Я ему – никто. И он мне – тоже. Я жить хотел, девушка. Так вышло, что на моем пути твоя семья оказалась, так вышло, зла я на вас не держал, я за жизнь боролся! Никогда никто не любил меня и не жалел, я не знаю, что это такое. Знаю, матери ты мне не простишь. Я сам матери не знал, но пытаюсь понять, что это значит: любви материнской знать и лишиться. Прощения не прошу, волк и тварь я по крови своей и образу жизни, что есть, то есть. Не в кого мне быть благородным и жалостливым. Но мужем тебе буду хорошим. Клянусь, тебя и сестру пальцем не трону, слова поперек не скажу. Будешь госпожой моего дома и моей жизни, все будет по слову твоему. Я мог бы и силой, но не стану. Как ты захочешь, так и будет. Сегодня Великая Ночь, ты знаешь это?.. Великой Ночью клянусь, что все, что я сказал – истинная правда. С ответом не тороплю, думай.
– Мой брат жив? – Раздался вдруг тихий голос. Гирст дрогнул, сердце радостно забилось: это был первый звук, который он услышал от красавицы.
– Нет. – Ответил он, не колеблясь. Скажи: жив, – и последует просьба оставить его в живых, а Гирст не мог этого пообещать. – Прости. Иначе нельзя было.
Последовала тишина… И вдруг:
– Я выйду за тебя. Если найдешь сестру и привезешь сюда, живую и здоровую.
На побережье в районе Саи, как и по всему Эльфийскому берегу,