Но что есть, то есть. И никуда не деться от действительности: она видит меня таким какой я есть.
Она сжала мои штаны в руке и протянула их мне, пристально наблюдая за моим лицом. В другой ситуации я бы встретил ее испытующий взгляд с высоко поднятой головой. Я бы принял ее вызов и наслаждался этим.
В этот раз я отвернулся и опустил глаза в пол, чтобы не встречаться с ней взглядом.
Я выхватил у нее из рук свои джинсы и дрожащими руками натянул их так быстро, как мог.
— Тебе, вероятно, понадобится помощь, — сообщила Обри, как ни в чем не бывало, протягивая мне рубашку на пуговицах.
Какого черта мне может потребовать помощь в одевании?
Я выдернул рубашку из ее рук, не потрудившись ответить ей. Но когда я поднял руку, чтобы продеть ее в рукав, мои ребра пронзила острая боль. Это была не просто какая-то боль. От этой острой боли хотелось свернуться в клубок и расплакаться, как девчонке.
Рукой я потянулся к правой стороне ребер, но едва коснувшись их, сразу же поморщился и подавил стон. Опустив взгляд, я увидел, что моя грудная клетка покрыта узором из желтых и зеленых синяков.
— Думаю у тебя трещины в ребрах. Теперь, когда ты пришел в себя, тебе, наверное, следует отправиться в больницу. Провериться, — предложила Обри. Я посмотрел на нее и понял, что она не подошла ближе ко мне. Она не ушла, но предоставила мне пространство.
Я был и благодарен и, как мазохист, ненавидел ее за это.
Я осторожно провел пальцами вниз по своему поврежденному телу и в подсознании вспыхнули смутные воспоминания о Гаше и Вине. У меня такое ощущение, что я вляпался в серьезные неприятности.
Хотя мне очень сильно хотелось, чтобы Обри ушла, избавив меня от неловкой необходимости признаваться, что мне нужна ее помощь, я понял, что без нее не справлюсь. Сейчас я не состоянии сделать это сам.
Я нуждаюсь в ней.
Боже, я, правда, чертовски нуждаюсь в ней.
Эта мысль поразила меня до глубины души.
— Ты поможешь мне? — неохотно попросил я. Я постарался отвести взгляд, когда признал свое поражение. Это было чересчур для меня.
Обри ничего не сказала, но я чувствовал ее, до меня доносился ее запах, я даже практически мог ощутить ее вкус на языке, пока она стояла передо мной и ее пальцы аккуратно застегивали мою рубашку. Ее волосы задели мое лицо, когда она наклонила голову. Я не удержался и наклонился так, чтобы мой нос коснулся ее макушки, и я мог вдохнуть ее аромат.
Она старалась не касаться моей обнаженной кожи, пока быстро застегивала пуговицы. Закончив, она схватила меня за руки и подтолкнула обратно к кровати.
— Я принесу тебе что-нибудь поесть, — заявила она, подкладывая мне под спину подушки. Мне не удалось вспомнить, когда обо мне кто-нибудь заботился. Очевидно, никто с тех пор, как умерли родители.
Я был еще очень маленьким, когда умерла мама, а после ее смерти отцу стало наплевать на себя, и тем более на своих двух маленьких сыновей. А затем умер и он, а вместе с ним исчез последний человек, который обязан был бы позаботиться обо мне.
Я и забыл каково это, когда о тебе кто-то заботится. Когда к тебе относятся с нежностью.
Прошло очень много времени с тех пор, как кто-то что-нибудь делал для меня. Я не понимал, что делать с неожиданно возникшими чувствами, вызванными невинным предложением Обри приготовить мне поесть. Благодаря ей, мне кажется, что обо мне заботятся. Что я кому-то нужен. Чувство, расцветающее в моей груди, душило меня. Эта женщина может изменить абсолютно все.
— Я не голоден, — солгал я, пытаясь проглотить большой комок в горле.
Обри проигнорировала мое заявление и оставила меня наедине с моими вышедшими из-под контроля эмоциями и болью в теле. Я заблудился в поле чувств, каждое из которых готово вспыхнуть в любой момент.
У меня слишком много вопросов и ни одного ответа. Если считать показателем то, во что превратилась моя комната, то дела плохи. Мне остается надеяться, что это случилось до того, как пришла Обри.
И какого черта она вообще здесь делает? Этот вопрос без устали вертелся у меня в голове.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я потянулся к тумбочке, в поисках своего проверенного временем лекарства от всех проблем. Я выдвинул ящик и понял, что он пуст.
— Дерьмо, — простонал я и сполз с кровати, игнорируя протестующие мышцы. Опустившись на колени, я начал искать пузырек, который всегда был там.
— Что-то ищешь?
Я так быстро выпрямился, что у меня закружилась голова. Обри поставила тарелку с супом на ту же тумбочку, которую я обыскивал, и присела рядом со мной. Я сел на корточки и провел рукой по волосам.
— Нет, я просто… — у меня не было объяснения. Да и хрен с ним, я ничего не обязан ей объяснять. Это мой дом и моя комната. Мое дело.
Обри вытащила что-то из кармана.
— Какого черта? — прорычал я и потянулся дрожащей рукой к пузырьку, который она держала в руке.
Обри выпрямилась, зажав мое спасение между пальцев. Ее не заботило, что этот маленький коричневый пузырек значит для меня. В данный момент он значил гораздо больше, чем девушка, которая вертела им перед моим лицом, словно чертовой морковкой.
Она смеет дразнить меня? Я обезумел от ярости.
— Отдай их мне, сейчас же! — потребовал я, наступая на нее. Я забыл о том, как мне дерьмово. По венам тек адреналин, и я полностью сосредоточился на том, чтобы отобрать у нее пузырек.
Обри выглядела неуверенной. На самом деле, она казалась испуганной, и я не винил ее. Могу только представить себе, как выгляжу, когда вот так наступаю на нее, готовый вырвать пузырек из ее пальцев, и даже применить силу, если будет необходимо. Я готов сделать это, даже если придется вырвать каждый ее тоненький пальчик, чтобы получить то, что хочет мое тело.
— Немедленно, Обри, — прошептал я, дрожащим от гнева голосом. Губы Обри задрожали, и я видел, что она старается не заплакать. Мне плевать. Прямо сейчас меня заботит только одно.
Она бросила мне пузырек и быстро направилась к двери. Я поймал пузырек и встряхнул его. Она был пуст. Я отвинтил крышку и перевернул его кверху дном.
Пусто.
— Где они? — прорычал я. Ярость ослепила меня. Обри трясло. Но она не вышла из комнаты. Не убежала от меня. Вместо этого она неуверенно повернулась ко мне лицом.
— Они закончились, Макс, — тихо объяснила она.
Нет, должно быть, я неправильно расслышал ее.
— Это не может быть, — процедил я, швырнув пузырек через всю комнату.
Обри покачала головой, волосы разметались вокруг ее лица.
— Клянусь, их нет. Ничего не осталось, — повторила она.
Я сжал кулаки. Я был на грани потери контроля над собой.
И затем Обри сделала странную вещь. Она подошла ко мне и обхватила мое лицо руками.
Я попытался вырваться из ее крепких рук. Схватив ее за запястья, я сжал их так сильно, что они захрустели. В этот момент я ненавидел ее. Мне хотелось, чтобы ей стало так же больно, как и мне.
Но все равно… Я продолжаю хотеть ее…
— Макс, тебе это не нужно, — заявила она с такой уверенностью, что будь я в нормальном состоянии, я бы поверил ей.
Я отшвырнул ее руки от своего лица, по-прежнему сжимая ее запястья.
— Не смей говорить мне, твою мать, что мне нужно! — проорал я.
И тогда она поцеловала меня. Эта сумасшедшая, нереальная девушка целовала меня.
Как будто ее поцелуй мог заставить меня забыть, чего я хочу на самом деле.
Как будто она может дать мне то, чего жаждет мое тело.
Я в ярости оторвался от ее губ. Я был взбешен. Она тяжело дышала и ее глаза увлажнились от слез.
— Пожалуйста, Макс. Не делай этого. Останься здесь. Со мной, — умоляла она. И она снова стала целовать меня, повторяя, — Я не брошу тебя. Я никогда не брошу тебя.
И ее словам и ощущению от прикосновения ее губ к моим удалось просочиться сквозь красную пелену гнева, сквозь невосполнимую потребность, мучавшую меня.
Она не бросит меня.
Откуда ей известно, как отчаянно я желал услышать эти слова от нее? От любого другого человека?