Баяр вывел их к ручью, расседлал лошадей – и они оба повалились на кинутое на траву одеяло. Уснули мгновенно, и тут уж даже степняк не проснулся до утра. Где там! В этот раз Женька открыла глаза первой, осторожно выбралась из под тяжелой руки, сбегала до ближайших кустов, умылась в ручье и развела костер. Когда ее муж проснулся, она уже заварила чай и подогрела вчерашние угурские хлебцы.
Улыбнулась его сонному виду и взъерошенным волосам, хихикнула, когда Баяр, оглядываясь, помчался к кустам, а потом, фыркая, умывался, измочив рубаху. Разделся до исподнего, демонстрируя ей свое совершенное тело. Не смотреть она не могла, глаза сами по себе скользили по его груди и мускулистому животу.
Завтракали в неловком молчании. Женька то и дело краснела, думая про себя только об одном: дальше ли они поедут, или он прямо сейчас сделает ее своей? Передавала ему хлеб и вздрагивала, когда пальцы их соприкасались.
Вкуса еды Баяр не чувствовал совершенно. Сейчас Дженна могла скормить ему что угодно, даже яд. Не заметил бы. А как она на него смотрела! Тут даже дурачку понятно было бы: эта женщина вся его, до кончиков холодеющих от волнения пальцев. Смог, приручил, уже забрал. Осталось только руку протянуть.
Он и протянул, отставив чашку с недопитым чаем, тихо сказав:
– Иди ко мне.
Секундное колебание, тень сомнения на лице – и она подползает ближе. Губы у Дженны дрожат, дыхание сбивается. Чего боится? Он точно знает – не его. Боли? Нет, никогда он не обижал женщин. Никакой боли не будет, в себе Баяр уверен.
Потянул девушку на себя, бережно уложил на покрывало. Быстрыми легкими поцелуями касался щек, лба, носа. Не торопился. Развязал осторожно тесьму на рубашке. Пальцами шершавыми провел по ключицам. Нежно. Трепетно. Прильнул ртом к трепещущей жилке на шее.
Женька зажмурилась, прикусила губу. Было немного страшно, но теперь она точно знала – силой не возьмет. Не обидит. Хотел бы – уже давно бы взял. Интересно, а он сам раздеваться собирается? Ей еще с реки нравилось поджарое тело степняка. С каким удовольствием она бы потрогала его… Сегодня, наверное, не рискнет, слишком уж цепенеет от его прикосновений, слишком трясется в предчувствии неизбежного, но завтра… Или, может, позже… Но смотреть ей никто не запретит! Как же хорошо, что они не в шатре, а под ясным небом!
Он осторожно потянул вверх ее рубашку, стягивая через голову, замер, любуясь.
– Очень красивая. И вся моя.
Ей оставалось только опустить ресницы, соглашаясь. Твоя, конечно, а как иначе?
Горячее дыхание на ее груди, влажное движение языка, пальцы, рисующие таинственные узоры на животе. Трепетные поцелуи — на плечах, на груди, на боках. Никогда, ни разу Женьку так не любили – иначе она описать этот процесс просто не могла. Все, что было раньше – можно назвать лишь совокуплением, быстрым, грязным и почти всегда болезненным. А сейчас – с ней занимались любовью. И от осознания этого, от нежных, таких ласковых прикосновений она замирала, вздыхала и вся выгибалась.
Острые зубы прикусили нежную кожу, и Женька не выдержала, всхлипнула, потянула его на себя, обхватила двумя ладонями лицо и поцеловала – сама. Скользнула языком в теплую влажность рта, увлекая его в эту сладкую игру. Баяр зарычал ей в губы, словно весь завибрировал. Отпрянул на мгновение, быстро стягивая с нее, а потом и с себя остатки одежды, снова упал рядом и уже сам потянулся к ее рту. Он совершенно не умел целоваться, у кохтэ это не очень принято, но сейчас и здесь готов был вечно пить ее дыхание. Тем более, что Дженне явно нравились поцелуи. Ее руки скользнули на спину, пальцы впились в кожу, притягивая все ближе. Девушка сама раздвигала уже колени, прижимаясь своим огнем к его нетерпению, мурлыкала под его ласками, вся изгибалась.
Больше терпеть он не мог. Опустился на неё, сделал плавное длинное движение бёдрами... и Женька широко распахнула глаза и заерзала, пытаясь ускользнуть от слишком странных, слишком приятных ощущений. Все было не так, как она помнила. Откуда этот жар, это томление, эти волны, поднявшиеся в ней? Он же вдруг сдавленно застонал, упал на неё всей тяжестью, подхватил под ягодицы и задвигался быстро и резко.
– Баяр... – растерянно выдохнула Женька, цепляясь за его плечи.
– Что, сайхан?
– А-а-х!
Он фыркнул довольно и снова прильнул к её губам, ловя ртом жалобный всхлип. Женька мотала головой, вытягивалась в струну, кусала его за плечи, заглушая стоны. Её всю выгибало от горячих губ, от острых зубов, от ритмичных толчков его бёдер, от дерзких пальцев, проникающих в самые укромные уголки её тела.
Он ещё пытался быть осторожным, нежным, но ее жалобные стоны, ногти, царапавшие спину, колени, стиснувшие бока так крепко, словно она никогда больше его не отпустит, просто сводили с ума. Он сорвался. Врывался в податливое женское тело, двигался быстро и торопливо, словно боялся не успеть куда-то. И словно удар молнии — ее протяжный крик, запрокинутая голова и пульсация, увлекающая его в самую тьму наслаждения. Его награда, его победа.
Нет. Он ещё не насытился своим триумфом. Перевернул Дженну на живот, приподнял её бедра и снова наполнил её. Ему хотелось больше и больше, ему было мало. Баяр словно наверстывал те бессонные ночи, когда лежал на одном одеяле с ней и сдерживал свои порывы. Он никогда не знал подобного дикого желания, потребности брать, но брать не ломая, а заставляя стонать, срывая голос.
Потом она спала в его руках, на его груди, а он рассматривал слипшиеся от слез ресницы, опухшие губы, мягкие светлые волосы. Дженна вздохнула, даже во сне ища его, привычно уже утыкаясь носом всего грудь, и Баяр вновь