Читать интересную книгу Царь Ирод Великий. Воплощение невозможного (Рим, Иудея, эллины) - Всеволод Вихнович

Таковы были нравы даже самой благородной и образованной части римского общества. Нетрудно представить, что происходило в низших его слоях. Конечно, исключения встречались, и даже нередко, но они не меняли общего правила. В античном мире господствовал принцип, сформулированный ещё греческим оратором Демосфеном: «У нас есть друзья для удовольствий, а жены для того, чтобы рожать нам детей и вести порядок в доме»{131}. Ему вторит Сократ, обращавшийся к современникам с риторическим вопросом: «С кем бы ты меньше говорил, чем со своею женой?» Тонкий, высокообразованный и даже гуманный по отношению к рабам философ Сенека подхватывал и развивал идеи своего греческого предшественника такими словами: «Мудрец должен любить супругу свою по рассуждению о достоинствах её, а не по чувству». «Нет ничего постыднее, как любить жену с такою страстью, будто она любовница (конкубина)». Не обошла эту проблему даже римская юридическая наука. Известна формула знаменитого римского юриста Павла: «Конкубина отличается от жены только страстностью любовного к ней отношения» (solo delectu separatur). Жена берётся «ради рождения детей» (liberorum procreandorum causa), конкубина — похоти ради (libidinis causa){132}.

В этой связи огромную славу и влияние приобрели в античной Греции самые знатные куртизанки — «гетеры» (от греческого слова ethes — «друг, товарищ»), выполнявшие социальные функции всесторонне образованных и утончённо воспитанных светских дам.

Например, в афинском доме самой знаменитой из них, Аспазии, сначала подруги, а затем законной супруги Перикла (493–429 гг. до н.э.), возглавлявшего Афины в период их высшего расцвета, можно было встретить всех выдающихся людей Греции. Как пишет исследователь нравов общества того времени, «там они обменивались мыслями по самым возвышенным вопросам, разбирали вопросы философии, литературы, искусства. Там можно было встретить не только (философа) Сократа, Перикла, (политика и полководца) Алкивиада, (великого скульптора) Фидия, (философа) Анаксагора и вообще всю мужскую часть высшей афинской аристократии, но даже и самих матрон с дочерьми, забывших ради Аспазии нравы и обычаи своей страны». Как отмечает Плутарх, «они шли туда, чтобы слушать её речи, выводить по ним заключения о её нечестивой жизни, — нечестивой потому, что она и окружавшие её девушки торговали своим телом»{133}.

Такие нравы греческого общества во многом способствовали ухудшению положения жен римского высшего класса ко времени конца республики. Причиной этого послужил мощные потоки сокровищ, предметов искусств, а также рабынь и рабов из завоёванных эллинистических государств Греции и Малой Азии. Вместе с греческой культурой и философией в Рим вливались необузданные, извращённые нравы и обычаи утончённого разврата и магических культов. Все эти соблазны, сопровождаемые неслыханной ранее роскошью, эротической греческой поэзией, да и изяществом тысячелетней культуры наслаждений, быстро разрушили прежние суровые нравы непреклонных ранее покорителей мира. Как и в Греции, интересных, умных и образованных женщин римлянин мог встретить среди куртизанок и греческих рабынь, нередко становившихся владыками своих господ.

Учителями и воспитателями детей римских патрициев становились рабы и вольноотпущенники, а девочек — рабыни, как правило, греческого происхождения, часто становившиеся их наставницами и подругами по любовным похождениям.

Соперницами законных жен оказывались не только рабыни и вольноотпущенницы, завоевавшие сердца, разум и любострастие их мужей. Пышным цветом расцвело распространённое в мужском сообществе Греции и Востока мужеложство.

Существовало даже философское обоснование этого. Например, самый великий философ Греции Платон (428/427–348/347 гг. до н.э.) вкладывает в уста участника своего диалога слова о самых мужественных мужчинах, которые в юности предаются гомосексуальной любви. По его словам, «в зрелые годы только такие мужчины обращаются к государственной деятельности. Возмужав, они любят мальчиков, и у них нет природной склонности к деторождению и браку; к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожительством друг с другом без жен»{134}.

Но, конечно, человеческая природа не меняется, и оскорбленное женское чувство существовало во все времена. Разумеется, и современный феминизм является продуктом общего положения в обществе. Сегодня у женщины есть возможность быть экономически независимой от мужчины и даже превзойти его, например, в сфере высококвалифицированного труда. Но массово это стало возможным только через два тысячелетия, хотя уже тогда узкий круг дам высшего света смог восстать против рабства в доме мужа. Протест принял, правда, своеобразный характер: светские дамы стали вести себя как их успешные соперницы — куртизанки и вольноотпущенницы. Разумеется, это затронуло далеко не всех, но всё же в конце патриархальной республики многое решительно изменилось. Немало дам высшего света стали стремиться получить хорошее образование, они изучали греческий язык, писали стихи, занялись юриспруденцией и предпринимательством. Массовым явлением стали разводы, причем дело доходило до того, что, как шутили тогда, многие дамы считали время не по консулам, выбираемым ежегодно, а по меняемым мужьям. Знатные дамы рядом с посторонними мужчинами по вечерам возлежали (римляне за столом не сидели, а возлежали на пиршественных ложах) на продолжавшихся много часов римских обедах и даже охотно принимали участие в попойках. В театрах они с удовольствием наблюдали непристойные представления, не слишком отличавшиеся от современной порнографии, только не в виде изображений, а в «живом виде», и гладиаторские бои.

Частым явлением были различные эротические приключения, причём некоторые дамы даже находили особое удовольствие в том, чтобы провести ночь с гладиатором, обречённым погибнуть утром на арене цирка в схватке для увеселения публики. Именно тогда возникла различная литература эротического содержания, высшим художественным проявлением которой была поэзия Овидия Назона (43 г. до н.э. — 17 г. н.э.), то есть младшего современника Ирода, воспевшего, как писал Пушкин, «науку страсти нежной». Его произведения «Любовные элегии», «Наука любви», «Лекарство от любви» и сегодня не утратили своей пленительной прелести благодаря огромному таланту автора. О нравах тогдашнего высшего римского общества можно судить по его игривому совету читателю: «Будь уверен в одном: нет женщин тебе недоступных!// Ты только сеть распахни — каждая будет твоей!.. Если бы нам сговориться и женщин не трогать // Женщины сами, клянусь, трогать бы начали нас»{135}. Произведения Овидия пользовались настолько большой популярностью, что позднее Октавиан, в попытке восстановить прежнюю суровую римскую нравственность, повелел выслать его в степи на дикие тогда берега Дуная, где поэт провёл последние годы жизни, оплакивая свою горькую судьбу.

Не следует, правда, однако слишком преувеличивать этот круг античного общества. Вряд ли в самом Риме при населении около 1 млн. он насчитывал 25–30 тыс. человек сословия сенаторов и всадников. Однако каждый из них имел, по меньшей мере, десятки, а порой сотни и даже тысячи рабов{136}.

Такие нравы были следствием разрушения старых порядков и господства прежней родовой аристократии города Рима, превратившегося в мировую державу. Поэтому неудивительно, что Цезарь, покончивший с господством прежних аристократических римских родов, оказался характерным примером носителя новых порядков и нравов. Он снисходительно относился к дружеским насмешкам верных ему воинов по поводу его славы сластолюбца и распутника. Например, во время его триумфа в Риме после завоевания Галлии воины распевали двустишия «Прячьте жён: ведём мы в город лысого развратника. //Деньги, занятые в Риме, проблудил он в Галлии»{137}. Имелось в виду, что обходительный, любезный и щедрый Цезарь имел любовные связи со многими дамами не только в Риме, но и в провинциях.

Но, конечно, «новые женщины», восставшие против ига отцов и мужей, проявляли себя не только как свободные от прежних условностей и ограничений. Многие, осознав себя личностью, а не только вещью, стали претендовать и на власть. При этом они искусно использовали мужчин, замечая и эксплуатируя их слабости, особенно если те им поддавались. Одним из таковых был тогда хозяин Востока Марк Антоний. Для нашего изложения важно то, что замыслы, победы и поражения неразрывной пары — Антония и Клеопатры сильно влияли на судьбы самого Ирода, его семьи, да и всей Иудеи. Характер Антония, в общем, гораздо проще Клеопатры. Это типичный римский аристократ эпохи вырождения республики. Справедливо писал о нём русский писатель: «Великий воин и великий развратник, алчный грабитель и бессчётный мот, хитрейший дипломат и грубый пьяница, то герой, то шут, то рыцарь несравненного великодушия, то свирепый палач, — Антоний — образец натуры высокодаровитой, часто вдохновенной, но зыбкой в нравственных устоях и не способный к этической дисциплине. От юности тщеславный, самодур, фантазёр, эксцентрик, всегда готовый среди самого серьёзного и важного дела вдруг сорваться каким-либо детски взбалмошным дурачеством, он искупал свои пороки огромной политической и военной талантливостью. К старости он спился с круга, обабился под башмаком пресловутой Клеопатры, царицы Египетской, и потерял подобие характера. Таланты померкли, — остался старый алкоголик, безвольная и опасная игрушка в руках дрянной женщины, умевшей заставить его проиграть мировую ставку в битве при Акциуме. Красивое и трогательное самоубийство Антония явилось логическим концом его бурной и, в конце концов, бесплодно для него и вредно для государства разменявшейся жизни. Вопреки всем пятнам на исторической репутации Антония, этот грешный богатырь остался симпатичен потомству как широкая титаническая натура, в которой и зло, и добро, и порок, и доблесть, и гений, и безумие били одинаково искренним и могучим ключом»{138}.