— Только я, — ответила Кэйко.
— Это точно?
Испуганная резким тоном врача, девушка, чуть не плача, воскликнула:
— А кто еще мог сюда зайти?
— В чем дело, доктор? — вмешалась Ясуко Сасаки.
— Очень вероятно, что этого парня убили.
— Убили?! — ахнули сотрудники отделения, которых успело набиться в палату немало.
— Вскрытие покажет, но налицо явные следы насильственной смерти. Можно было бы предположить смерть от удушья, если бы не этот кусочек пленки. Дело, очевидно, было так: кто-то натянул на лицо спящего полиэтиленовый пакет. Закованный в гипс, Кадзами был беспомощнее младенца. Язвы и кровоподтеки в полости рта подтверждают мою версию.
— Но… но кому это могло понадобиться?.. — обрела наконец дар речи Ясуко Сасаки. У нее не укладывалось в голове, как можно убить человека там, где люди заняты только спасением человеческой жизни.
Старшая медсестра, безусловно, была права, но, с другой стороны, трудно представить себе место более удобное для преступления, чем госпиталь: вход относительно свободный, двери палат не закрываются на ключ ни днем, ни ночью.
— Ума не приложу, — ответил доктор Маэда. — Да и не наше это дело, пусть разбирается полиция. Срочно туда позвоните.
Маэда был заведующим хирургическим отделением, и спорить с ним никто не стал. Полиция не заставила себя долго ждать.
На Кэйко градом посыпались вопросы — ведь убийство было совершено во время ее дежурства.
Больше всего полицейских интересовало, не видела ли она чего-нибудь подозрительного. Кэйко только пожимала плечами — нет, ничего такого она не заметила. Пока одни полицейские допрашивали девушку, другие обыскали все палаты, но преступник не оставил никаких следов.
Остальные две медсестры, дежурившие ночью, Судзуэ Найто и Фусако Макино, тоже были вызваны для беседы. Первая ничего нового сообщить не могла, зато вторая сделала важное заявление:
— Я так переволновалась, что забыла сразу сказать: я видела, как из палаты Кадзами выходил один человек.
— Кто? — вскинулся инспектор.
— Сейчас скажу. Это было часа в четыре. Я обошла свои палаты, сделала записи в медицинские карты, потом зашла в туалет, а на обратном пути вижу — человек. Я его только в профиль видела, но сразу узнала. Это был господин Адзисава, он часто заходит в триста двадцатую.
— Кто такой этот Адзисава?
— Он часто навещал Кадзами-сан.
— Помогал ухаживать за больным?
— Нет, у нас все делают медсестры.
— А зачем этому человеку понадобилось приходить в палату в четыре часа ночи?
— Понятия не имею, — пожала плечами Фусако. — Но это был он.
— Ну конечно! — воскликнула мать Кадзами. — Он и убил нашего Сюндзи! Недаром мальчик так его боялся. Он все повторял, что Адзисава хочет его убить! Значит, все-таки отомстил! Господин полицейский, немедленно арестуйте этого человека! Убийца — он!
У женщины началась истерика, и инспектор принялся ее успокаивать:
— Ну-ну, возьмите себя в руки. И объясните все толком: за что Адзисава должен был отомстить вашему сыну?
Когда родители убитого Кадзами рассказали, как было дело, виновность Адзисавы уже почти не вызывала у полиции сомнений.
К тому же выяснилось, что это тот самый смутьян, который раскопал дело Идзаки и, вероятнее всего, навел на него полицию чужой префектуры. Тогда местные блюстители порядка опозорились на всю страну, а начальник уголовного розыска Такэмура по подозрению в сговоре с преступником был уволен со службы. Полицейское управление города, тесно связанное с кланом Накато и семейством Ооба, охотно вытащило бы своего сотрудника из беды, но скандал уже вышел за пределы Хасиро. И вот тот самый Адзисава, нанесший по престижу управления столь болезненный удар, подозревается в убийстве! Полицейские не могли поверить такой удаче.
В тот же день было произведено вскрытие тела Кадзами. Версия смерти в результате удушения полностью подтвердилась: во-первых, кровь потемнела и не сворачивалась, во-вторых, на слизистых и серозных оболочках образовались характерные пятна; в-третьих, вены внутренних органов повсеместно оказались закупоренными. Согласно заключению патологоанатома, смерть наступила между тремя и четырьмя часами ночи.
Полиция решила послать Адзисаве повестку с требованием немедленно явиться в управление.
ПЯТНО МАРИОТТА
1
Когда Адзисава зашел на работу, ему сказали, что часа два назад звонила Митико Ямада. Он немедленно набрал номер, который оставила девушка. Видимо, Митико стало лучше, подумал он, раз ей разрешили подходить к телефону.
— Алло, это Адзисава.
— Ой, Адзисава-сан! — всхлипнула Митико. — Я не знаю, что мне делать!
— Прежде всего успокойтесь и объясните, в чем дело.
— Я ему проболталась! Эгоистка проклятая!
— О чем проболтались и кому?
— Наруаки! О том, что Норико, хочет подавать на него в суд.
— Вы с ума сошли! — простонал Адзисава.
— Простите, простите ради бога!
— Что он вам ответил?
— Сказал… сказал, что я ловкачка. Адзисава-сан, я места себе не нахожу. Неужели они что-нибудь сделают с Норико?
— Когда она была у вас?
— Я звонила вам на работу сразу после того, как она ушла. Часа два прошло. Но ее до сих пор нет дома!
— До сих пор не вернулась?! — еще больше встревожился Адзисава.
— Ой, что же делать, что делать?
— Я сейчас приеду. Ничего не предпринимайте и никому больше не звоните.
Едва он вышел из дверей фирмы, к нему шагнули двое мужчин: один пожилой, с колючим взглядом, второй помоложе.
— Господин Адзисава? — осведомился тот, что постарше. Очевидно, они специально поджидали его здесь.
— Да, а в чем дело?
— Мы из полиции. Вы вызываетесь повесткой в управление для беседы, — вежливо, но решительно заявил пожилой.
— В полицию? Зачем?
— Там вам все объяснят.
— Я сейчас занят. Нельзя ли потом?
— Нет, нельзя.
— Вы что, силком меня потащите?
— Нет. Но, отказываясь следовать за нами, вы поставите себя в весьма сложное положение, — мрачно усмехнулся полицейский. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего, а молодой, казалось, в любой момент был готов броситься на задержанного. Адзисава понял: случилось что-то весьма серьезное. Его очень беспокоила участь Норико, но, очевидно, надо было подчиниться.
В Управлении Адзисаву встретили с пугающей торжественностью. «Дело, кажется, нешуточное», — насторожился он.
— Добро пожаловать, — приветствовал его комиссар полиции. — Меня зовут Хаслгава, я возглавляю отдел уголовного розыска. Позвольте узнать, чем вы занимались минувшей ночью, а точнее, около четырех часов утра?
Преемник комиссара Такэмуры, видимо, не любил терять времени даром. Голос его звучал весьма уверенно.
— В четыре утра? Спал, конечно. Что я еще мог делать в такое время? — удивился Адзисава.
— Вы говорите правду? — Хасэгава посмотрел допрашиваемому прямо в глаза.
— Конечно. — Адзисава не отвел взгляда.
— Оч-чень странно. Дело в том, что именно в этот час вас видели в совсем другом месте.
— Интересно кто? Я был у себя дома и крепко спал.
— И кто-нибудь может это подтвердить?
— Моя дочь.
— Ну, свидетельства дочери нам будет недостаточно.
— А в чем, собственно, дело? Это смахивает на выяснение алиби…
Адзисава замолчал, пораженный внезапной догадкой. Он вышел на убийц Томоко, заставив сознаться Сюндзи Кадзами. Теперь он держит всю шайку Ооба за горло. История о групповом изнасиловании и убийстве не только ляжет несмываемым пятном на всесильное семейство, но может вообще стать для него началом конца. Ооба пойдут на все, чтобы спрятать концы в воду. Единственное доказательство вины Наруаки — показания Кадзами. Если Кадзами замолчит, обвинение останется безоружным — улик-то нет! Неужели…
— Что это с вами, господин Адзисава? Догадались, о чем пойдет речь?
— Послушайте, неужели… — начал Адзисава, страшась услышать страшную весть.
— Что «неужели»?
— Неужели что-то случилось с Сюндзи Кадзами?
— Надо же, какая проницательность, — иронически усмехнулся Хасэгава.
— Объясните же, что произошло!
— Вам лучше знать.
— Да говорите же! Что с Кадзами?
— Ну, вы актер. Я аплодирую. Кадзами убит. Сегодня ночью, около четырех часов. Парня задушили полиэтиленовым пакетом.
— Убит! — вскричал Адзисава. Первой реакцией было возмущение — не столько самим убийством, сколько собственным легкомыслием. Как он мог не сообразить, что этим все и кончится! Кадзами был ахиллесовой пятой империи Ооба. Конечно же, защищая Наруаки и все свое семейство, они должны были пойти на это. А он, идиот, оставил свое единственное оружие без присмотра. Какая преступная неосторожность!