Первым делом Иссэй вызвал Таскэ Накато — в таком деле он мог помочь лучше, чем кто-либо другой.
— Так это ваш сынок дочку Оти… — поразился босс городской мафии, всякое повидавший на своем веку.
— И еще два стервеца. Но заводилой был Наруаки.
— Ай-я-яй, скверная история.
— Ох, поганец, руки бы ему оторвать. Если дело примет паршивый оборот, всей нашей семье придется туго. Тут еще твой Идзаки со своей женой и операция с земельными участками… Наруаки надо вытащить во что бы то ни стало.
— Не нравится мне Адзисава. Больно прыток.
— Да, если Кадзами проболтается ему обо всем, жди беды. Я думаю, уже проболтался. Адзисава возьмет и представит его в суд в качестве свидетеля, что мы тогда будем делать? Ты можешь что-нибудь посоветовать?
— Заткнуть Кадзами рот, да и дело с концом, — пожал плечами Накато.
— Я думал об этом. Больно рискованно.
— Еще рискованнее этого не делать.
— Ты считаешь? Ладно, полагаюсь на тебя. Только смотри, чтобы мое имя осталось в стороне.
— Обижаете, хозяин. Когда я вас подводил?
— Я тебе верю, потому и позвал.
— Не беспокойтесь, беру все на себя, — уверенно заявил Накато.
Покинув резиденцию мэра, Накато немедленно занялся сбором информации о Сюндзи Кадзами и выяснил следующее. Парень был младшим сыном Акихиро Кадзами, владельца зубоврачебной клиники, учился в выпускном классе школы. Оценки имел неважные, характеризовался учителями как юноша скрытный и подверженный чужим влияниям. Тот факт, что он ходит в подручных у Наруаки Ообы, был достаточно широко известен.
Итак, Кадзами вместе с сыном мэра и еще одним приятелем напали на Адзисаву, затем, удирая от патрульной машины, парень не справился со своим мотоциклом, расшибся и угодил в больницу, где в настоящее время и находится.
— Муниципальная больница — это славно, — довольно пробормотал Накато. Заведение со всеми потрохами принадлежало семейству Ооба. Тревогу вызывало только одно: в палату к больному без конца наведывался Адзисава.
Узнав об этом от своего человека, посланного на разведку в больницу, Накато выругался. Нельзя было терять ни секунды.
Хадзэ, доверенный помощник главы клана, продолжал:
— Адзисава втерся в доверие к родителям малого — как же, он вроде как пострадавший, а такую заботу проявляет. Но заботливость неспроста, это уж точно.
Официально Хадзэ занимал должность заведующего отделом исследований компании «Предприятия Накато» — главного владения клана, но на самом деле так называемый «отдел исследований» и его шеф занимались различного рода тайными операциями. Если мафия Хасиро была личным войском семейства Ооба, то Хадзэ возглавлял ударный отряд этой армии.
— Неспроста, говоришь? — забеспокоился Таскэ Накато.
— Уж больно он липнет к парню. С чего это вдруг такая сердобольность?
Накато прищурился:
— Ну что ж, это можно использовать.
— Надо спешить, а то будет поздно. Рентгенограмма черепа у Кадзами хорошая, ключица заживает быстро — кости-то молодые, — кивнул Хадзэ, на лету схвативший намек хозяина. Или он и сам додумался до того же плана?
— Травма головы — штука сложная, — произнес Накато, красноречиво глядя на своего помощника. — Вроде пошел человек на поправку, и вдруг — бац! — беда. В общем, не стану вдаваться в тонкости, обдумаешь детали сам. Состояние Сюндзи Кадзами должно резко ухудшиться.
— Все понял. Через два дня, не позже, доложу об исполнении, — поклонился хозяину его верный помощник.
2
После ухода гостя Горо Уракава никак не мог прийти в себя. Душа, казалось опустошенная апатией и пьянством, горела от обидных слов.
«Подачка, сказал он. Нет, хуже — я продал честь и совесть», — прошептал журналист. Сердце щемило все сильнее. Слова, брошенные Адзисавой, разлились жгучей горечью в груди, не давали успокоиться.
«Это верно, — думал Уракава, — если я буду вести себя тихо, никто меня не тронет и душу можно ни перед кем наизнанку не выворачивать. Доживай спокойно сколько там тебе осталось со своей старухой. Но сколько ни убеждай себя, что это и есть настоящая жизнь, а все, бывшее раньше, — ошибка, придет такой вот Адзисава, бросит в лицо: „Ты продал честь журналиста за жалкую подачку“, и уже не вздохнуть от горечи. Как вынести эту муку?
Но чего он от меня-то хочет? Я же ничего не могу!.. Полно, так уж и ничего? А история с дамбой, это завещание, оставшееся от Томоко Оти? Разве не мог бы я взяться за перо, ведь осталось же еще что-то от бывшего редактора отдела местных новостей! В конце концов можно передать материал кому-нибудь из знакомых, которые работают в других газетах. Власть Ооба имеет свои границы, а материал сенсационный, его возьмут. Там же все правда, все проверено. Если редакция заинтересуется, то может копнуть и поглубже.
Эх, все не так просто. Есть в Хасиро отделения центральных газет, но там тоже засели дружки мэра. Стоит материалу попасть на глаза кому-то из них, и все пропало. И дело будет загублено, и мне головы не сносить. Я и так оставлен жить на белом свете лишь из милости, а если попробую еще раз выступить против своих „благодетелей“, пощады не жди. От их мести никуда не скроешься, везде достанут. Ладно еще будь я один — старуху жалко, никого у нее не осталось, кроме меня».
Потерпев поражение один раз, Уракава не мог найти в себе мужества для новой схватки. Он понимал, что за ним, «предателем», постоянно ведется слежка. Его визит в местное отделение какой-нибудь столичной газеты не останется незамеченным.
«Отправиться прямиком в столицу, в редакцию? Еще неизвестно, заинтересует ли их сюжет о злоупотреблениях в провинциальном городе. Нет, нужно, чтобы шум поднялся именно здесь, на месте, а потом потянулась ниточка к министерству строительства, разгорелся бы грандиозный скандал — только так можно заставить Ооба пошатнуться. Да и вряд ли я доберусь до Токио, мне из Хасиро и шагу ступить не дадут».
Уракава выдумывал все новые и новые причины, по которым ему никак нельзя было включиться в борьбу.
«Свой долг перед Сигэёси я исполнил. Неужели я должен погубить и себя, и жену?»
«Ладно, ты никому ничего не должен. Так тебе жить будет легче?» — спросил его чей-то новый голос. Это был не Адзисава, вопрос задал прежний, казалось, уже умерший Уракава. Из пьяного забытья вставал втоптанный в грязь журналист, и Уракава почувствовал, что дышать стало легче.
«Надо поговорить с той девушкой, которую якобы изнасиловал сын мэра со своими приятелями, — заработала профессиональная репортерская хватка. — Если Адзисава не солгал, у нас в руках сильный козырь против Ооба. Газеты обожают такие скандальные истории. Начать с изнасилования, потом потихоньку перейти к главному, к афере. Адзисава сказал, что Томоко убили те же мальчишки. Доказать это будет трудно — девушка мертва, но та-то, вторая, жива. Если она даст показания против сынка мэра, тому придется несладко. Вот когда нужно будет дать материал о низине Каппа! Думаю, это должно сработать».
Однако, составляя план действий, Уракава не хотел отрезать себе путь к отступлению. Он решил держаться от Адзисавы подальше. Имя и адрес пострадавшей он запомнил, принял к сведению и то, что влиять на Митико лучше через младшую сестру. Для начала журналист собирался встретиться с этой самой Норико и в зависимости от результата разработать дальнейшую тактику.
3
— Папа! Папа!
Ёрико растолкала его во время самого сладкого, предутреннего сна. Адзисава открыл глаза, но окончательно проснулся не сразу.
— Что такое? — непонимающе уставился он на бледное, встревоженное лицо приемной дочери. Она, видимо, уже давно не спала.
— Папа, я слышала голос тети Томоко.
— А? Голос Томоко?
— Да, она звала тебя.
— Это тебе приснилось, детка. Мертвые никого звать не могут.
— Я слышала! На самом деле слышала!
— Да? И что же сказал голос?
— Он велел, чтобы ты позвонил по телефону.
— Сейчас, ночью? Кому?
— Все равно. Кому-нибудь из знакомых.
— Ёрико, это тебе приснилось. Как это я буду среди ночи людей тревожить? Скоро уже утро, надо спать. Ложись, а то не выспишься, — сказал Адзисава, взглянув на будильник. Было четыре часа.
— Я правду говорю, — упавшим голосом произнесла Ёрико. — Томоко-сан звала тебя…
Должно быть, она и сама уже сомневалась, не приснилось ли ей это. Адзисава вспомнил слова профессора о том, что люди, обладающие прямым видением, склонны переносить работу своего воображения в реальность. «В квартире и телефона-то нет, — подумал Адзисава. — Неужели для того, чтобы позвонить неизвестно кому, поднимать весь дом?»
И он решил оставить слова девочки без внимания, отнеся их за счет ее излишне развитого воображения.
— Послушай, со мной говорил один человек, Адзисава-сан, — сказала Норико старшей сестре во время очередного посещения больницы.