Варвара даже не смотрела в их сторону. Она понимала, чем вызвана дополнительная ненависть. Еще до начала следствия, как только ушел из дома младший сын, бабка сходила к нотариусу и переделала завещание. Денежный вклад, а он был немалым, дом и все имущество разделила на четверых сыновей, не оставив пятому ни копейки. И даже на суде, плюнув в его сторону, повторила проклятье, отказавшись от сына перед всеми. Тот криво усмехался.
В зоне, когда узнали, за что посадили старуху, многие посочувствовали бабке:
— Чего в семье не случается? Зачем было до суда доводить? Не лезла б в рожу, сама не схлопотала б.
— Да! Это и впрямь круто!
— Мало ей вломила Варя! Надо было так отмудохать, чтоб не встала вовсе! — говорила Тонька.
— Баб Варь, иди, бабы тебе погадают,— предложила Ирина Мещерякова.
— Ой, Варюха, а твоя змея опять брюхатая,— раскинула колоду Шурка Мельникова.— Гля, девку родит. А как болеть станет!
— Кто с них? — подскочила Варвара.
— Клавдя!
— Она век гнила. Куда хуже? Скоро из ушей черви полезут у чахоточной!
— А у сына любовница появится.
— Слава Богу! — и подскочила в ужасе,— у какого?
— У младшего.
— Пусть косой десяток объявится, хоть все деревенские бабы его зазнобами станут!
— Ох, и базарить они будут с женой! Дня без ругачки не пройдет.
— Мое достанет,— улыбалась Варя.
— А твой старший скоро большие деньги получит.
— Дай ему Бог! — светилось лицо в улыбке.
— Тот, который за ним родился, далеко уедет. В самую заграницу вместе с семьей. Там и работать, и жить начнут.
— Он — врач. Надолго ли поедет?
— Насовсем...
— То плохо,— качала головой Варя.
— Кому как. Он останется довольным.
— Тогда ладно, пускай едут. Коль не понравится, воротятся, не останутся без угла.
— Двое других, как и теперь, не любят дергаться. Так и доживут с детьми дружно, спокойно.
— А чего еще надо им? У них все путем.
— Варь, тебя старший сын после зоны к себе позовет жить насовсем.
— Ни к чему! Не хочу дышать из-под невестки. Она хоть и хорошая, но я в своем доме сама себе хозяйка. Оно знаешь, как у меня с ними повелось? Чем дальше, тем роднее.
— Чем старше, тем труднее,— добавила зэчка.
— А я до воли доживу? — удивилась Варвара.
— И до свободы доживешь, и на воле порадуешься.
— А младший мой так и будет с Клавдей до конца жизни маяться?
— И жить не станут, и не разбегутся.
— Как так?
— Сама прокляла. Чему удивляешься? Каждый день в слезах и ссорах, меж собой ладу до смерти не сыщут. Даже драться будут. Сын пить начнет крепко, с дому своего на пропой потянет. Дочка его вырастет панельной шлюхой.
— Да что несешь? Кто ей дозволит? Сама ноги пообрываю! — разозлилась Варя.
— А зачем кляла?
— Ну, не до такого! Я Клавдю имела ввиду.
— Но проклятие достанет всех.
На свидания в зону к матери чаще всех приезжал старший сын. Он привозил Варваре передачки, рассказывал обо всех новостях.
— Мам, а я большие деньги выиграл.
— Где это повезло? У нас бабы в бараке тоже надумали играть на деньги, но никому не удалось выиграть. Спецчасть застукала! Всех за жопы взяли. Нынче только гадают, но это дарма.
— Я решился, хотя и не верил. Сыграл с Галкиным в игру «Кто хочет стать миллионером?», и повезло!
— А кто не хочет им стать? — рассмеялась Варя.
— Машину себе купил. Теперь на работу на своих колесах добираюсь.
— Юрка как там? — спросила о младшем сыне уже в конце третьего года заключения.
— Плохо. Пьет по-черному. Клавку всякий день колотит. Дочка у них растет, твоя копия. Как две капли воды похожи. Такая забавная! И характером в тебя.
— Во, Клавдю судьба наказала!
— Ничуть. Дочуху любит. Ее все балуют, даже Вовка из Германии посылки ей шлет. Юрка, как ни квасит, о дочке помнит и не обижает никогда.
— И то ладно. Разбегаться не собираются?
— Нет. Грызутся, но живут. Дочь держит.
— Как назвали ее?
— Настенька она, Настасья, Анастасия!
— Хорошее имя. Пусть счастливой и здоровой растет. Авось, хоть один нормальный человек серед них будет.
Незадолго до освобождения к Варваре в зону приехали все сыновья. Лишь Володя, уехавший за границу, не сумел появиться. Младший сын прятался за спины старших, изредка смотрел на мать. Он очень изменился внешне, похудел, постарел. Лицо изрезали морщины, побелели виски.
— Чего прячешься? Коль приехал, что-то надо? Говори, что привело? — спросила мать сына.
— Дом твой сносить собираются. Взамен квартиру дадут. Ну, а одна получишь однокомнатную. Разве не обидно? Сама знаешь, где мы ютимся, почти в подвале. И шансов на получение другого жилья нет совсем. Заработков едва хватает на жратву. Пропиши нас у себя. Помоги хоть этим.
— Я отписала дом всем, кроме тебя,— поджала губы бабка.
— Мам, завещание можно переделать,— предложил старший сын.
— Нет, ребятки, не стану менять свое слово. Не могу простить. Болит сердце от обиды, что мой сын позволил чужой бабе ударить мать, а потом в тюрьму посадил. Пусть живет, как судьбой определено. Я ему помогать не стану.
— Ради Насти прости! — попросил старший.
— Не могу!
— Ты же мать, бабушка! Перешагни через свою обиду.
— Нет...
— Ты тоже виновата перед этой семьей. Все же они свои, помириться нужно.
— Ни в жисть. До смерти не прощу. Если б не нужда с квартирой, так и не появился б. Тоже мне — сын!
— Ты сама ему запретила.
— Если б не он, я тут не была б.
— Мам, ты самая лучшая, добрая, умная. Зачем нужно столько зла сеять вокруг? — услышала младшего.
— Не лижи мне жопу, она и так мытая! — обрубила зло.
— На, вот фотография дочки. Привез, чтоб глянула. Если ты так, то только на снимке увидишь ее,— сказал сын и, обратившись к братьям, добавил,— я во дворе вас подожду
Варвара не отдала фотографию. Держала ее при себе повсюду, не разлучаясь ни на минуту. Со снимка на бабку смотрели большие синие глаза. Они смеялись так знакомо, словно кто-то добрый снял со стены в доме Варину детскую фотографию и, переделав на цветную, вернул хозяйке на радость. На обороте снимка внучки было написано: «Бабулечка, я тебя люблю!»
«Настенька, зайка моя! Лапушка! Все я сделаю для тебя. Приму и прощу»...
...— Платонов, Вас Федор Дмитриевич вызывает! — услышал голос сотрудницы отдела в открывшуюся дверь.
— Егор, срочно мчи к Соколову!
— Зачем? Я же недавно был у него.
— Беги!
— Что случилось?
— Твой сын. С ним беда! Руки на себя наложил. Не знаю, сумеют ли спасти его? — сказал Касьянов и предупредил,— Егор, помни: как только увезут освобожденных, к вечеру обещают новую партию. Их принять нужно и оформить сразу. Постарайся вернуться к тому времени.
— Хорошо! — крикнул уже снизу Платонов.
Александр Иванович встретил Егора хмуро. Пожав руку, позвал за собой в больницу.
— Он жив? — спросил Егор неуверенно.
— Сейчас даже не знаю. Когда я уходил, он дышал. Вены себе повредил, козел! Кровь так хлестала, всю камеру уделал. Да еще в больничку не хотел, упирался сволочь, спешил Соколов.
Когда Егор вошел в палату, Роман лежал под капельницей. Кроме врача, возле него дежурило два охранника, не сводившие с зэка глаз. Следили за каждым движением его.
— Ромка, зачем ты это сделал? — присел Егор поближе.
Зэк молчал.