Немцы оказались в полной зависимости от погоды. Армейский хирург Эрнст Эммерих писал: «Задние колеса одной из повозок в этой растянувшейся на полтора километра колонне проваливаются в глубокую воронку от снаряда, скрытую лужей. Колесо ломается. Оглобля вздымается к небу. Лошади, на которых давит оглобля, пятятся и лягаются. Рвутся постромки. Идущая следом повозка пытается обойти застрявшую слева, но не может пройти по глубокой колее. Ее правое заднее колесо цепляется за левое заднее колесо той телеги. Лошади поднимаются на дыбы и бешено бьют копытами. Ни вперед, ни назад. Порожний грузовик, доставивший на переднюю линию боеприпасы, пытается на обратном пути объехать это месиво, съезжает в канаву и наглухо застревает. Неконтролируемая ярость охватывает всех, все орут друг на друга. Потные, грязные, ругающиеся мужчины набросились на потных, дрожащих, обляпанных грязью лошадей, которые и так уже исходили пеной… И эта сцена повторяется по сто раз на дню»56.
30 октября командир танковой армии генерал-полковник Эрих Хёпнер в отчаянии писал: «Дороги превратились в болота. Все остановилось. Танки не продвигаются. Нам не доставляется топливо, из-за бесконечных дождей и тумана невозможны и поставки по воздуху. – И добавляет: – Господи, пошли нам две недели мороза. Тогда мы окружим Москву!»57 Вскоре его молитва исполнилась – только мороз длился дольше, чем две недели. И низкая температура, и сильные снегопады ничуть не помогли вермахту, зато сыграли на руку его врагам. Замерзали масло в немецких моторах и смазка в оружии, вскоре замерзли и солдаты. Русские оказались гораздо лучше подготовлены к таким условиям.
Вторая неделя октября 1941 г. стала, как потом сделалось ясно, переломной. Жуков был вызван в Кремль. Он застал Сталина, больного гриппом, перед военной картой, раздраженного отсутствием надежной информации. Жуков помчался к оборонительной линии Можайска и там, к своему ужасу, обнаружил огромные прорехи, в которые свободно могли пройти немцы. «По сути дела, – заявил он впоследствии, – все подступы к Москве были открыты. Наши войска были бессильны остановить врага»58.
Жуков позвонил Сталину и отчитался ему. Он откровенно признал, что, если немцы вложат в удар всю силу, столица обречена. Многие члены правительства, а также дипломатические миссии, эвакуировались из Москвы в Куйбышев на Волге, в 900 км к востоку от столицы. В тюрьмах с лихорадочной поспешностью расстреливали «опасные элементы». 3 октября в числе 157 приговоренных расстреляли и нескольких женщин, в том числе Ольгу Каменеву – сестру Троцкого и вдову погибшего в чистках Льва Каменева; майора авиации Марию Нестеренко, 31 года; сорокалетнюю Александру Фибих-Савченко вместе с мужем, генерал-майором артиллерии. Был подготовлен план уничтожения основных заводов и инфраструктуры Москвы. Четверть миллиона человек, в основном женщины, были мобилизованы рыть противотанковые рвы на подступах к Москве. Паника проявилась в массовых грабежах магазинов. Берия улучил подходящий момент и отправился инспектировать систему госбезопасности на Кавказе. И сам диктатор собирался покинуть столицу.
Но вечером 18 октября планы Сталина внезапно переменились. Он остался в Москве, переселившись временно в штаб воздушной обороны на улице Кирова, и объявил в Москве военное положение. Порядок был восстановлен с помощью комендантского часа и обычных жестоких мер. 7 ноября – великолепный пропагандистский прием – отряды, направлявшиеся на фронт, прошли в традиционном параде по Красной площади в честь годовщины Революции. В ту же ночь впервые начался снегопад. Погода сорвала оперативные планы немцев: они не смогли подвезти подкрепления для решительного прорыва и остались стоять перед городом, страдая от все более тяжелых лишений. Гальдер и Бок настаивали на дальнейшем продвижении. Продвинуться действительно удалось: передовые танковые части добрались до конечных остановок трамваев и троллейбусов на окраине Москвы, авиация и артиллерия бомбили город.
Многих соотечественников глубоко тронул призыв Сталина к отчаянным мерам в отчаянных ситуациях. Рабочий московского завода пластмассовых изделий сказал: «Вождь не замалчивает тот факт, что нашим войскам пришлось отступить. Он не скрывает трудностей, которые еще предстоят народу. После такой речи я готов работать еще усерднее. Она мобилизовала меня на великие дела»59. Но не было недостатка и в скептиках. Не стоит преувеличивать сплоченность и уверенность советского общества зимой 1941 г. Московский инженер говорил: «Все эти разговоры о мобилизации народа и организации гражданской обороны лишь показывают, что ситуация на фронте безнадежна. Ясно, что немцы скоро займут Москву и советская власть не продержится». Сходные чувства испытывали и некоторые англичане в 1940 г. На юге, в Курской области, женщина заявила: «Можете меня расстрелять, но окопы рыть я не стану. Окопы нужны коммунистам и жидам. Вот пусть сами и роют. Ваша власть подошла к концу, и мы на вас больше работать не будем»60.
Но вопреки этим оппозиционерам патриоты и бойцы удержали линию фронта и дали отпор захватчикам. К концу ноября немецкое наступление выдохлось. «Фюрер взял командование на себя, – писал Курт Груманн, – но наши войска еле двигались, словно обреченные. Солдаты пытались рыть промерзшую землю, но сильнейший удар пробивает ее не более чем на ноготь. Наши силы убывают с каждым днем»61. Генерал-квартирмейстер Эдуард Вагнер заявил: «Людские и материальные ресурсы исчерпаны». Ситуация с топливом у немцев оказалась настолько критической, что пришлось поставить на якорь практически весь флот. Система снабжения армии не поспевала обеспечивать передовые отряды, оторвавшиеся на 500 км от баз в Смоленске. Среди немецких офицеров ходила мрачная шутка: «Благодаря огромным успехам Восточная кампания растянулась еще на месяц»62.
В Берлине 28 ноября конференция промышленников под руководством рейхсминистра вооружения Фрица Тодта пришла к неутешительным выводам: войну с Россией продолжать невозможно. Быстрой победы Германия не достигла, а для затяжной борьбы не располагает ресурсами. На следующий день Тодт и Вальтер Роланд, отвечавший за производство танков, встретились с Гитлером. Роланд пытался объяснить: как только в войну вмешаются Соединенные Штаты, Германии нечего будет противопоставить промышленной мощи союзников. Тодт, хотя и пламенно преданный нацист, подтвердил: «Эту войну военными средствами выиграть невозможно». Гитлер спросил: «Так как же мне привести ее к концу?» Тодт предложил поискать политические решения, но Гитлер отверг его аргументы. Он волевым усилием уверил себя в том, что со вступлением в войну Японии весы вновь склонятся в пользу оси. Однако ноябрьские записи в дневнике главы генерального штаба армии Франца Гальдера содержат и другие реплики Гитлера, не выражающие абсолютной убежденности в тотальной победе. До конца войны люди, отвечавшие за экономику и промышленность Германии, выполняли свои обязанности, вполне сознавая, что стратегический успех уже недостижим. В декабре 1941 г. Гитлеру представили доклад «Ресурсы, необходимые для победы». По мнению авторов, рейху требовалось $150 млрд, чтобы в ближайшие два года произвести достаточное количество оружия, но эта сумма превышала траты Германии за всю войну. И тут ничем не могла помочь доблесть вермахта: у страны не имелось достаточных средств для победы. Оставалась лишь надежда вынудить противников к переговорам – вместе или по отдельности.
Пройдет еще немало месяцев, прежде чем союзники заметят, что прилив сменился отливом. В 1942 г. страны оси еще ждут блестящие успехи. Но кое-кто из высших чинов Третьего рейха уже в декабре 1941 г. видел, что надежда на победу иссякла, потому что Россию не удалось одолеть с ходу. Некоторые еще надеялись, что Германии удастся заключить выгодный мир, но и эти приближенные Гитлера, а возможно, и сам фюрер в темных глубинах своей души догадывались, что решительный момент упущен. Генерал Альфред Йодль, самый близкий и верный военный советник фюрера, в 1945 г. признавался, что его господин уже в декабре 1941 г. понимал: «победа более недостижима». Но это отнюдь не означает, что Гитлер смирился с поражением: нет, теперь он планировал затяжную войну, за время которой проявится коренная несовместимость советской диктатуры и западных демократий. Гитлер верил, что сумеет добиться достаточных военных успехов, чтобы склонить противников к переговорам, и за эту надежду он цеплялся вплоть до апреля 1945 г. Поскольку западные страны и русские взаимно глубоко и упорно подозревали друг друга в готовности к сепаратному миру, надежды Гитлера были не столь беспочвенны, как может показаться задним числом. Лишь ход истории доказал, что эту битву всем суждено было довести до конца, а разрыв между Западом и СССР, на который уповал Гитлер, хотя в итоге и произойдет, но уже после того, как Третий рейх рухнет.