Читать интересную книгу Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Франц Петерс зашел с несколькими товарищами в церковь в небольшом городке. Алтарь был выкорчеван еще при коммунистах, но немцы обступили отверстие на месте алтаря и запели рождественские гимны. «Никогда я не слышал, чтобы “Тихая ночь, святая ночь” пели с таким чувством. Многие из нас были тронуты до слез»25. Карл-Готфрид Вирком прочел товарищам вслух рождественскую открытку от матери из Германии. «Когда я закончил, все замерли в глубоком молчании. Вдали от этой страшной катастрофы, какую никто не мог себе вообразить, когда мы входили в Россию, все еще существовало нечто иное. Так, значит, у них там Рождество, люди обмениваются подарками, наряжают елку, идут к полуночной мессе?»26

В Берлине подобным сентиментальностям не предавались, да и выглядит это, пожалуй, гротескно: те же немецкие солдаты, что пели рождественские песни и оплакивали свою участь, творили в России систематические зверства. Фюрер, озлобленный неудачей под Москвой, сместил Вальтера фон Браухича и сам себя назначил главнокомандующим. Моделю он повторил людоедский приказ не уступать ни пяди земли. Генерал Хепнер, один из сторонников стратегического отступления, писал: «Тяжело для нервов бороться разом и с противником, и с собственным верховным командованием»27. Через несколько дней и Хепнер вслед за Рундштедтом и Гудерианом лишился своего поста на Восточном фронте как не проявивший железной хватки.

Модель, грубый «солдатский генерал» и преданнейший наци, энергично и успешно взялся за дело и переломил ситуацию. К середине января продвижение Красной армии остановилось, 21 января, к изумлению павших духом немецких офицеров, Модель осуществил контратаку на фланг противника к западу от Москвы. Подчиненные спрашивали, на какие резервы он рассчитывает. «На самого себя», – гордо ответил Модель, и этого в самом деле оказалось достаточно. Он импровизировал, носился из дивизии в дивизию под огнем, заставил сначала прекратить отступление, а потом и нанести ответный удар. Принимались все меры, чтобы сохранить боеспособность на морозе ниже 40°: устраивались отапливаемые убежища, где солдаты могли отогреться, – снаружи нельзя было оставаться более двух-трех часов подряд, – вокруг самолетов строились иглу, за ночь их прогревали, и воздушные войска вновь участвовали в сражении. На рубеже января – февраля части Моделя неоднократно наносили русским тяжелые поражения, прорываясь к Ржевскому выступу.

Тяжко страдали обе стороны. Военный корреспондент Василий Гроссман повстречал крестьянина, который нес в мешке промерзшие отрубленные ноги: собирался оттаять их у печи и снять сапоги. Фриц Лангканке из дивизии СС «Рейх» повествует о том, как окоченевший труп советского солдата прилип к колесам его бронемашины: «Я взял пилу, заполз под кузов и принялся отпиливать его руки. Наши лица оказались вплотную друг к другу, и вдруг его тело задергалась в такт ходу пилы. Я замер в ужасе. Я сам пилой вызвал это движение, но на миг мне показалось, будто мертвый укоризненно качает головой»28.

Вольф Дозе, надзиравший за работой русских военнопленных под Ленинградом, с мрачной отрешенностью описывает участь одного из них, который свалился, собирая хворост возле землянки: «Какое-то время он пролежал на снегу, на 20° мороза. Потом пришел в себя, приподнялся, но холод странно на него подействовал – он рывком перебросил себя в землянку с такой силой, что упал прямо на очаг и остался лежать, оглушенный, кожа у него загорелась. Его оттащили, уложили на землю. Голова его покоилась на собранном им хворосте, обгоревшая рука спаялась с одной из веток. Он тихо стонал. Кто-то попытался поднять несчастного на ноги. От этого резкого движения его кишки опорожнились, штаны вздулись и лопнули. Я увидел его тощий пах, растянутую залитую кровью кожу, экскременты, остатки одежды… Глаза его глядели в пустоту. Лицо приобрело странный сине-зеленый оттенок… Остается лишь надеяться, что пуля положит конец его мучениям»29.

По обе стороны люди привыкали к подобным зрелищам, поскольку более всего каждого волновало, как самому выжить. «Россия – жестокая страна и нуждается в жестоком обращении», – подытоживает Дозе. Красная армия пыталась вернуть себе инициативу, но эти попытки ни к чему не привели. Стальная воля и профессионализм вермахта отнюдь не были сломлены. Генерал Готхард Хейнрици полагал, что русские повторили первоначальную ошибку немцев: попытались наступать широким фронтом. Жуков был того же мнения. Какую бы тактику советские войска ни избрали в ту зиму, едва ли им хватило бы сил и умения сразу же нанести решительное поражение немцам, однако вмешательство Сталина, столь же бессмысленное, как и приказы Гитлера, лишило армию даже малого шанса. 29-я армия, отрезанная от основных сил к западу от Ржева, сражалась до последнего человека. Массовая капитуляция, как летом, больше не повторялась, в том числе и потому, что солдаты Жукова знали, какая участь ждет их в плену. По немецким подсчетам, в битве за Ржев погибло 26 000 советских солдат – столько же, сколько Великобритания потеряла за три года Северо-Африканской кампании. Свидетельства тому валялись повсюду. «Мы шли по следам резни, замерзшие трупы звенели, точно фарфоровые»30, – писал в изумлении немецкий офицер Макс Кунерт. Но русских не смущали потери, главное – линия фронта отодвинулась на 300 км от Москвы. С 22 июня 1941 г. по 31 января 1942 г. Германия потеряла около миллиона солдат – четверть всего состава, первоначально участвовавшего в операции Barbarossa. Остаток зимы армия вторжения провела, удерживая захваченную территорию и восстанавливая танковые подразделения.

Доктрина блицкрига сложилась и развивалась во время кампаний 1939-го и 1940 г., в Польше и Франции, но именно войну против России Гитлер объявил блицкригом и собирался молниеносно сокрушить эту страну. На долгий поход у немецкой армии и немецкой экономики попросту не хватало сил. Успех операции Barbarossa всецело зависел от того, удастся ли разбить войско Сталина к западу от линии Днепр – Двина. По мере того как сражения продвигались вглубь вражеской территории, становилось все труднее снабжать немецкую армию: железных дорог в России было мало, грузовиков у завоевателей имелось недостаточно, к тому же драгоценный бензин расходовался на доставку провизии и боеприпасов. Основные битвы Французской кампании разворачивались в нескольких часах езды от немецкой границы, а теперь вермахт на тысячи километров оторвался от основных баз.

Мало кто из немцев, переживших зимнюю кампанию 1941 г., сохранил веру в свое руководство, подорванную в те страшные месяцы. Русские солдаты шли в атаку на лыжах, в теплых зимних комбинезонах, а у немцев ничего подобного не имелось. Смазка в немецком оружии и в машинах замерзала, а у противника все оставалось на ходу. Стратегия сталинской армии во многом уступала немецкой: русские воевали числом и полагались на готовность своих солдат к самопожертвованию. Но советская артиллерия была очень сильна, и постоянно нарастала мощь воздушного флота. Только что появившаяся ракетная установка «Катюша» и Т-34, лучший танк той войны, напугали немцев и ободрили русских – правда, когда «Катюши» выстрелили в первый раз, с перепугу в бегство обратились солдаты с обеих сторон. Офицер вермахта Гельмут фон Харнак писал: «Тот факт, что мы не завершили кампанию и не захватили Москву, стал для нас тяжелейшим ударом. Разумеется, сказалась и погода, но главное – мы катастрофически недооценили противника. Русские проявили силу и выдержку, на которые мы не считали их способными. Мы даже не догадывались, что подобная стойкость возможна для человека»31.

Личное вмешательство Сталина в командование приводило в 1941 г. к катастрофам, порой, казалось, уже необратимым. Приказ не отступать привел к потере 3,35 млн солдат, попавших в тот год в немецкий плен. Однако народ проявил готовность сражаться и умирать – готовность, имевшую мало общего с идеологией, порожденную скорее крестьянским терпением, нутряной преданностью России-матушке и закрепленную репрессиями. Солдат Борис Баромыкин рассказал о казни сослуживца из среднеазиатской республики, обвиненного в том, что он без разрешения оставил позицию: «Бедняга стоял в паре метров от меня и спокойно жевал кусок хлеба. По-русски он знал всего несколько слов и совершенно не понимал, что происходит. Вдруг майор, возглавлявший военный трибунал, зачитал приказ: “Дезертирство с передовой линии, расстрел на месте” – и выстрелил ему в голову. Парень упал прямо передо мной. Это было ужасно. Что-то во мне умерло при виде этого»32.

Но, откровенно описывая хаос отступления – «точно перепуганное стадо», – Баромыкин добавляет: «Единственное, что удерживало нас вместе, – страх, что командиры расстреляют нас, если мы осмелимся бежать». Солдат, застреленный товарищами при попытке дезертировать, проклял их, умирая: «Они вас всех перебьют»33. Заметив политрука Николая Москвина, он и ему крикнул: «Тебя первым повесят, кровавый комиссар!» Москвин выхватил револьвер и прикончил умиравшего. В дневнике он записал: «Парни поняли: собаке собачья смерть». Для предотвращения дезертирства в Красной армии разработали новую тактику: высылали в сторону немецких позиций группу людей с поднятыми руками, и те, приблизившись, забрасывали противника гранатами. В результате немцы стали стрелять и в тех, кто в самом деле хотел сдаться34.