должен. Как и Маша, впрочем. У нас с ней семья, а ты — левый человек «с улицы». Призрак из прошлого. Ты нам мешаешь. Ей мешаешь! Не звони сюда больше!
Он отключается прежде, чем я успеваю хоть что-то ему ответить. Набираю опять, и опять, и опять. С зацикленностью маньяка долблю по зелёной кнопке вызова. После череды отклоненных телефон делинькает, сообщая о входящем сообщении.
«Воробей, прости, что ушла вот так вот, не попрощавшись. Трусость, понимаю, но иначе у меня не вышло. Просто не знала, как тебе всё это объяснить:
Я не могу быть с тобой. Тот наш поцелуй был ошибкой и ничего не значил. Я поняла, что по-прежнему люблю своего мужа. Мне не нужен никто, кроме него. Он был прав — со мной действительно сейчас не всё в порядке. Спасибо ему за то, что, несмотря ни на что, не отступился от меня, не сдался и не пошёл на поводу у моей болезни.
Я благодарна тебе за многое, но сейчас настала пора отпустить давно минувшее.
Прощай!
И, прошу, из уважения к нашей былой дружбе — не звони мне больше.»
Чувствую, как в груди холодеет. Ледяная змея ввинчивается в нутро, свивается обжигающим клубком в области солнечного сплетения. Дыхание перехватывает. Я как будто бы со стороны за собой наблюдаю. Тошно так — сил нет! Голова кругом:
Если допустить, что писала не она, а Митя, то откуда он о поцелуе знает? И что получается? Что Маша действительно ушла и вернулась к своему мужу? Поверить не могу! Нет! Не смирюсь, не приму, пока сам не услышу как она мне это лично в глаза говорит.
И с лечением этим всё странно. У неё же есть освидетельствование. Комиссия психиатров признала её полностью вменяемым и психически здоровым человеком. Так о какой болезни она говорит?! Зачем ей повторно обследование проходить, а уж тем паче лечиться?
Срываюсь с места, обуваюсь, хватаю с вешалки куртку и несусь вниз, через две ступеньки прыгая. Нет уж, Мышка, если это сообщение от тебя, то я хочу, чтобы ты мне лично всё повторила. Хочу убедиться, что это действительно твоё решение, а не постановка какая-то. Хочу знать, что с тобой все в порядке.
Решаю для себя, что лучше дураком выглядеть буду, чем отступлюсь просто так. Пусть прогонит, пусть отречётся, но постараюсь убедить её не разрушать свою жизнь ради недостойного, подлого человечишки. Это не эгоизм или животная ревность. Я поклялся однажды, что всегда буду её защищать. И я сделаю всё, чтобы не нарушить эту клятву.
На ходу набираю номер своего знакомого из органов, того, к которому по Машиному делу обратиться собирался. В двух словах обрисовываю ситуацию. Он предлагает встретиться и обсудить всё спокойно, но у меня такое чувство, что на подобные встречи времени уже нет. Прошу, умоляю, давлю, пока он наконец не соглашается мне помочь:
— Хорошо, Георгий Максимович, давайте заглянем к Вашим Фадеевым, раз уж Вы так на этом настаиваете. Адресок мне скиньте. Встретимся на месте. Захвачу с собой пару ребят. Но там, попрошу, без глупостей. В нашу работу вмешиваться не нужно. Мы просто войдём, скажем, что нам звонок с просьбой о помощи поступил, объясним, что это обычная проверка. И если с Марией Викторовной всё хорошо, то извинимся и покинем помещение. Никаких сцен и выяснений отношений! Вам понятно? Меня, в случае чего, знаете ли, тоже по головке не погладят…
Глава 50
Катя
Маша то ли спит, то ли без сознания, не пойму толком. Лицо сестры бледное, осунувшееся. При взгляде на неё мне так жутко становится, что я спешу как можно быстрее выйти из комнаты.
— Мить, зачем она здесь? Что ты собираешься делать? И что вообще с ней такое? Она в отключке, что ли?
— Нормально всё с ней. Отдыхает. Чего раскудахталась-то?
— Мить, она выглядит странно. Может ей скорую вызвать?
Он оборачивается ко мне. От его жёсткого, настороженно-звериного взгляда под ложечкой сосать начинает.
— Скорую, говоришь? Нет, солнышко, в больничку мы твою сестричку отвезём сами. Я Васнецову звонил — он нас через пару часов ждёт. Упирался, жук, хотел всё на завтра перенести. Мол, предписание на освидетельствование из суда не пришло ещё. Но я ему популярно объяснил ситуацию… В конце-концов — это не моя проблема, что он в срок не уложился.
— И что он? — понимаю, что Митя Машу действительно в дурку упечь собирается. Внезапно холодею от мысли, что придётся во всём этом участвовать.
— Что он? Сказал, что через пару часов у него ночная смена выходит, там люди проверенные, надежные. Примут её не оформляя. Полежит в одиночной, пока все доки необходимые не придут. Ну а дальше оформят, полечат пару-тройку месяцев. Станет лучше чем была.
— Мить, может не нужно, а? Ты же говорил, что она согласилась все документы подписать. Пусть уходит…
— Ты что такое несёшь, дура?! Мало ли на что она там согласилась! Сегодня подписала, а завтра — передумала. И что тогда? Нет уж, я рисковать не собираюсь. А кроме того, эта сука мне рога наставлять вздумала. Решила ноги об меня вытереть напоследок. Ну, не с тем связалась! Ничего, пару месяцев «полечится» и как шёлковая станет… — он ощупывает меня цепким взглядом, хмурится, — А ты с чего это вдруг заднюю включать решила? Метаться уже поздняк, Катюша. Мы с тобой в одной лодке. Надеюсь что это-то ты в состоянии понять?
От его пренебрежительного тона так обидно становится. До слёз прям. Я ради него такого наворотила, что волосы дыбом, а он со мной, как с последней шавкой разговаривает. Закусываю губу, чтобы не разреветься. Неожиданно очень ясно понимаю, что совсем ему не нужна. Не собирается он с Машей разводиться, и на мне жениться не собирается. А раз так, то зачем мне лезть во всё это? А если всё раскроется после? Или вон сейчас сестричка ласты склеит — видок-то у неё тот ещё. И что тогда? Митя-то при деньгах — найдёт как отмазаться. А мне потом за двоих отдуваться?
Сама ещё толком не понимая, что делаю, достаю сотовый и набираю номер скорой.
— Ты куда звонишь? — настораживается он.
Не реагируя на его вопрос выпаливаю в трубку:
— Девушка, здравствуйте. Моей сестре плохо. Нам срочно скорая нужна… — говорю скороговоркой.
Собираюсь продиктовать адрес и в этот момент Митя кидается на меня, одной рукой телефон вырывает, а другой бьет в живот. Всё происходит настолько быстро, что я толком и