более, чем гнусная клевета. Никаких личных отношений у нас с Марией Викторовной не было…
— Вот как? Однако! А вот старшая медсестра с Вами бы не согласилась. Или она тоже Вас оговаривает? И не только она, но ординатор Вашего отделения.
Она приподнимается с места, протягивает руку и забирает отброшенные мной бумаги.
— Не хотите читать? Хорошо. Но если муж пациентки на Вас клевещет, то как Вы можете объяснить заявления Ваших коллег? Вот, Вероника Георгиевна в докладной пишет, что Вы Фадеевой оплатили севисную палату, где неоднократно с данной пациенткой уединялись, запретив персоналу туда в это время входить. А Алёшин сообщает о том, что Вы с Фадеевой в кабинете запирались, после чего оттуда доносились недвусмысленные звуки… Мда. А муж пациентки утверждает, что сейчас Мария Викторовна проживает у Вас. Что Вы её буквально из семьи увели, держите у себя дома, манипулируете ею, подбиваете к разводу с супругом. А женщина, между тем, не в себе и ей требуется срочная помощь специалиста, что подтверждается её психиатром.
— Ложь!
— А Вы голос-то на меня не повышайте! — одергивает меня главврач и добавляет вздыхая — Георгий Максимович, если честно, то меня вот этими Вашими интрижками не удивишь. Я за годы работы тут на всякое насмотрелась… Ну закрутили роман с пациенткой — не Вы первый, не Вы последний. Не одобряю, но всякое бывает. Но вот чтобы так нагло и откровенно, не заботясь о репутации больницы… Вы знаете, что её муж мне ультиматум поставил? Или я Вас увольняю, или он на нас в суд подаёт. И хорошо бы просто в суд, так нет же — он нам обещает всю эту грязь в ведущих СМИ осветить. Вы хоть понимаете какой это будет скандал? Осознаете как Вы меня и всю нашу больницу подставили?
Практически не слушаю её. В голове одна мысль — если этот мудак со мной вот так, то что он с Машей сделать может? Необъяснимое беспокойство накатывает. Хочется немедленно Мышке набрать, услышать её голос, понять, что в данную минуту ей ничего не угрожает.
— Так что, Георгий Максимович, выбора Вы мне не оставили. Или Вы сейчас заявление на увольнение по собственному желанию пишите, или я Вашу ситуацию на рассмотрение в дисциплинарную комиссию направляю. Сами понимаете, что во-втором случае на нормальную работу по специальности можете уже не скоро рассчитывать. Я Вас в любом случае уволю. Так что предлагаю расстаться полюбовно и жизнь друг другу не усложнять, — она пододвигает ко мне ручку и чистый лист бумаги.
Как с отработкой быть? — спрашиваю устало. Спорить нет никакого желания. Хочется скорее покинуть её кабинет и выйти на связь с Машей.
— Отрабатывать не нужно. Пойдёте в досрочный отпуск на две недели, с последующим увольнением. Через две недели приходите за документами. Расчёт Вам на карту переведём. У меня на этом всё. Жаль, что так вышло, конечно. Но тут уж Вам только себя винить можно.
Киваю, подписываю своё заявление и спешно покидаю её кабинет. Странно, но кроме беспокойства о Маше, никакого негатива не ощущаю. Должен был бы почувствовать себя оскорбленным, раздавленным, но ничего этого и в помине нет. С голоду не помру — кое-какие сбережения у меня имеются. Ну а потом устроюсь в другое место. Не думаю, что с этим проблемы возникнут. А сейчас, возможно, всё это и к лучшему — смогу с Мышкой быть пока все траблы с её мужем не разрешатся.
Выйдя за дверь, тут же набираю Маше. Трубку она не берёт. Набираю ей ещё раз, и ещё, и ещё… Никакого толку. Моё беспокойство усиливается. Почему она не отвечает? Может что-то случилось?
Торопливо иду в кабинет. Спешно переодеваюсь и, ни с кем не прощаясь, покидаю отделение. На улицу уже практически выбегаю. Заведя машину сдерживаюсь, чтобы не вдавить педаль газа до упора. Если меня за превышение задержат — моё попадание домой это точно не ускорит.
Квартира встречает глухой тишиной. Маши нет, хотя её машина — вон она, прямо напротив окон припаркована. Возможно, конечно, что у Маши встреча какая-то по линии метро и она решила, что ей проще будет на общественном транспорте добраться, чем парковку для своего авто в центре искать. Но вот только она мне о предстоящей встрече ничего не говорила…
— Но и не обязана же, — успокаиваю себя.
А почему трубу не берёт? Не отправит смс-ку, что не вовремя трезвоню? Полная тишина — ни ответа, ни привета. Возможно телефон нечаянно в беззвучный режим перевела? Скорее всего так и есть. Зря беспокоюсь. Завёлся на ровном месте, панику какую-то включил, как истеричка последняя.
Заставляю себя успокоится, не совершать необдуманных действий. Ничего криминального не случилось. Скоро она вернётся или перезвонит.
Минуты тянутся бесконечно долго. Как загипнотизированный взгляд от настенных часов отвести не могу. Минутная стрелка еле ползёт, отмеряя продолжительность моего бдения. Пять, десять, тридцать минут, час… От напряжения в глазах рябить начинает. Бездействие давит, буквально плющит. Снова и снова набираю заветный номер — бес толку. Наконец, когда уже совсем надежду теряю, гудки сменяются долгожданной тишиной.
— Маша, солнышко, у тебя всё хорошо? Прости, что дёргаю как дурак! Приехал домой — твоя машина стоит, а тебя нет и телефон не берёшь. Не по себе что-то стало…
— У неё всё просто замечательно. Можешь даже не сомневаться, — откликается тот, кого я вот ну никак не ожидал сейчас услышать. — Маша дома. Мы с ней сегодня встретились, обсудили наши разногласия, поговорили откровенно, по душам. Маша поняла, что совершает ошибку. Она согласилась пройти обследование и, при необходимости, прибегнуть к стационарному лечению.
— Что ты такое несёшь?! Почему у тебя её телефон? Дай ей трубку — пусть она сама всё это мне скажет!
— Прости, чувак, но Мышка с тобой говорить категорически отказывается, — наигранно-печально вздыхает он, — Видишь ли, Маша боится, что ты прореагируешь на эту новость без должного пиетета и понимания. Ей сейчас очень тяжело — путь к восстановлению утраченного не лепестками роз выстлан, знаешь ли… Короче, мужик, я на тебя зла не держу, но твоё присутствие в нашей семье в такой момент, ну… оно немного неуместно. Не находишь?
— Я не верю ни единому твоему слову! Что с Мышкой? Где она сейчас?
— Я же тебе говорю — дома, со мной. Веришь ты чему-то или не веришь — это твои личные проблемы. У нас любовь и третий нам сейчас совсем не нужен. Вещи и машину завтра заберем. И вообще — я перед тобой объясняться не