продохнуть. А меня опять тошнотой накрывает. Кто там у нас за кассой? Ага, этот блёклый, что мне глазки постоянно усилено строит. Это хорошо! Хоть в чём-то везёт сегодня.
Улучив момент, когда очередная бабка от окошка отваливается, резко подлетаю в начало очереди, притираю задом какую-то клушу брюхатую и, не обращая внимания на недовольные гвалт, прошу мне тест на беременность продать.
Смотрю прямо в рыбьи глазёнки фармацевта умоляюще, улыбаюсь робко. Видимо видок у меня и в самом деле не очень, так как глядя на мою позеленевшую физиономию очередники довольно быстро гнев на милость сменяют. Пока рыбьеглазый в подсобку за тестами ходит, меня дважды спросить успевают, не нужно ли мне скорую вызвать. Старухи охают сочувственно, интересуются, что случилось. Хочется послать этих надоедливых блох на три весёлых, но сдерживаюсь, разыгрываю несчастную ебанушку, вежливо за заботу благодарю.
Получив желаемое еле на улицу выскочить успеваю и от крыльца отбежать. Выворачивает прямо под ноги зеленоватой слизью. Да чтоб тебя! Загребаю ботинками снег, засыпая скудные последствия своего конфуза. Да когда же это кончится-то?!
***
Вернувшись домой сразу распаковываю тест и бегу в ванную, мысленно молясь всем богам, чтобы пронесло в этот раз. А ведь ещё месяц назад я прям мечтала от Мити залететь ненароком. Думала, что если забеременею, то тогда уж он точно от Машки уйдёт и на мне женится. А потом соврала ему на пробу, что в залёте. Хотела его реакцию увидеть. Увидела — лучше бы и не видела. Орал на меня как сумасшедший. Сказал, что на аборт отправит, что не нужны ему спиногрызы сейчас. Я тогда испугалась, сразу созналась, что пошутила так. Но за эту шутку мне ещё неделю жопой расплачиваться приходилось, в прямом смысле этого слова,
Он когда правду про Машин выкидыш узнал, про то, что это я ей абортироваться помогла, меньше злился, чем при известии о моей мнимой беременности. А ведь я, после того как проговорилась спьяну, испугалась до усрачки — думала, что он меня либо в ментовку сдаст, либо изобъет и на улицу вышвырнет. На колени перед ним упала, ботинки его целовала, умоляя простить. Он в первую секунду психанул, за волосы меня приподнял, заставил себе в лицо смотреть, побелел весь. Спросил ледяным тоном, нахера я это сделала. Трясясь от ужаса призналась, что его от ненавистной семьи освободить хотела. Что он же мне сам рассказывал, как страдает живя с Машей и что только из-за ребёнка с ней остаётся. Вот и решила помочь, потому что люблю его безумно. Потому, что на всё ради него пойти готова, что бы он мне сделать не приказал.
Он тогда штаны расстегнул, достал свой агрегат и начал меня им по щекам хлестать, а после, когда до кондиции дошёл, отымел в рот по-жесткому. Но не избил, не выгнал, в полицию не отволок. Вообще как-то быстро успокоился. Через час мы уже, лёжа в обнимку, вместе сериальчик под шампусик смотрели.
Вообще у Мити грубый секс всегда с ласками и нежностью чередовался. Не так, чтобы он каждый раз в садо-мазо играл, нет! Ну просто иногда ему нужно было выплеснуть накопившееся раздражение или воплотить в жизнь внезапно возникшую фантазию.
Ну а что тут такого?! У человека бизнес серьезный — нервная работа, между прочим. Так неужели он не может со своей любимой женщиной расслабиться? Нет уж, пусть лучше со мной шалит, чем какую-нибудь шаболду для этого дела подснимет! Я уж потерплю как-нить. А потом, человек же ко всему привыкает — возможно и мне это когда-нибудь начнёт настоящее удовольствие приносить…
Так или иначе, но этой фригидной козе-сестричке я уподобляться не собираюсь. Своего мужчину нужно удовлетворять — это же прописные истины здоровых отношений! Ну и, кроме того, Митя после таких всплесков всегда на цацки красивые раскошеливался. К тому, первому колечку, у меня уже целый комплектик подсобрался. И это не считая других приятностей, типа спа, карты с внушительной суммой на шопинг, походов в дорогие клубы и рестораны… Короче, овчинка выделки стоила, более чем.
Писаю на тест и сердце куда-то в область живота ухает: на дисплейчике практически сразу две полосочки проступают. Сначала бледненькие, они с каждой секундой всё ярче и ярче проявляются. Со стоном отбрасываю в сторону использованный индикатор и достаю новый. Тужусь, повторяю процедуру. Еле дыша жду результат. То же самое!
Боженьки ты мой, что же мне теперь делать-то?!
Мысль об аборте вот вообще не радует. Боюсь я больниц с детства. И Митиной реакции ой как боюсь! Но видимо выхода другого у меня нет. Падаю на постель и, проревев около часа, отрубаюсь.
***
Снится полутёмная комната с заляпанной кровью кафельной плиткой на стенах. В центре помещения возвышается устрашающего вида металлическое кресло, под которым ясно видны жирные, покрытые поблескивающей плёнкой лужицы свернувшейся крови. Митя запихивает меня в дверной проём и захлопывает за моей спиной двери. Сначала мне кажется, что я тут одна, но потом из углов проступают темные тени. Они сгущаются, наливаются плотью, видоизменяются, пока не приобретают очертания высоких людей в чёрных балахонах с огромными капюшонами на голове. Фигуры движутся в мою сторону. Не могу рассмотреть их лиц — на этом месте чернота непроглядная, лишь кровавые полоски глаз огнём горят. Поворачиваюсь, колочу руками в двери, пытаюсь открыть, вырваться отсюда.
Меня хватают, тащат назад, толкают в страшное кресло, пристёгивают по рукам и ногам. Одна из фигур поднимает руку и тянется к моей промежности. Вижу длинные, сверкающие металлическим блеском когти. Чудовище проникает ими в меня, хватает, разрывает, выдёргивает то, что совсем недавно безмятежно грелось под сердцем.
«Боооже, они же мне аборт делают!» — накрывает меня волной запоздалой паники за ребёнка. Поворачиваю голову, смотрю вниз и вижу маленькую ручку в луже кровавой жижи. Задыхаюсь от горя, поворачиваюсь к монстру и вскрикиваю от страха и неожиданности — на меня, немигающим взглядом Маша смотрит.
На её руках кулёк какой-то. Она разворачивает заскорузлые тряпки и протягивает мне мертвого, посиневшего младенца.
— Посмотри, что ты с ним сделала. Как ты могла? Он же так жить хотел! — говорит она мне с укором.
Не хочу смотреть! Не могу! Но твари не оставляют мне выбора — зажимают мою голову стальным ободом, не давая отвернуться, отодвинутся хоть немного.
— Накорми его! — приказывает сестра, прижимая к моей груди окоченевший трупик, — Это твоя вина, что он такой! Но ты ещё можешь всё исправить. Просто накорми его.
— Нееееет!!! — кричу в ужасе, ощущая как холодные затвердевшие губки