– Я? Я всего лишь сказал ему в лицо, что о нём думаю, – со смешком ответил Лун. – Видимо, ему не понравилось. Ты ведь не сделал то же самое, Ванцзы?
– Хм… – несколько смущённо отозвался Ху Фэйцинь. – Почти.
– Ты, кажется, медитировал? – спохватился Лун. – Не буду тебя отвлекать. Поговоришь со мной, когда сочтёшь нужным. Я просто рад, что у меня появился собеседник, вот и разболтался…
Ху Фэйцинь заметил, что голос Луна несколько изменился за время их беседы. Скрежет из него пропал, тембр голоса у него был приятный, мелодичный. Такой мог быть у небожителей высшего ранга или…
– А ты, случаем, не бог, Лао Лун? – не удержался Ху Фэйцинь.
– Нет, а ты?
– Э… – споткнулся Ху Фэйцинь, – нет.
– Хм… понятно, – протянул Лун. – Значит, всё-таки бог. Уже и богов в темницу сажают… Куда катятся Небеса…
Ху Фэйцинь почувствовал себя неловко. Он ждал, что Лао Лун спросит, какой он бог, но тот не спросил. Ху Фэйцинь подождал немного, послушал дыхание темноты и вернулся к медитации. Лун умолк, быть может – заснул.
Когда Ху Фэйцинь медитировал, он всегда выпадал из времени и не мог сказать, сколько часов, дней или даже недель прошло с начала медитации. На Небесах его всегда будила от астрального сна Хуашэнь-хоу, на Лисьей горе – Ху Вэй или Недопёсок, которому Лис-с-горы это поручал. Глубокая медитация была опасна тем, что из неё можно было не вернуться.
Ху Фэйцинь слышал о таком в мире смертных: монахи становились ни живыми, ни мёртвыми, их наряжали в шелка и поклонялись им, как святым, веря, что они обрели бессмертие, однажды очнутся и поведают людям тайны Неба и Земли. Вот только ни один не очнулся, и люди продолжали носиться с живыми мощами сотни лет. На Небесах он тоже видел несколько нетленных тел небожителей. Впрочем, после смерти тела небожителей не истлевали.
Сейчас погрузиться в глубокую медитацию Ху Фэйциню мешала боль. Раны на его спине, кажется, нисколько не затянулись, но прилипшая к ним ткань остановила кровь. Ху Фэйцинь машинально подумал, что одежду потом придётся сдирать вместе с кожей. Цепи врезались в тело. Он чуть шевельнул локтем, звено сместилось, и он разглядел на руке темно-красный след отпечатавшейся цепи. Судя по его глубине, цепи были на нём не меньше двух недель.
«Значит, – подумал Ху Фэйцинь, – я медитировал две недели».
Лао Лун за это время не произнёс ни звука и даже не дышал. Ху Фэйцинь с беспокойством подумал: «А не умер ли он?» – и, вглядевшись в темноту, позвал:
– Лао Лун?
Тишина.
– Лао Лун?
Нет ответа.
– Лао Лун!
Послышался не то скрип, не то скрежет, похожий на лязг цепей.
«Он тоже закован в цепи», – подумал Ху Фэйцинь.
– Ты что-то сказал? – хрипло спросил Лун. – Прости. Я, кажется, задремал. Я сплю иногда. Если получается закрыть глаза. Не так-то это просто.
Ху Фэйцинь ничего не понял, но особо не вдумывался. Он с облегчением вздохнул.
Тысяча лет в темноте с пусть и невидимым собеседником не так пугала, как тысяча лет в полном одиночестве и безмолвии.
[182] Военные барабаны Небесного дворца
По приблизительным подсчётам Ху Фэйцинь находился в заточении вот уже два небесных месяца. Сколько времени прошло в мире демонов – он не знал, потому что не успел выспросить о разнице во времени между мирами, но предполагал, что около двух или двух с половиной лет.
Интересно, что там поделывают лисьи демоны? Он полагал, что Ху Сюань как-то удалось усмирить младшего брата. Быть может, заперли его где-нибудь в надёжном месте. Недопёсок, вероятно, уже успел отрастить ещё один хвост.
Ху Фэйцинь сморгнул. Ему показалось, что на ресницах провисла горячая капля. А что с богиней небесных зеркал и с Хуашэнь-хоу? Если он относительно легко мог себе представить, что поделывают лисы, то о матери и сестре не имел ни малейшего представления. От неизвестности было горячо в глазах и холодно на душе. Он нисколько не сомневался, что Небесный император способен на что угодно!
Беседы с Лао Луном становились всё реже: Ху Фэйцинь медитировал, а Лун – тот больше спал. Ху Фэйцинь несколько укрепил свои силы, пусть и не до девятого хвоста. На боль и тяжесть цепей он перестал обращать внимание, свыкнувшись. У него хорошо была выработана привычка с чем-то свыкаться. Медитация пошла на пользу лисьему зрению: он теперь видел на две руки вокруг себя. Если так и дальше пойдёт, то, пожалуй, за тысячу лет он и вправду сумеет овладеть небесным зрением, а уж тогда он сможет выяснить, что сталось с его матерью и сестрой: небесным зрением можно обозревать дальние дали, а уж ауру считать – так это раз плюнуть! Ему хотелось бы поглядеть на ауру Лао Луна.
В тот день Ху Фэйцинь ещё не приступил к медитации. Лао Лун завёл с ним разговор, который как-то незаметно переключился на разломы миров. Как выяснилось, Лао Лун об этом феномене знал и даже побывал в мире смертных, случайно провалившись в такой портал, который открылся прямо у него под ногами.
Он упомянул и Великое Ничто: миры, накладываясь друг на друга, имеют несколько точек соприкосновения – разломы миров, – и пустоты между слоями, которые и создают Великое Ничто.
Как раз когда Лао Лун принялся объяснять Ху Фэйциню, что это за Великое Ничто такое, воздух прорезал гул, от которого у Ху Фэйциня заложило уши и затрещало в барабанных перепонках. Слух у него тоже был лисий сейчас, когда остальные силы запечатаны. Зажать уши руками он не мог, поэтому задохнулся от боли, которую причинил его ушам этот гул.
– Что… это… – выдавил Ху Фэйцинь, борясь с тошнотой.
Гул силился, менял амплитуду и, казалось, имел какой-то особый ритм. Бум!.. Бум-бум-бум!.. Бум!.. Бум!.. Бум-бум!..
– Военные барабаны.
– Что-что?
– Так звучат военные барабаны Небесного дворца, – сказал Лао Лун.
– Военные… барабаны? – повторил Ху Фэйцинь. – И почему они звучат?
– Небесный император объявил войну.
Ху Фэйцинь задохнулся то ли от нарастающего гула, то ли от потрясения:
– Он ведь обещал! Он обещал оставить их в покое, если я вернусь и… О, – с осознанием протянул Ху Фэйцинь, – он и не собирался этого делать. Как я сглупил!
– Наиглупейший поступок – верить Небесному императору на слово, – усмехнулся Лао Лун. – Когда ему хочется, у него очень короткая память. А теперь просвети меня, кому на этот раз он объявил войну? У меня создалось впечатление, что ты об этом знаешь.
– Знаю, – горько ответил Ху Фэйцинь. – Я обменял себя на перемирие между Небесами и миром демонов. Я верил, что смогу предотвратить войну, если вернусь и подчинюсь Небесной воле.
– Мир демонов? – после паузы спросил Лао Лун. – С какой стати Тайцзы вступаться за демонов?
Ху Фэйцинь крепко зажмурился. Барабанная дробь лупила по голове, точно кувалдой, тошнота всё выше поднималась по горлу. Он даже не расслышал вопрос Лао Луна.
До какой низости ещё опустится Небесный император? Он обманом вернул Ху Фэйциня в Небесный дворец, заточил его в темницу. Кандалы не разбить, цепи не снять. Он вынужден будет целую тысячу лет мучиться мыслью, что не смог предотвратить войну. Через тысячу небесных лет уже будет поздно, во всех смыслах поздно. Казнят его тогда или пощадят – уже не будет иметь значения.
Ху Фэйцинь смутно понимал, что военные барабаны ещё не означают немедленного начала войны. Нужно собрать войско, разделить командование, провести рекогносцировку, составить план военных действий и всё в том же духе. Но для мира демонов нападение будет неожиданностью, у них не будет времени подготовиться к войне, их застанут врасплох, загонят в угол и уничтожат.
Хуже, если Небесный император решит вместо полноценной войны устроить небесную охоту тысячи молний. Тогда всё пропало: её можно начать в любой момент, никакой подготовки, нужно просто свистнуть небесной своре и натравить её на след. В случае с обычной войной демоны хотя бы смогут дать отпор, но если в ход пустят молнии… Всё так же, как с Лисьей горой, только в этот раз масштабы бедствия будут чудовищны: целый мир падёт, сотни тысяч светильников жизни погаснут.