— А жалобную книгу зачем?
Я смотрела ей прямо в лицо:
— А стакан чаю вы мне дадите?
— Чаю нет.
— Ну, вот об этом я и напишу.
— Уж лучше я вам чай вскипячу.
Относясь серьезно к работе на эстрадной сцене, я должна была в соответствии с планом выезжать в поездки по Союзу несколько раз в год..
Все было всегда сложно и трудно: сроки моих гастрольных выступлений (то театр не пускает, то съемки), состав артистов, в концерте, реклама, маршрут. Ну что об этом толковать. Это надо рассказывать подробно, вникая во все тонкости и детали. Нет, проще совсем не говорить о подробностях деловой стороны, существовавшей кроме творческой.
Но зато я объездила весь Союз и старалась преодолевать иногда чувство страха и даже трусость. Ведь надо было, например, лететь не только в Астрахань или в Архангельск, а долго-долго добираться до Сахалина, который бывает не только Южный, но и Северный. Умные люди старались избегать подобных маршрутов. Но большинство выполняло их. Ведь все время надо помнить — телевизоров-то еще не было. Да и сегодня людям все-таки нужно живое общение с искусством.
А разве актеру не нужно быть везде, где живут люди, которые хотят его видеть, встречаться с теми, кто приходит на концерт смотреть именно тебя? В Ашхабаде или в Хабаровске ты видишь: люди идут в зал филармонии днем, берут билеты, платят деньги; вечером, придя на концерт, будут тратить свое время. Они идут сегодня смотреть тебя. И такое чувство благодарности и тепла охватывает твою бедную душу, которая боится: а вдруг не придут люди, а вдруг ты им не понравишься? Милые мои товарищи — все, кому знакомы эти чувства!
Конечно, актерам театра все это также понятно. Но сам Театр защищает актера от добавочных тревог: все заранее подготовлено, привезены декорации, ждет помещение, гостиницы, транспорт и помощь (ведь чемоданы и инструменты тоже нужно нести). Само имя Театра уже защищает тебя. А тут? Батюшки мои!
Вот невероятный случай конца 60-х годов, мне рассказывали о нем мои товарищи. Однажды группу никто не встретил на вокзале в чужом городе, и актеры, зная, что концерт назначен на сегодня, тревожась, что выступление может сорваться, отправились на трамвае, не зная ни города, ни адреса и твердо помня только одно — надо прибыть на место. Их взялись проводить и помочь им добраться добровольцы-зрители, ехавшие с ними в одном трамвае. И все-таки концерт состоялся. Этот случай экстраординарный, как говорят сегодня — ЧП, когда были допущены все недопустимые административные ошибки и промахи.
Наши тогдашние гастроли были не увеселительные поездки, а трудные, бесконечные дороги. Например, ездили на Сахалин через Дальний Восток. Десять суток в поезде, а потом еще самолетом. Укачивает меня всегда. Бывало, что выносят из самолета замертво. А ведь надо приехать и тут же вечером работать. И главное — никому не объяснишь, как ты сюда добирался.
Не скажу, что я такая уж любознательная или умная, но я не могу, приехав бог знает куда, немедленно лечь спать только потому, что не спала ночью — летела или ехала. А вообще актеры, как правило, приехав куда-либо, долго сидят в номере или ложатся спать, особенно дамы. И это разумно: нужно восстановить силы. Но я почему-то поступаю не так. Если тем более дадут какую-нибудь еду или чай, я немедленно привожу себя в порядок и отправляюсь куда глаза глядят. В Алма-Ате — на Медео, в Северосахалинске — в баню.
Может быть, теперь там, в Северосахалинске, все иначе. А было так. Деревянные тротуары на столбах над черной нефтяной топью. На дороге пыль летом устроена так, что, как только проедет машина, пыль поднимается над крышами невысоких домов и домиков, и, едва она осядет на дорогу, новый транспорт поднимает ее аккуратно на ту же высоту. А пешеходу деваться некуда — ты идешь по деревянному настилу, ты беззащитен. Пыли все равно, на кого садиться, и она ровным слоем ляжет на твою башку, на лицо, так что можно быть чистым только в ту минуту, когда ты спустился из бани по деревянным ступенькам на деревянный тротуар.
Ну и что? А я завтра опять пойду в баню.
Амур
Не каждому в жизни довелось увидеть Амур. Я не говорю о первопроходцах или строителях. Я имею в виду обыкновенных людей, которые работают, служат в другой стороне. Это сейчас сел — полетел. А раньше — поди доберись куда-нибудь за отпуск! Разве что до Малаховки.
А вот я — видела Амур. Если бы я была писателем, могла бы порассказать («Амур-батюшка»!).
Когда мы по маршруту гастролей добрались до Хабаровска, я утром, когда все еще спали, встала и побежала смотреть город. А там внизу течет Амур.
Я бегу-бегу вниз, вниз, по деревянной лестнице… Бесконечно длинная лестница. Когда же это она построена? Наверное, давно. Еще, еще вниз!
И вот я уже вижу что-то необъятное и прекрасное. А как спустилась вниз, так и замерла, не могла вымолвить ни слова. Это я увидела Амур. Неслось мимо меня что-то громадное, сверкающее. Река несется и гремит.
Откуда же берется столько воды? Ведь с сотворения мира, наверное, ни разу не ремонтировали.
Потом я помнила об этой реке целый день. А на другой день утром проснулась и подумала: не может быть, наверное, мне приснилась она. Как вскочила, как побежала проверять, правда ли я видела Амур. Опять скорее, скорее вниз, по бесконечным ступенькам. И вот я снова увидела это чудо. Значит, правда, есть Амур, и паром-корабль идет на ту сторону.
Мчится опять река и еще несет на себе какие-то плоты, баржи, буксиры, аккуратно, терпеливо, даже не переворачивает их «на ухабах».
Так я каждый день бежала утром на свидание, как влюбленный, и помню эти встречи всегда.
Друзья-товарищи
На гастролях у меня всегда были в группе друзья-товарищи. Например, Тоня Ревельс и Валя Новицкий или Борис Брунов и Наум Штаркман. Этот Наум Штаркман, великолепный пианист, совсем никогда никуда не желал ходить, несмотря на мои мольбы и просьбы. Так и сидел в гостинице. Но Брунов без разговоров волок его прямо как на веревке. Штаркман же был, видно, мамин мальчик, который с трех лет целые дни проводил за роялем, и мама никуда его не пускала. Но уж я и Борис хорошо его таскали повсюду. В Самарканде заставляли Наума перелезать через все стены и прыгать во все гробницы. А на Волге он впервые в своей жизни сел в лодку, правда в костюме и в шляпе. А мы босиком и почти в чем мать родила. Борис сидел на веслах. Мы переезжали на ту сторону Волги. Как тихо! Только вода журчит.
И вдруг Брунов кладет весла, встает, качнув лодку, и спокойно ныряет в воду. А я подумала немного, потом пересела на весла и стала грести дальше, к тому берегу. Лодку немного сносило. Штаркман сидел ни жив ни мертв (хорошо, что его мама была в Москве!). А я, уверенная в том, что Брунов не нуждается в подмоге, добралась до берега и вытащила и лодку, и Наума.