пионерами социальных, культурных и технологических новшеств, начиная с духовых оркестров и заканчивая электрическим освещением [Takazawa et al. 2001]. Военная карьера служила основой для карьеры в гражданской жизни. Из практической необходимости военные стремились к унификации языка. В свою очередь, их термины постепенно интегрировались в повседневный японский. Пиво, свинину, говядину и хлеб впервые в больших количествах стали употреблять именно в армии, и, став солдатами, многие мужчины впервые сели в поезд. Призывники и солдаты оказались объектом первых широкомасштабных исследований гигиены, здоровья и грамотности населения [Abe Kanichi et al. 2001; Yoshida Y. 2002: 12, 27, 29, 38, 44; Frūhstūck 2003: 17–55; Cwiertka 1998, 2002].
В конце XIX в. отношения между военными и региональными гражданскими сообществами были относительно тесными и лишь небольшая часть интеллигенции критиковала армию. Большинство населения считало, что групповые занятия и военная подготовка улучшают мужское здоровье [Arakawa 2001: 91; Yoshida Y. 2002: 6]. Однако признательность и уважение к вооруженным силам основывались не только на возможности использования восходящей социальной мобильности, но также стали результатом десятилетий пропаганды, которую к началу XX в. транслировали все средства массовой информации и инструменты популярной культуры. После Китайско-японской войны (1894–1895) тексты и изображения стали использоваться для ознакомления с военными занятиями мальчиков. В отличие от сегодняшних представлений о Силах самообороны (см. главу 4) ИАЯ преподносилась как организация, которая превращала юношей в мужчин, способных защищать Японию от вражеских сил и готовых пожертвовать своей жизнью на поле боя. Специализированные военные журналы, а также специальные выпуски и репортажи в других журналах в ярких красках описывали войну, сражения и солдатские повседневные заботы [Harada 2001: 8–11]. Они делали это не в умиротворяющей и нарочито банализирующей манере современных презентаций Сил самообороны, а, напротив, использовали сильно эстетизированные образы. Во время Китайско-японской войны, например, в первом иллюстрированном японском журнале «Картины из повседневной жизни» (Fuzoku Gahō) был представлен маневр ИАЯ, изображенный на десятках элегантных рисунков в черном, белом и красном цветах; в выпуске также давалась подробная информация о действиях и состоянии армии, о ее системе рангов[95].
Популярным средством установления хороших отношений между военными и гражданским обществом стали памятные открытки на военную тему [O’Connor, Cohen 2001]. Например, в 1906 году по случаю победы Японии над Россией в Русско-японской войне (1904–1905 годы) Бюро связи напечатало две разноцветные открытки в золотых рамках в качестве сувениров для продажи на армейском параде в Токио (см. Рис. 15). На обеих открытках представлены военные успехи. Одна из них озаглавлена «Триумфальное празднование в Средние века» и представляет Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси и Токугава Иэясу (трех объединителей Японии). На другой изображены Ямагата Аритомо (один из основателей ИАЯ), Ноги Маресукэ (ключевая фигура Русско-японской войны, покончивший жизнь самоубийством после смерти императора Мэйдзи в 1912 году) и другие видные военные деятели Генерального штаба Маньчжурской армии в Мукдене. Первая открытка отмечает объединение Японии личностями, создавшими новый порядок сёгуната Токугава. Вторая рекламирует последнюю победоносную войну в истории Японии. Обе свидетельствуют о положительном отношении к вооруженным силам и победоносным войнам. После Русско-японской войны милитаризм начал проникать в формирующуюся культуру книг и рисунков для детей, где он работал над воплощением таких новых идей о детях и детстве, как убеждение, что дети должны оставаться подальше от опасности, насилия и войны. Представления о том, что детство – это отдельная от взрослой жизни сфера и что дети особенно уязвимы и заслуживают особой заботы и защиты, получили научное подтверждение примерно с 1900 г., когда была создана область педиатрической медицины, созданы учреждения социального обеспечения для детей и были введены в действие законы о их защите [Frūhstūck 2003, 2007а]. Тем не менее в первой половине ХХ в. Kōdansha и другие крупные издательства выпустили сотни книг и журналов для детей и молодежи на военную тематику. Среди них были «Книга с картинками» или «Дети: Императорская японская армия» (Kodomo no ehon: Nippon no rikugun, 1940), «Молодежь Великой Японии» (Dai Nippon Seinen) и «Дети Японии» (Nippon no Kodоmо, 1941; см. Рис. 16)[96]. Идеализируя солдат и военных, издания для молодежи сначала оправдывали, а затем пропагандировали военные игры. В течение первых трех десятилетий ХХ века, несмотря на растущее отчуждение вооруженных сил от гражданского общества, объятия массовой культуры и армии стали еще более тесными. В выпуске самого известного журнала для мальчиков «Мальчишеский клуб» (Shōnen Kurabu) от 3 ноября 1933 года был опубликован большой набор посвященных Императорской армии фотографий (Teikoku rikugun dai shashin ten), подготовленный при значительной поддержке командования ИАЯ. Среди тех, кто предоставил черно-белые фотографии и информацию, были пресс-клуб ИАЯ, Бюро землеустройства, Военно-исследовательский институт, несколько полков из префектур Тиба и Нагано, а также многочисленные офицеры, полностью перечисленные в издании со всеми их именами и рангами. Этот выпуск журнала представляет собой прежде всего сборник фотографий императора Хирохито на смотрах войск, маневрах и парадах, но завершается он страничкой с рисунком, кристаллизующим цель публикации: мальчик-герой уверенно заявляет, что «все ученики [моего класса] стремятся получить три звезды» [Dai Nippon obenkai Kōdansha, 1933][97].
Рис. 15. Эти две открытки в обрамлении золоченых рамок продавались в качестве сувениров на армейском параде в апреле 1906 г.
Рис. 16. Выпуск журнала «Японские дети» (Ниппон но Кодомо) от 1941 г. – одно из многих изданий, в игровой форме знакомящих детей с понятиями войны и военной службы
Милитаризация массовой культуры для девочек заметно отставала от аналогичных процессов для мальчиков. Девочкам отводилась роль сочинительниц «утешительных писем», шитья «утешительных сумок», игры в хороших жен и матерей [Imada 2003]. В 1922-м и потом в 1939 году журнал для девочек «Девичий клуб» (Shojo Kurabu) подарил своим читательницам настольную игру (сугуроку) из цветной бумаги, официально одобренную Министерствами армии и военно-морского флота. На предназначенных для этой игры бумажных квадратах были изображены военнослужащие за работой. На последнем квадрате улыбающийся солдат ИАЯ держал на руках ребенка, с которым должен был ассоциироваться счастливый победитель игры.
Именно дух и сила такого рода репрезентации ИАЯ в пропаганде военного времени, а не воспоминания о реальной военной жизни аккумулируются в музеях на базах, где чувство утраты когда-то якобы теплых отношений между военными и гражданским населением становится заметным в разительном контрасте между разделами, посвященными ИАЯ и Силам самообороны. Коллекции экспонатов как бы предполагают, что это единство военных и гражданского общества основывалось на негласной готовности отдать свою жизнь и пожертвовать ею ради высшего блага как единственного заслуживающего внимания образа жизни и смерти. Грандиозность той эпохи выражается не в победах японцев в войнах вплоть до поражения в 1945 году, не в территориальных завоеваниях или репрезентациях идеологического видения Сферы совместного процветания Большой Восточной Азии, как это демонстрируется в Зале Военного мемориала в храме Ясукуни с его большими триптихами, изображающими батальные сцены, императора на легендарном белом коне и наступающую армию. Не обращая внимания на страдания японского населения во время войны и сразу после нее, экспозиция Зала Сёва тоже фокусируется на победах и не упоминает империалистический характер войны и бедствия, причиненные ИАЯ и японским оккупационным режимом в колониях. В музеях на базах преобладает сентиментальная ностальгия по эпохе, когда – по крайней мере в воображении создателей музеев – вооруженные силы все еще были несомненной опорой национального государства и структурой, органически связанной с гражданским обществом.
Воспринимая появившееся немедленно после капитуляции чувство утраты (войны, жизней, хороших отношений между военными