нельзя здесь находиться!
Она моргала, протирая глаза ладонями, пока галька на дороге не перестала расплываться. Уже давно наступил рассвет, солнечные лучи заставляли траву, растущую по краю Старой Дороги, блестеть от росы.
– Зло! – крикнул чей-то голос.
Миуко подняла голову, увидев, как из ворот храма выскакивает девушка, путаясь во влажных одеяниях, отдающих илистым запахом речной воды. У ворот она споткнулась о вытянутые ноги Миуко, заставив ту удивленно пискнуть, и помчалась в сторону постоялого двора.
– Ягра! – прокричали ей вслед.
Наблюдая, как трава увядает под ногами девушки, Миуко застонала. Она помнила это, помнила, как споткнулась о нищего, завернутого в попону.
«Эта девушка была нами, – подсказал человеческий голос. – Это мы».
Жрецы со своими факелами не заставят себя долго ждать.
Выпрямившись на земле, Миуко согнула руки и изучила их в утреннем свете. Она не знала, по какой причине, но пальцы показались ей незнакомыми, словно тусклые солнечные лучи проникали сквозь кожу, как свет в глубокие воды.
Покачав головой, она снова натянула перчатки. Когда мрачные жрецы наконец-то появятся, их, скорее всего, будет ждать противостояние, но она не хотела причинять им вред.
Ну, не сильно.
Благодаря благоразумию религиозного рвения Миуко не пришлось долго ждать. Мрачные жрецы вырвались из храма в своих лучших церемониальных одеждах (немного поношенных, но в остальном вполне сносных), держа в руках факелы и знамена с чернилами, такими влажными, что они все еще подтекали, когда жрецы вышли из ворот.
– Подождите! Остановитесь! – закричала Миуко, натягивая попону на голову подобно капюшону, но ее голос, пусть и более хриплый, все равно оставался голосом девушки, и потому жрецы не обращали на нее внимания.
Разочарованная, Миуко потянулась к ним, намереваясь похлопать последнего жреца по плечу, или, возможно, схватить того за рукав, или за руку, или за шею, но не успела она сомкнуть пальцы вокруг бледной плоти, которую с такой легкостью можно было бы изувечить, как раздался звук, напоминающий ветер, гудящий в парусе лодки.
«Остерегайся защитных заклинаний!» – вскричал тоненький голосок.
В одно мгновение Миуко отбросило назад, как и в случае с талисманом отца, только в этот раз она не споткнулась: она пролетела по воздуху, столкнувшись с храмовой изгородью.
Гнилая бамбуковая решетка треснула под ее весом, и Миуко упала на землю.
Миуко, ошеломленная и стонущая, лежала там, пока ничего не подозревающие жрецы маршировали вперед, распевая свои молитвы.
Знамена. Она должна была догадаться, что если крошечный клочок бумаги смог отогнать ее от постоялого двора, то защитные заклинания куда большего размера будут обладать более мощной силой.
Она моргнула. Почему бы небу не перестать расплываться? Почему бы земле не прекратить вращаться? Она не могла сказать, была ли такая шаткость плодом заклинаний жрецов или частью всеобъемлющего недомогания, которое мучило Миуко с тех пор, как она перенеслась на Старую Дорогу, но время, проведенное лежа на спине, предоставило ей возможность осознать, сколь многое еще предстоит узнать о том, как быть демоном. По крайней мере, этот урок она усвоила четко и ясно.
Защитные заклинания могут остановить ее.
Приятно знать.
Когда мир, наконец, вернулся на свои места, она подскочила на ноги и принюхалась. Дым, едкий и сизый, густо стелился по ветру. Натянув на себя попону, как плащ с капюшоном, Миуко помчалась к постоялому двору.
Мрачные жрецы уже стояли в строю, распевая мантры, пока жители деревни толпились позади них, нервно перешептываясь и наблюдая, как пламя пожирает трактир.
Из бань в задней части раздался крик:
– Отец!
Ее прошлое «Я».
Миуко почувствовала себя так, словно ее ударили в грудь, когда она вспомнила полыхающий жар на своих щеках, взгляд отца, стоящего посреди пламени.
Бумажный талисман над входной дверью почернел и съежился от огня, развеяв защитные чары, которые не позволяли ей войти в трактир.
И тут, как и одиннадцать дней назад, раздался голос отца:
– Миуко, беги отсюда! – Где-то внутри Отори Рохиро ковылял по комнатам, окруженный пламенем.
Миуко стиснула зубы. Она не послушалась своего отца тогда, не послушает и сейчас.
Она натянула попону пониже на голову и плечи и протиснулась сквозь толпу в горящий постоялый двор.
Все внутри было залито светом, жаром и болью. Огонь когтями впивался в стены и с ревом метался по потолку. Прикрыв рот одеждами, Миуко вглядывалась сквозь дым.
– Отец?
«На кухню», – напомнил ей человеческий голос. Именно так она и найдет его, с обожженной шеей и спрятавшегося за развалинами внешней стены.
Она бежала через постоялый двор, по опустевшим комнатам, где соломенные циновки быстро превращались в искры, мимо пылающих свитков и горящих цветочных композиций.
Раздался грохот – рухнули стропила.
В дыму кто-то бормотал.
Отец?
Перепрыгивая через упавшие балки, Миуко пробралась на кухню. Горшки были перевернуты. Тазы с водой разбиты вдребезги. Одна из стен обрушилась, и через открывшееся пространство можно было увидеть сад за домом и крыши бань.
А в углу, укрывшись от жара пламени, скрючился отец, шея и плечо были покрыты волдырями, из которых обильно сочилась кровь.
Издали она услышала, как ее прошлая сущность крикнула со двора:
– Отец!
Миуко присела перед ним на корточки и протянула руку в перчатке.
– Отец? Идем со мной. Мы должны уходить.
– Миуко? – Он повернулся к ней. – Я думал, что сказал тебе…
Однако при виде девушки его глаза расширились от ужаса. Он попятился назад, вонзаясь пальцами в землю, как будто мог зарыться в стену, чтобы скрыться от нее.
– Нет, – пробормотал он. – Нет, нет. Ты не моя дочь! Убирайся прочь!
Миуко отпрянула, как ужаленная. Может, в этот момент у нее и была синяя кожа и белесые глаза, но остальные черты лица остались прежними.
– Шаоха! – закричал отец.
Она посмотрела в заднюю часть трактира, где, насколько ей помнилось, одиннадцать дней назад Миуко стояла, наблюдая, как лицо Отори Рохиро искажается от страха и ужаса.
– Что ты с ней сделала?
С этого положения прошлая сущность не могла видеть ее за рухнувшей стеной. Ее прошлая сущность не знала, что отец обращался к ней, к шаоха.
Все это было недоразумением.
Ошибкой.
Возможно, если бы она не убежала тогда, отец обнял бы ее среди дымящихся руин постоялого двора. Возможно, убедил бы жрецов, что она не демон. Возможно, жрецы помогли бы ей. Возможно, сами отвели бы ее в Дом Декабря.
Ее глаза сузились.
Но сейчас это не могло быть недоразумением. Она стояла на коленях подле него. Стояла прямо здесь и разговаривала с ним. Находилась так близко, что отец должен был узнать дочь, внезависимости от ее внешности. Она по-прежнему была его дочерью.
– Прочь отсюда! – прорычал