нахмурившись, сидела среди зарослей сорняков.
Обязательно ли нужен был пожар? Если она знала о том, что должно было произойти, то сможет и предотвратить это. Она могла бы предупредить отца. Могла бы спасти трактир.
Может быть, тогда, в отсутствие огненного хаоса, он поймет, что она по-прежнему его дочь и не заслуживает изгнания.
Миуко, пошатываясь, поднялась на ноги. С ней что-то было не так. Она чувствовала себя бесплотной, словно тень – сильная и темная, но не более чем зеркальное отражение чего-то другого. Возможно, наложение проклятия на саму себя истощило ее силы, и ей требовалось время, чтобы восстановиться.
Она осторожно пробиралась по полуразрушенному мосту в сопровождении призраков, которые с легкостью и уверенностью обходили ямы и прогнившие доски, как будто шагали по твердой земле.
Несколько раз Миуко останавливалась, когда натыкалась на деревенских жителей на Старой Дороге: владельца чайного домика, парочку фермеров, мрачных жрецов, выкрикивавших ее имя в тумане. Заметив среди них Лайдо, Миуко испытала сильное искушение схватить его за одеяние и отхлестать, как стебель риса во время молотьбы, но человеческий голос убедил ее в обратном.
Наконец она добралась до потускневших заклинаний и изъеденного термитами дерева ворот Нихаоя. За ними располагались храм, чайная, несколько лавок и постоялый двор. Пока Миуко бродила по улицам, дремлющая деревня казалась ей одновременно такой знакомой и такой небольшой. Старый рынок, самое крупное строение в том, что осталось от Нихаоя, мог бы уместиться в углу фамильного замка Туджиязая. Заросшие поля, которые она когда-то считала просторными и бескрайними, напоминали мох под ногами по сравнению с теми горами, которые она видела со спины Гейки.
Но когда она, в конце концов, подошла к постоялому двору, он оказался таким же, каким она его помнила: песчаный палисадник с разросшимися камелиями, конюшни по левую сторону, раковины морских ушек, привязанные к крыше как оберегающие от огня талисманы.
В одной из комнат горел равномерный свет. Возможно, принц-демон еще не спал; думал о девушке на мосту, одержимо размышлял о ее обычных чертах лица, простых одеждах, о том, как она смотрела на него – действительно смотрела, – как будто видела чудовище под его красивым, благородным лицом.
Странно, что он не смог почувствовать ее сейчас, когда она стояла прямо перед трактиром. Потому ли, что она не принадлежала этому времени? Или существовала иная…
Миуко ощутила холодную вспышку волнения в груди. Если он не почувствует ее приближение, у нее будет преимущество в виде внезапного появления, – лучшего времени, чем сейчас, для убийства и быть не может.
«Ты здесь, чтобы предупредить нашего отца, – строго напомнил ей человеческий голос. – И ты не должна никого убивать».
С ворчанием она шагнула вперед и постучала в дверь постоялого двора.
Внутри послышалось шарканье.
И тут в дверях появился Отори Рохиро, ее отец. Фонарь отбрасывал теплый свет на его широкие плечи и седеющие волосы, подчеркивая мешки под уставшими глазами.
Миуко просияла, увидев его.
– Оте…
Он захлопнул дверь у нее перед носом.
Ну, во всяком случае, попытался. С помощью своих новых демонических рефлексов Миуко поймала дверь, снова распахнув ее с громким треском. Стены задрожали.
– Отец, подождите! – прошептала она. – Я должна сказать…
Отори Рохиро потянулся к святыне тачанагри, что стоял у порога, и достал бумажный талисман, исписанный чернилами с заклинаниями.
– Вон, шаоха! – С почти смехотворной силой он швырнул в нее крошечный свиток, размахивая им так, будто он был благословенным клинком, а не пожелтевшим клочком бумаги.
– Отец, это я… – Миуко шагнула вперед, но ее, словно невидимой рукой, отбросило назад. Она споткнулась и отступила за порог в ночной воздух, пока ее отец надвигался на нее, размахивая талисманом.
– Подождите! Трактир в…
– Выметайся! – Высунувшись наружу, он повесил полоску бумаги на гвоздь над порогом, прежде чем снова захлопнул дверь. – Тебе здесь не рады!
«Те же самые слова ты сказал мне, когда мы виделись в последний раз».
Миуко, нахмурившись, посмотрела на талисман, но не осмелилась прикоснуться к нему. Слова, что написаны на нем, были цвета индиго, синего, как океан, как Мьюдо [27] – воды, из которых все берет начало и в которые все возвращается вновь. Как цвет Амьюнаса – священный цвет, – именно поэтому жрецы использовали его.
Как цвет Миуко – цвет шаоха. Быть изгнанным с его помощью казалось ей личным предательством.
Прижав лицом к щели в двери, она прошипела:
– Послушайте, трактир в опасности! Вы должны мне поверить!
Свет внутри погас.
С рычанием, которое даже для ее собственных ушей прозвучало пугающе и нечеловечески, она бросилась к конюшням. Отец, возможно, помешал войти в постоялый двор, но не сможет помешать ей спасти его и его проклятое семейное наследие от собственного упрямства.
Притащив из конюшни корыта, она наполнила их водой. Рядом с ними разложила груды попон, которые достала из хранилища. Вот так. Она разгладила ладонями самое верхнее одеяло. Теперь, даже если у нее не получится помешать жрецам развести огонь, по крайней мере, кому-то удастся…
Она остановилась, поглаживая пальцами толстую шерсть.
Миуко схватила именно это одеяло в прошлый раз, когда горел постоялый двор. Окунула его в это самое корыто, прежде чем попыталась добраться до своего отца во время пожара. Она даже вспомнила, как удивилась в тот раз, увидев во дворе корыта и одеяла.
Она уже делала это.
И ничего из этого не сработало.
Но Миуко не готова была сдаваться. Она схватила метлу и острым концом нацарапала послание на тщательно подметенной земле рядом с банями – предупреждение своему отцу. Затем, завернувшись в одну из попон, потому что не могла передвигаться с неприкрытым демоническим лицом, Миуко покинула постоялый двор.
Будь она чуть менее обеспокоенной, возможно, нашла бы время, чтобы прочитать то, что написала, прежде чем покинуть двор. Если бы она так поступила, возможно, пересмотрела бы выбор своих слов, поскольку то, что она считала благонамеренным предостережением, можно было истолковать как угрозу: «Ту ифей-зи-кой».
Ты будешь гореть.
В конце концов, большая часть ее существа была демоном. Вполне естественно, что даже самые лучшие намерения обернулись против нее.
Увы, она не прочитала послание. Вместо этого она умчалась в деревенский храм, где ее снова и снова отгоняли с территории той же защитной магией, которую отец использовал в трактире. Вскоре, обессилев и исчерпав все свои идеи, Миуко завернулась в попону недалеко от ворот храма и погрузилась в глубокий сон без сновидений.
4
Пожар в постоялом дворе
Миуко разбудил чей-то крик:
– Убирайся! Тебе