чудаком. Окончив учительский институт, он тут же поступил в университет на отделение русского языка и литературы, и ко времени нашего знакомства ему остались только «госы». В школе он пропадал с утра до позднего вечера и так погрузился в пионерские дела и заботы, что совершенно забыл о себе. Братья давно уже поженились, а он один как перст. Даже сейчас, будучи директором школы, отдал свою комнату двум преподавателям, мужу и жене, которых пригласил на работу, а сам спит в кабинете на раскладушке. Потрясающая работоспособность, фантастическая любовь к детям, самые невероятные проекты и полное забвение личных интересов, — одним словом, чудак.
Да, я забыл рассказать, как его назначили директором. В один прекрасный день — в середине августа — Юрия Павловича, только что вернувшегося с пионерами с Байкала, пригласили на беседу в горком партии. Он шел «голубым и даже розовым», не догадываясь о причинах приглашения, и, как сам говорит, «не успел я сообразить, что к чему, как они получили мое согласие». Он понимал, что его решение связано с риском. Но есть такие люди на свете, которые бросаются в воду кого-то спасать, не умея плавать сами.
В тот же день Юрий Павлович «тайно» поехал на Басандайку. Он вышел из автобуса и медленным шагом обошел вокруг симпатичного здания. Внутрь не заходил, в школе было тихо, она, вероятно, была заперта. Он обратил внимание на то, что клумбы затоптаны («Здесь лучше всего посадить портулак, — подумал он, — а там георгины и розы»), краска уже осыпалась (а в школе, как потом оказалось, не было краски), стекла выбиты (и ни одного запасного стекла), котельная не работала (и не было мастеров, чтобы ее ремонтировать), во дворе навалом лежала разбитая мебель (и ни одной парты в запасе).
И пришлось Юрию Павловичу в эти оставшиеся две недели до начала учебного года быть не Макаренко, а прорабом. Забегая вперед, скажу, что, хоть и трудно ему было, к 1 сентября школа сверкала чистыми плафонами, каблуки скользили по свежевымытым полам, а новенькие парты блестели неиспорченным лаком.
В самый напряженный день, когда ремонт достиг своего апогея, когда рабочих рук катастрофически не хватало, когда Юрий Павлович, грязный, обсыпанный мелом, в каких-то нелепых резиновых сапогах, буквально разрывался на части, а многие ученики и некоторые преподаватели уже готовы были отправиться по домам — хоть падай перед ними на колени, — в этот самый момент рядом со школой остановился рейсовый автобус. Это получилось так неожиданно, что Юрий Павлович растерялся: из автобуса вышли ученики его прежней школы! Крики, галдеж, хохот. Потом кто-то объявил общий сбор, и через минуту они стояли двумя шеренгами друг против друга: его бывшие и его будущие ученики. А в стороне, как иностранные корреспонденты, столпились жители деревни, прибежавшие посмотреть на невиданное зрелище. Если бы не так много посторонних, Юрий Павлович вряд ли сохранил бы на своем лице мужественное выражение.
Все дело испортила одна-единственная реплика. Когда Галя Ожегова, произнося речь, воскликнула: «Смотрите, мальчишки, не обижайте нашего Юрия Павловича, а то мы заберем его назад!», из противоположной шеренги кто-то ясно и четко произнес: «А хоть сейчас забирайте!» Юрий Павлович похолодел. «Ну и влепили…» — подумал он. Была недолгая, но противная пауза. Приехавшие ребята молча поснимали пиджаки и принялись за работу. Они драили пол так остервенело, словно он был во всем виноват.
Вечером состоялся педсовет. Никто не вспоминал о той реплике, но все, конечно, имели ее в виду, когда говорили о «дикой дивизии». В разгар совещания вдруг открылась дверь, вошла завхоз и объявила, что случилось первое ЧП: кто-то из ребят перевернул в мужском туалете все крышки. Надо сказать, туалет представлял собой комнату с цементным полом и цементными отверстиями, которые закрывались фанерными кругами, а в каждый круг была воткнута палка. Вот эти самые «печати» и оказались перевернутыми палками вниз, и теперь их не за что было вытаскивать из отверстий. Тут же на педсовете раздались голоса, что вот, мол, начинается, что этому не будет конца, что надо срочно выявить безобразников и примерно их наказать. Юрий Павлович молча слушал, а потом произнес фразу, которая мгновенно разделила коллектив на его ярых сторонников и его ярых противников. Он сказал: «Дети виноваты меньше нас. Мы сами недодумали это дело». И объяснил свою мысль так: даже взрослому человеку, обладающему чувством юмора, придет мысль перевернуть «печати», а дети для того и дети, чтобы осуществлять задуманное. Между тем в современном школьном здании должен быть нормальный туалет с канализацией. А уж если решили делать «печати», то хотя бы прикрепили палки с двух сторон, и тогда не было бы смысла их переворачивать!
— Рухнула негодная система, — обобщил Юрий Павлович. — Давайте думать о новой.
Кто-то из преподавателей поднялся и произнес речь в защиту принуждений и наказаний. Директор возразил, сказав, что нельзя забывать о главных принципах взаимоотношений с детьми, основанных на доверии и требовательности. Мнения разделились.
Педсовет проходил в классе, потому что пол в учительской еще не просох. Учителя сидели за партами и, выступая, хлопали крышками, как обычно хлопают ученики.
Конечно, нелепо, что случай с туалетом послужил поводом для столь серьезных раздумий и споров целого учительского коллектива. Но жизнь есть жизнь, не все в ней поэзия. Кроме того, гораздо важнее не повод для выводов, а выводы, которые делаются в связи с каким-либо поводом.
Я не хочу забегать далеко вперед, заранее предрешая вопрос о правой или неправой стороне в состоявшемся разговоре. Мы еще к этому вернемся. А сейчас скажу лишь то, что Юрий Павлович Кардашов мог бы пожать руку тому адвокату, с рассказа о котором я начал повествование.
3
Валерий Ягодин оказался в центре событий. Так было угодно не ему, не педсовету и даже не Юрию Павловичу Кардашову, а совершенно случайным обстоятельствам. Однажды, проходя мимо школы, он остановился, увидев нового директора. Любознательность была не из последних черт характера Ягодина. Он знал, что в школе идет ремонт, но не думал, что новый директор столь молод, без седин и так перемазан мелом.
Юрий Павлович тоже заметил Ягодина, высокого красивого парня в серой кепочке, в белой рубахе, расстегнутой до самого пояса, и в пиджаке, небрежно спущенном на лопатки. «А ну-ка подсоби», — сказал Юрий Павлович, убежденный в том, что имеет дело с учеником школы. Валерий подсобил. Он взял доску и походкой героя из кинофильма «Великолепная семерка» отнес ее из одного угла двора в другой. В конце концов руки не отвалятся. Но Юрий Павлович тут же попросил его еще