Дело, кажется, налаживается».
4
В тот день, когда я впервые посетил школу, должны были приехать артисты. Но я этого не знал, и вот какой вышел казус. Не успел я снять пальто, как Юрий Павлович Кардашов обратился ко мне со слезной просьбой: заболела одна учительница, не могу ли я занять ребят на время урока. Конечно, могу. И я вошел в шестой класс, в спешке никем не представленный. Меня встретила внимательная тишина. Вероятно, ребята мучительно соображали, какое мое амплуа. «Вы будете петь или показывать фокусы?» — спросила, не выдержав, какая-то девочка. Я покрылся испариной и сказал, что никакой я не фокусник, а журналист. Класс дружно захохотал. Скорее всего они решили, что я конферансье или мастер художественного слова. Когда прозвенел звонок, я вышел из класса с больной головой, едва не качаясь из стороны в сторону. Я сам учился в школе, но никогда не думал, что мы, дети, такие трудные. Чуткая, невероятно подвижная и, как мне показалось, совершенно неуправляемая масса.
Впрочем, такое впечатление от школьников нередко выносят и педагоги-профессионалы. Физику Владимиру Васильевичу было не легче моего, когда в первый день его работы весь класс поменялся фамилиями и прямо-таки исходил весельем, а учитель ничего не мог понять.
Но чуть позже, сидя на уроке у Юрия Павловича, я убедился, что талант педагога может быть в крови. Даю голову на отсечение, что Юрий Павлович ни на секунду не отрывал взгляда от журнала и между тем вдруг строго произнес: «Скибин, я тебя вижу!» Скибин, по прозвищу Лягушка-квакушка, сидел рядом со мной. Что он там вытворял, я не знаю, но после замечания Юрия Павловича покраснел и немедленно извинился. «У вас двойное зрение?» — спросил я директора после урока. «Нет, — ответил он, — я знаю Скибина».
Лягушкой-квакушкой его звали потому, что он был крайне несерьезным парнем в свои пятнадцать лет и, кроме того, выскочкой. Долгое время к нему никак не подбирались ключи, поскольку на любую нотацию он неизменно отвечал: «А я все равно на вас не обижусь!» — и растягивал рот до ушей в совершенно изумительной улыбке. Жил он без отца и матери, его воспитывала «матуха» — так называл он добрую женщину, его приютившую, с которой Юрий Павлович уже устал разговаривать. Между тем было известно, что Скибин — отличный музыкант, что он заканчивает музыкальную школу по классу баяна. И вот однажды, когда заболела учительница пения, Юрий Павлович пошел на риск: он попросил Скибина провести урок в собственном седьмом классе. Скибин широко улыбнулся и побежал домой за баяном. «Прошу вас, Николай Иванович, — сказал Скибину первый друг и приятель Валерка Ягодин, раскрывая классный журнал. — Но только без жестокостей!» Потом Ягодин признался Юрию Павловичу: «Мог сегодня схватить пару, если бы Скибин меня вызвал, я в музграмоте не секу!» — что означало «не знаю». За поведение Скибин вывел классу в журнале четверку, и, как его друзья ни умоляли, истина осталась для него дороже. А в конце урока они пели всем классом его любимый «Бухенвальдский набат», да так громко, что слышала вся школа. С тех пор Скибин регулярно заменял учительницу пения в любом классе, а школа узнавала это по «Бухенвальдскому набату». В походке Скибина появилось нечто значительное, взгляд его стал серьезным, а его умению краснеть и извиняться я уже сам был свидетелем.
Немудрено, что подобное «превращение» Скибина послужило поводом считать Юрия Павловича чуть ли не волшебником. Это мнение окончательно утвердилось после той истории, которая произошла у него с двумя братьями-близнецами Сашей и Валерием Шкутан из шестого класса. Их сходство было невероятным, до боли в глазах. Оба черные, подвижные, резкие и, к огорчению учителей, хитрые и сообразительные. Однажды Юрий Павлович сказал: «Саша, иди-ка сюда!» — он ему зачем-то понадобился. «А откуда вы знаете, что я Саша?» Разумеется, после такого вопроса весь класс насторожился. «Я все знаю», — спокойно сказал Юрий Павлович. Тогда братья попросили его на секунду закрыть глаза, а через секунду открыть вновь. «Теперь кто перед вами?» — «Снова Саша», — твердо сказал Юрий Павлович. По предложению старосты все вышли на улицу, чтобы обеспечить эксперименту простор. Юрий Павлович куда-то спешил, но не воспользоваться случаем тоже не мог. Одного из братьев ребята загнали на высокое дерево, а другого спрятали в школьном тамбуре. Директор подумал мгновение и сказал: «На дереве сидит Валерий, а спрятали Сашу». Ну, знаете, Мессинг никогда не пользовался таким успехом! С тех пор школьники совершенно искренне считали, что от Юрия Павловича скрыть ничего невозможно, что он видит «насквозь». Узнав эту историю, я как-то при случае спросил директора: «А как вы на самом деле угадывали братьев?» — «Никому не скажете?» — «Никому!» — «Валерий был в сандалиях, а Саша в ботинках».
И громко расхохотался, от души.
Право же, ничего особенного или выдающегося в том, что я рассказал, нет. Я лишь хочу передать читателям ощущение той спокойной, доброй и по-человечески теплой атмосферы, в которой сегодня живет школа. Есть время и на строгости, и на шутки, но во всех случаях нет места для чопорности и какой-то отчужденности директора.
Вот мы шагаем по коридору. Вдруг срывается откуда-то живой комочек, с визгом летит Юрию Павловичу навстречу и со всего размаха — на руки. Сидит на руках. Танечка Пушкова, первоклашка. Три дня болела, не была в школе — соскучилась. Крохотная, прямо игрушечная, в розовом шерстяном платке на плечах, в который она кутается как взрослая, копируя, вероятно, свою бабушку. Она живет в трех километрах от Басандайки, каждый день топает в школу одна. А морозы в ту зиму были сильные, и вот однажды Таня, потеряв рукавицы, отморозила себе пальцы. Бросила портфельчик где-то посередине пути — потом его всей школой искали — и прибежала на уроки. Целый час Юрий Павлович растирал спиртом Танины руки.
К исходу второго месяца работы он уже знал всех учеников по именам. Я не преувеличиваю: именно всех, до единого. Коля, Игорь, Таня, еще Таня, Маша… — это не вызубришь как таблицу умножения. За каждым именем стояло знание характера, слабостей и возможностей учеников — знание их психологии.
Пожалуй, Юрий Павлович первым пришел к выводу, что никакой «дикой дивизии» в школе нет, есть самые обыкновенные дети.
Проверку на «обыкновенность» они прошли так. Не успел отзвенеть первый звонок в начале учебного года, как из райкома прислали разнарядку на сельскохозяйственные работы. Что прикажете делать, чтобы явилось не десять или двадцать школьников, а хотя бы пятьдесят? Юрий Павлович собирает линейку и говорит: «Ребята, завтра надо ехать на картошку. Строго добровольно. Фамилий записывать не будем.