Почти неделю назад идя по лесной тропинке, Янинка издали заметила двигающегося навстречу всадника. Встретить в этой глухомани человека было большой редкостью, поэтому Янину очень заинтересовало, кто бы это мог сюда пожаловать. Быстро спрятавшись в буйных зарослях, она с неподдельным интересом стала наблюдать за незнакомцем.
Не прошло и минуты, как лошадь с седоком оказалась всего в нескольких шагах от укрытия девушки. Сквозь скрывающую её листву Янинка отчётливо разглядела всадника. И сердце её обмерло… С первого взгляда девушка поняла: покоя теперь ей не будет. Девичья юность была поражена молодостью и привлекательностью парня. Взволнованная Янинка не могла оторвать взгляд от статной фигуры и, затаив дыхание, лишь зачарованным взглядом провожала быстро удаляющегося всадника.
Она давно слышала, что у пана Хилькевича теперь новый лесник. Также знала, что он молод и видный собою. Но все эти отрывочные слухи как-то мало её волновали. До сих пор…
«Да! Это был он — новый ловчий!» — мысли озаряли воображение Янинки, заставляя бешено биться сердечко. Очарованная, она ещё долго смотрела на опустевшую лесную тропу. И вдруг очнулась. Нет, не ото сна очнулась! В этот момент Янинка с особенной остротой вдруг осознала, какой убогой жизнью она здесь, вдали от людей, живет. И это в пору юности, в самую пору весеннего цветения! Она вдруг очнулась от своего одиночества, от вечного недовольства матери, от чёрного полуголодного прозябания в диком уголке среди лесов и болот. И никакого просвета впереди!
— Ты это что ж, с маткой и словом обмолвиться уже не желаешь?! — опять послышался раздражённый голос Серафимы, воротивший Янинку из сердечных раздумий в мрачную действительность.
От неожиданности девушка вздрогнула. «Как это всё опостылело!» — взорвалось у неё в голове. Янинка решительно встала и уже без тени волнения в упор посмотрела на свою мать-ведьму, застывшую у порога.
— Всё, мама! Хватит с меня! Не хочу больше жить в этой глуши!
Старуха замерла с полуоткрытым от удивления ртом и не верила своим ушам. А Янинка после короткой паузы продолжила уже более спокойным, но твёрдым тоном:
— К людям пойду. На колени упаду… они поймут меня и простят… Простят за грехи твои, мама. Надоело вечно слушать напрасные упрёки твои и недовольное ворчание. Устала я бояться и тебя, и людей…
Старуха прямо-таки опешила от такой дерзости. «О-о, бра, донька[29], — мысленно возмутилась она, — ты уже осмелилась матери перечить!» Но тут же смекнув, что Янинка и в самом деле может учудить такое, старуха занервничала.
— К людям собралась? А чего ж ты тогда идёшь туда коли боишься? Да и чего тебе-то их бояться? — вкрадчиво заговорила она, а в уме уже лихорадочно прикидывала, как образумить дочку.
— Из-за дел твоих неправедных. Мне жить хочется! А хоронить себя заживо в этих богом забытых местах, я не собираюсь. Всё! Хватит с меня! Люди — не звери; они поймут меня и простят.
— Ну, может, и простят… А может, подумают, что и ты такая же… Людишки-то нынче злопамятны… Как бы не сотворили того, что и с дедом твоим…
— Я не боюсь… А прощение чужих людей, думаю, будет даже легче получить, чем твое прощение… Ты никогда меня не хотела понять и тем более простить. Надеюсь, что и Бог меня простит. Перед ним тоже покаюсь.
У Серафимы предательски задрожали руки. Вот уж не ожидала… Если бы Янинка всё это истерично выкрикивала, ругалась и даже угрожала, всё перегорело бы и стало на места свои. Но слова, сказанные спокойно и в холодном рассудке, больно резанули слух Серафимы. Тут уж старуха почувствовала, что дело не шутейное.
— А что ж ты это, доченька, в церкви ни разу не была и вдруг про Бога вспомнила. Богу нехристи не нужны. Да и чернь деревенская объятия для тебя не распахнёт, скорее, камнями закидают. Сгинешь где-нибудь на обочине, — старуха предприняла попытку образумить дочь, предрекая, что её может ожидать. — Никому чужие мытарства душу не разжалобят. У людей, дочка, своего лиха хватает…
— Ага, хватает… Да ещё и ты добавляешь!
— Не ерничай, Янинка! Немало я людям и пользы принесла, так что не тебе меня упрекать. Семнадцатую весну уж с тобой я встретила! И всё это времечко кормила, пестовала тебя неблагодарную! Решила мать на старости годков одну бросить?!
— А ты чего хочешь?! Хочешь, чтоб я вековала тут с тобой? Чтоб всю жизнь только с дикими зверями разговаривала? Так звери и те живут стаями иль в паре! — сорвавшись, девушка уже со злостью выкрикивала то, что наболело в душе.
Вечно безропотная и тихая Янинка поразила мать проявлением бунтарского нрава и решительности, о которых Серафима даже и не подозревала. Это стало для неё шокирующей неожиданностью. К такому повороту старуха явно была не готова. Она стояла в растерянности и впервые не знала, как себя повести. Но растерянность её длилась недолго…
Любая успешная ведунья иль гадалка, прежде всего, должна неплохо разбираться в людской психологии. А уж Серафима — и подавно. Она была отличным знатоком человеческой души. И чтобы склонить сознание собеседника к тому или иному решению, ведьма точно знала, какие струны души нужно затрагивать. Вот и сейчас, видя, что нахрапом дело не выгорит, старуха взялась с другой стороны.
Шмыгнув носом и тяжко вздохнув, она с горечью промолвила:
— Что ж, доченька, раз решила — пущай будет по-твоему. Покидай мать старую. Ступай, веселись там средь людей. А я уж тут как-нибудь одна… в хатке пустой да сиротливой. И словом обмолвиться не с кем будет старухе немощной… Чует сердце ночки бессонные да слёзные, одиночеством да тоскою скрашенные. Ну, ничего… летом лягушки болотные будут колыбельную петь, зимой — волки да вьюга. Глядишь, да ещё и повезёт — недолго протяну на этом свете в одиночестве…
Янинка подозрительно глянула на мать. Влажно заблестевшие глаза Серафимы свидетельствовали об её искренности. А слова, полные обречённой участи, продолжали падать на сердце дочери.
— Я-то в строгости тебя растила для твоего же блага. А голос повышала да ворчливой была, так ты уж не серчай, старые люди все такие. Прости уж старую, коли обиду причинила ненароком… Ох, тяжко мне… Ступай, раз решилась… да и лихом не поминай…
Серафима опять горестно вздохнула. Сквозь слёзную пелену она бросила на дочь жалостливый взгляд и, тихо охая, пошла обратно в избушку согбённая горем, одинокая и несчастная. Это была уже не та матёрая ведьма!
Теперь уже удивлению Янинки не было предела. Она к чему угодно была готова: к потоку брани, к угрозам и даже к уговорам. Но чтобы слёзы!.. Девушка ещё никогда не видела мать такой поникшей и жалкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});