Читать интересную книгу Ведьма полесская - Виталий Кулик

Пока Прасковья Федоровна читала, пан Хилькевич в нетерпении мерил шагами комнату. Наконец, не удержавшись, он начал излагать дальнейшую суть письма:

— Недельки через две Андрюша приедет домой, погостит, отдохнёт и, дай бог, покинет нас уже надолго, — мешая супруге читать, пан Хилькевич в возбуждении пытался сам растолковать ей хорошую новость.

Видя, что внимание Прасковьи Фёдоровны без остатка приковано к чтению, Семён Игнатьевич замолчал. Но и молчать ему было невтерпёж, и он предался рассуждениям, время от времени всё равно обращаясь к супруге:

— Из Петербурга ему приехать удастся лишь хотя бы раз в год, так что, мать, будем теперь реже видеться с Андрюшей. Но так надо! Для карьерного роста надобно быть человеком высокообразованным. Придется…

— А что это он тут о Прохоре пишет? Какая женитьба? — до конца не поняв смысла написанного, спросила вдруг Прасковья Федоровна.

— А! Это он спрашивает, не надумал ли Прошка жениться. Ему очень хотелось бы побывать на его свадьбе. А то уедет и не приведётся побывать на таком важном для Прохора событии. Да и в самом деле надо парню помочь основательно обжиться. И корни надо чтобы на наших землях пустил. Вот приедет Андрюша, и мы сообща решим, как быть.

— Хм, да он тут ещё и приветствие передаёт этому холопу, — с некоторым раздражением высказалась Прасковья Федоровна, жадно продолжая бегать глазами по строкам.

— Ты уж, мать, свою материнскую ревность урезонь. Не забывай: наш сын жизнью обязан этому холопу, — сказав это, пан Хилькевич специально сделал ударение на последнем слове.

После того рокового события с медведем и после частых совместных походов на охоту Семен Игнатьевич настолько привязался к Прохору, что испытывал к нему почти отеческие чувства.

— А знаешь ли ты вообще, — продолжал он, — что для мужчины значит охота?! Там уж бывает не до того, кто есть мужик, а кто барин. Для леса и болота все равны! И всякое может случиться. А если рядом с тобой надёжный товарищ, то можешь быть всегда спокоен: в случае чего, есть кому придти на помощь. Так-то вот.

— Да ладно уж тебе, — отмахнулась Прасковья Федоровна от нравоучений супруга.

В общем-то, Прасковья Федоровна тоже относилась к Прохору неплохо. Но, как правильно заметил пан Хилькевич, её материнское самолюбие часто страдало от того, что Андрей, когда бывал дома, много времени проводил в обществе этого почти неграмотного крепостного. До появления Прохора сын больше времени находился в семейном кругу и больше уделял внимания матери. Но ведь и само время почти всегда играет против родительских чувств: дети быстро взрослеют, у них появляются свои интересы, своя жизнь. Прасковья Федоровна была женщиной неглупой и прекрасно это понимала.

— Нужно многое подготовить к отъезду Андрюшеньки, — сказала она, закончив читать письмо.

— Ну вот, он ещё не приехал, а ты уже собираешь его в дорогу.

— Не так уж долго он и задержится у нас. В сборах время быстро пролетит. Не забыть бы чего.

— Ты, матушка, хлопочи по своей части, а мне тоже надо кое-что к приезду сына сделать, — сказал Семен Игнатьевич и уже для себя прикидывал план мероприятий. — На уток сходим, как раз время подоспеет. В Липово у пана Аттона Горвата[30] бал намечается. Всё окрестное панство соберётся. Так, хорошо… Что ещё? А! — ещё о чем-то вспомнив, Семен Игнатьевич поспешил во двор.

— Опять со своими ружьями возиться надумал, — зная увлечение супруга и сына, притворно вздохнула Прасковья Федоровна.

Но воодушевлённый барин уже не слышал этого ироничного замечания. Он уже не мог усидеть на месте и горел желанием немедленно действовать.

Возле овина Семен Игнатьевич заметил Степана. Это тоже новый панский работник, но, в отличие от Прохора, он не был крепостным и появился в имении значительно раньше. Степан состоял на службе у пана Хилькевича в должности приказчика.

Ещё до смерти Петра Логинова, когда тому уже было не до работы, на Степана временно возложили обязанности следить за порядком на отработке барщины. Немалую роль в этом сыграл его шурин, старший над дворовой челядью. Быстро смекнув обо всей выгоде представившегося шанса, Степан из кожи лез вон, чтобы оправдать доверие. Его рвение было замечено и оценено: Степан остался на должности приказчика. Почувствовав власть над забитыми крестьянами, он по жестокости и грубости быстро превзошёл своего предшественника. «Да-а, не зря говорят, что хуже нет, когда из грязи да в князи!» — сетовали мужики, убеждаясь в правоте народной мудрости.

Раздумывая, Семен Игнатьевич некоторое время смотрел на приказчика. Наконец решившись, окликнул его:

— Степан, поди-ка сюда!

— Что прикажете, Семен Игнатьевич? — угодливость так и струилась от подбежавшего приказчика.

Пан Хилькевич часто ловил себя на мысли, что ему иногда даже претит слащавое раболепие Степана. Но как приказчик Степан быстро уловил суть службы и идеально подходил для этого. Казалось, его маленькие хитровато-блуждающие глазки всё видели, ничего не оставалось незамеченным. На мякине этого скользкого человека не проведёшь и не обманешь. За это пан Хилькевич и ценил приказчика, а мужикам от этой хитрой бестии за любую малейшую провинность доставалось с лихвой.

И ещё пан Хилькевич заметил, что Степан на дух не переносил Прохора. И это, судя по всему, всё из-за его, Семёна Игнатьевича благосклонности к новому ловчему. Но пан Хилькевич не догадывался, что была ещё и другая причина такой неприязни…

Степан слыл ненасытным бабником и, пользуясь некоторой своей властью, он всевозможными методами с настырной настойчивостью добивался желаемого. Одних молодиц запугивал, другим поблажки всяческие сулил, а были и такие, что сами под него шли, добиваясь какой-либо выгоды. Об этих шалостях приказчика Семёну Игнатьевичу не раз доносили и жаловались селяне. Некоторые даже грозились самосуд учинить. Но по своей натуре белорусский мужик не предприимчив и тяжёл на подъём, поэтому пан Хилькевич был твёрдо убеждён, что дальше слов дело не пойдёт.

Внешне же Степан ничего интересного собой не представлял: на вид тридцать пять-сорок лет, некрупного телосложения, суховат. Выцветшие маленькие глазки, редкие рыжеватые волосы и такие же ресницы делали его похожим на худого поросёнка. Но неброская внешность приказчика с избытком восполнялась его жизненной энергией.

И вот надо ж было такому случиться: запал Степан своим похотливым желанием на совсем молодую девушку, дочку своего предшественника. Хотя приказчик пока и не делал попыток добиться её благосклонности, но уже с жадностью поглядывал в её сторону и чувствовал: неприступна девка! Надо выждать! Да и батьку ещё года не прошло, как похоронила. Решил Степан повременить маленько, никуда она не денется. А тут, на его беду, возьми да и появись этот лесничок. И на кой ляд он понадобился пану Хилькевичу? Появился, да и с «его» Марылькой сошёлся! Тут уж приказчика совсем зависть одолела. Да ещё заступничество пана подливало масла в огонь. И породила эта зависть чёрная ненависть лютую. Но по хитрости своей спрятал приказчик чувства истинные в себе глубоко, виду ни в чём не показывал. Жил изнутри злобой пожираемый да зачастую на людских спинах эту злобу и вымещал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});