характер, то неизбежно, что уже сейчас из Ревеля, Финляндии и т. д. в Кронштадт начнут стекаться все проходимцы, авантюристы и идейно честные черносотенцы, остатки юденичевской и прочих армий и заполнят ряды повстанцев собой как профессионально выдрессированный для боевой работы элемент. В самой России тоже немало таких элементов. Если большевизм так катастрофически сменится новым порядком, демократическое правительство будет, вероятно, весьма кратким эпизодом. Другое дело могло бы быть, если б до падения от большевиков откололось умеренное или ставшее умеренным крыло и в борьбе с крайними было вынуждено искать опоры вправо. Тогда «термидор» мог бы, пожалуй, послужить прологом к утверждению демократической революции. Но для этого нужно, чтоб часть большевиков, хотя бы во имя сохранения, дошла до разрыва и с партией, и с утопической программой, на что едва ли им история даст еще достаточный срок. Поэтому я весьма пессимистичен.
По-моему, если с французами у Вас ничего не выйдет, конечно, лучше Вам приехать в Берлин. Здесь Вам можно будет устроиться. Каутские приезжают сюда на днях.
Как я писал, я простудился и очень сильно кашляю. Вообще, чувствую себя неважно. Из России уже месяц не было писем. Сведения об аресте и даже расстрелах меньшевиков кажутся весьма правдоподобными. За Федора Ильича я очень боюсь.
Крепко жму руку.
Ю. Ц.
P. S. Я не «забыл» письма к Вам, которое Вам посылала Померанц, но не мог взять его с собой, потому что на границе меня должны были обыскать (что и было сделано), и сам вложил письмо в пакет, чтобы оно было отправлено с ожидавшейся тогда оказией. К удивлению, здесь узнал, что весь этот пакет (там были и другие письма) не дошел по назначению – к Еве Львовне. К несчастью, после оказалось, что это не единственный случай с посылками, отправляемыми этим путем (при помощи дипломатического курьера). После приезда Далина мы от него узнали, что еще посылки с письмами были отправлены из Москвы, которых мы не получили.
Скоморовский еще в Вене, ожидаем его сюда.
Письмо П. Б. Аксельроду, 24 марта 1921 г
Дорогой Павел Борисович!
Очень рад был узнать, что моя статья о Грузии и резолюция Вам понравились. Увы! Дела Грузии, видно, плохи, и Жордания, судя по сегодняшней телеграмме, уже прибыл в Константинополь. Может быть, в этом завоевании есть и хорошая сторона: борьба, которую грузинам теперь придется повести против большевизма, став внутрироссийской борьбой, может быть, их снова сблизит с русскими революционными силами и выведет их из довольно безнадежного тупика, в котором они очутились на своем островке. Но пока эти положительные результаты скажутся, им придется выпить тяжелую чашу.
Из России давно нет вестей, и мы не знаем о размерах постигшего нас разгрома. По некоторым сведениям, арестованы все, кто были известны как меньшевики. Что ЦК арестован[512], подтвердил приехавший сюда секретарь Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, «либеральный» рабочий-большевик Лутовинов[513]. Он сказал, что меньшевики арестованы, но не надолго, ибо «у них ничего не найдено», и за их судьбу можно не беспокоиться. Я просил передать ему, что это известие неверно, ибо я знаю, что найдена у них меньшевистская экономическая программа, которую Ленин украл и теперь выдаст за свою. Действительно, Ленин целиком взял нашу продовольственную платформу: государство кормит тысячи [неразборчиво] и рабочих и для этого взимает с крестьян в виде налога часть урожая; остальной же хлеб идет в свободную торговлю. Мы уже год твердили, что примирить крестьян с революцией и приостановить дальнейший упадок земледелия нельзя без этой меры[514]. Разумеется, приняв ее, коммунисты впадут в тысячи противоречий со своей общей экономической системой и им предстоят немалые сюрпризы.
Из пришедших московских газет видно, что аресты меньшевиков на этот раз вызвали неудовольствие среди большевиков же, и газеты весьма раздраженно доказывают этим «сентиментальным дурачкам», что без этих арестов нельзя обойтись. Однако и в этих статьях – тоже впервые – нет угроз «расстрелов» и все ограничивается доказательством неизбежности временной «изоляции». Это все характерные (в числе многих других) показатели внутреннего развала большевиков, отсутствия у них прежней сплоченности и прежнего дикого фанатизма.
Кронштадтское восстание само является показателем радикальной перемены в положении дел. Совершенно очевидно, что во главе его все время стояли элементы, прошедшие большевистскую выучку и лишь недавно отпавшие от коммунизма. И лозунги их, и аргументация статей, и терминология – все говорит об этом, не считая уже того, что Кронштадт вообще был оплотом большевиков. Есть в большевистской прессе намеки на то, что и в Москве в стачечном движении участвовали рабочие, числившиеся большевиками. Я считаю, что теперь приближается момент, когда сможет и должна будет образоваться умеренно-большевистская фракция, которой, как термидорским якобинцам, суждено будет сыграть главную роль в ликвидации большевистского наследия, причем меньшевики смогут играть роль подталкивающих эту фракцию вперед и толкающих ее на союз с эсерами как крестьянской партией. Разумеется, такую роль эта партия сможет играть, лишь круто порвав со старобольшевистскими элементами, и трудно даже представить себе, чтобы такой разрыв мог совершиться иначе, как в форме вооруженной борьбы, при которой одна сторона будет стремиться истребить другую. Впрочем, Кронштадт и показал, как это может случиться. Вспыхни такое же восстание в момент, когда налицо уже будет такая фракция, последняя неизбежно стала бы в его главе.
Для нашей партии сейчас главный политический выигрыш тот, что ее тактический лозунг – свободно выбранные Советы как рычаг упразднения диктатуры коммунистов – воспринимается самыми широкими рабочими массами, которые на нем могут восстановить свой единый фронт (а на требовании Учредительного Собрания еще не могут, потому что рабочие массы, которые в 1918 году боролись против чехословацкого предприятия Комитета Учредительного Собрания[515], связывают с этим именем свою борьбу против продолжения войны, во имя которого тогда эсеры и Антанта шли на большевиков). До восстановления единого фронта пролетариата еще не близко, ибо все еще остаются и преданные большевизму и развращенные им элементы, но, по-видимому, большой шаг вперед уже сделан в петербургском и кронштадтском движении. В газетах была телеграмма, что в Петербурге на заводе Лесснера[516], который уже много лет являлся твердыней большевизма, рабочие выбрали делегатом в Совет нашего петербургского лидера Каменского (был оборонцем в первом ЦИК) 500 голосами против 7, поданных за коммуниста.
В последнее время мое здоровье очень подалось (и легкие, и сердце), и я воспользуюсь праздниками, чтобы пойти к специалистам, чтобы заняться серьезно его ремонтом. Как Вы себя чувствуете? Щупак писал, что все еще надежды не теряет,