class="p1">
Серж налил себе коньяка и, усевшись перед Зеркалом, спросил.
– Знаешь, как он выглядит? Конечно, знаешь, она разговаривает с тобой, доверяет свои секреты, маленькие, гадкие секреты Ады Адоевой, значит, и про него рассказала.
Наверное, со стороны подобное поведение казалось сущим безумием.
Но она вернется. Адетт способна бросить Францию, Париж с его величавыми соборами, демократичными кафе и ароматом кофе. Адетт способна бросить дом вместе с коврами, картинами и статуэтками из мейсенского фарфора. Адетт способна бросить платья, шляпки, духи и его, Сержа Холованского, но она никогда и ни при каких обстоятельствах не бросит Зеркало.
– Мы будем ждать. – Пообещал Серж. – Мы дождемся.
Зеркало Химеры молчало.
Химера
Не так я представляла себе этот вечер. Войлочные тапочки, раздобытые Ароновым вместо туфель, в сочетании с вечерним платьем смотрелись модерново. Ноги саднило, а в голове вертелась дурацкая мысль: за что? Ну кому я что плохое сделала? Никому. Тогда откуда такая злоба? Стекла в туфли…
– Больно.
– Зато бесплатно, – откликнулся Иван. Юмор у него солдатский. – Держись, подруга, и все будет хорошо.
Я держалась, вцепилась обеими руками в Ивана и держалась, утешая себя мыслью, что все не так плохо. Больно? Ну да, больно, а могло быть еще больнее. Вон когда лицо заживало, я выла от боли, и таблетки не помогали, а теперь, теперь ерунда, врач приедет, сделает укол и вылечит ноги.
– Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит, приходи к нему лечится и корова, и волчица, и жучок и паучок и медведица, всех излечит, исцелит…
– Бредишь?
– Брежу. А что, нельзя?
– Да наради бога, – Иван зевнул. – Объективная реальность есть бред, вызванная острым недостатком алкоголя в крови.
– Это ты к чему?
– Пить будешь?
– Нет. И ты не пей.
– Тоже, подруга, сказала. Не пей. А жить-то как в этом бреду? Кстати, Ник-Ник, помнится, домой ехать велел, а мы тут сидим… ждем чего-то, не знаешь, случайно, чего?
– Врача.
– Врача захотела. Лехин у нас вместо врача, Лехин, он, знаешь ли, всех вылечит. Так что подъем и вперед, с песней.
– Какой? – на свой глупый вопрос я получила глупый ответ.
– Какой хочешь, можно с грустной. Вперед, – сказал Иван. – Двигаем к выходу.
Сказать было проще, чем сделать. Двигались мы медленно-медленно, Иван одной рукой поддерживал меня за талию, в другой сжимал недопитую бутылку с какой-то гадостью. Нести меня на руках он отказался наотрез, заявил, будто я слишком тяжелая. В принципе, если приспособиться и ставить ногу на носок – они пострадали меньше всего – то почти не больно. А дома есть лифт, и вообще через два – три дня буду вспоминать о происшествии со смехом…
Лехин ждал на в квартире – надо же, и у него, оказывается, ключи есть. Выглядел он более раздраженным, нежели обеспокоенным происшествием. Взглянув на ноги – к этому времени ступни покрылись темно-бурой корочкой и выглядели на редкость отвратительно – выругался и велел подать воды, водки и чистые полотенца.
Ненавижу хирургов.
Было больно, совсем как в детстве, когда падаешь с велосипеда и раздираешь колени об асфальт, ссадины, прижженные зеленкой – чтоб зараза не прицепилась – ноют, и ты чувствуешь себя полным инвалидом.
Лехин обещал, что через день-другой встану на ноги. Эх, найти бы эту сволочь, которая…
– Да не переживай ты, – Иван в виде исключения решил не напиваться, – с кем не бывает.
– Со мной.
– У меня случай был, когда одной девице в стельки лезвия засунули, так ступни словно через мясорубку пустили, потом шили-зашивали, они еще загноились, инфекция…
– Иван, иди к черту. – подобные разговоры действовали на нервы. Гноится. Лезвия… Нет, я конечно слышала, что модельный бизнес не для слабаков, но истории со стеклом, лезвиями или слабительным в минеральной воде соперницы считала сказками, этакими специальными страшилками для отпугивания конкурентов.
– Ты осторожнее там. Сегодня стекло в туфли, завтра мышьяк в кофе. События имеют обыкновение развиваться. Кстати, совсем из головы вылетело, тебе письмо передали.
– Кто?
– Поклонник. Во всяком случае, он так сказал.
Не знаю, в каком месте Иван хранил послание, но конверт выглядел так, будто его долго и старательно жевали. Н-да, почтальоном Шереву не быть, впрочем, он не сильно-то и стремится.
– Смотри, Ксана, Ник-Ник узнает, башку открутит.
– Кому?
– Обоим.
– Плевать. – Мне и в самом деле было плевать на Аронова, Лехина, а заодно и на Шерева. Пошли они все к черту, джентльмены хреновы, никто не пожалел, никто не поинтересовался, нормально ли я себя чувствую, да еще судя по всему и виноватой считают.
К конверту прилипли крошки и запах мятной жевачки. Открывала я осторожно – а вдруг внутри что-нибудь трогательное, нежное, способное поднять настроение и утешить? Да только день сегодня не мой, записка – разнокалиберные буквы, наклеенные на тетрадный лист – гласила: «Больно? А мертвецам ничего не болит».
Поклонник, значит?
Ну и в какое дерьмо я вляпалась на этот раз?
Якут
Поездка в Ряжино обернулась новыми загадками. Сам поселок Эгинеева не впечатлил – двадцать домов, бывший клуб с провалившейся крышей и черно-белая корова с невыразимо печальными глазами. Да и вообще было Ряжино каким-то бесцветным, тихим и унылым, как старый, зарастающий ряской пруд. Для начала следовало бы найти школу – хотя Эгинеев начал сомневаться в ее существовании – и поговорить с учителями, может, сыщется кто, помнящий Подберезинскую, а заодно и Аронова.
Школа стояла на отшибе и занимала большое двухэтажное здание из светлого кирпича, на ступеньках, свернувшись калачиком, дремал лохматый рыжий пес.
– Есть там кто?
Пес лениво махнул хвостом, то ли выражал согласие, то ли просто предлагал пройти и не беспокоить. Дверь не заперта, воздух внутри пахнет пылью и хлоркой, на стене расписание уроков и рукописное объявление «фискультура откладвается взвязи с болезнью». Эгинеев некоторое время старательно осмысливал данный перл, потом плюнул и двинулся вглубь здания, решив, что если есть расписание, значит есть и уроки, и ученики и учителя. Вот последние ему и нужны.
Учителей оказалось всего двое: замученного вида мужичок в потасканном коричневом костюме и пышущая здоровьем тетка.
– С Москвы? – Поинтересовалась тетка, разглядывая удостоверение. – С очередным указом? Или проверка?
– Какая проверка?
– А то я знаю, какая. Какая-нибудь, теперь же только дай возможность проверить да нарушение выискать, вам бумажка – нам штраф и лишение премии. Можно подумать, мне эти деньги легко даются, за каждую копейку пашу, как на каторге…
– Алиночка… – промычал мужичок, нервно шмыгая носом. Весь его облик выражал испуг и недоумение, словно учитель не мог понять, каким образом попал в данное место и что вообще здесь делает.