то в сентябре «на море Пушкина, Коровина и Шаляпина» – с незапамятных времен середины-конца семидесятых годов двадцатого века – для многих узких спецов, математиков, системщиков, компьютерщиков, модельеров, электронщиков, была знаковым местом, как Мекка для исламских паломников. Практически, ни один остепененный отечественный кандидат и тем более доктор наук не преминул хоть раз в суровой научной жизни прибыть паломником в эту Мекку с презентацией своих скромных или серьезных достижений. Многие из мировых научных светил из Америки, Европы, прослышав об этой «Мекке советского САПРа» на живописном берегу Черного моря, из самых разных источников, считали делом своей чести и даже долга прибыть сюда и приобщиться к местному научно-театрализованному действу.
Особый здесь сложился уклад жизни, овиваемый морскими, горными живительными потоками, с магнетической незабываемой основой, притягивающий все и всех легко и естественно в объятья быстротекущего искрометного времени. Сколько в этой живописной гурзуфской Мекке на побережье ЮБ, в рамках театра научных презентаций и круговорота человеческих судеб свершилось удивительных встреч и романов, бурных разрывов и небесных браков мужчин и женщин. Сколько детских жизней было зачато здесь – до брака, после брака и вне брака – есть, что вспомнить в горе и радости, на вершине научных и прочих успехов, на склоне лет…
Любил Гурзуф и гурзуфские презентации Брагин, ни за что бы не променял эти будоражащие душу бесхитростные и интригующие одновременно весенне-осенние спектакли на берегу, где можно было радоваться торжищам научной жизни с выходом новых героев-любовников с крохотной, но значимой ролью в несколько десятков слов на разных языках и наречиях… И никогда он здесь не ударял в грязь… Люб был ему Гурзуф весенний, особенно… И совсем не потому, что театрализованное в жемчужном месте ЮБ, как во времена Шаляпина и Коровина, притягивало, как магнитом лучшие умы страны, да и мира. Ни один будущий членкор и академик большой и отраслевых общественных академий не миновал этого притяжения, практически все докторские и кандидатские по автоматизированному проектированию, информатике, моделированию интегральных схем и вычислительных, гибридных информационных систем обкатывались здесь. Именно здесь, промучив и попытав молодого перспективного исследователя, великие старики из засекреченных членкоров и докторов старой закалки из институтов военно-промышленного комплекса дали ход, зеленый свет и кандидатской и докторской Брагина и многих таких, как он…
Наверное, поэтому была у него даже особая примета: еще с аспирантских лет выдать здесь эдакое свое исследовательское коленце, устроить обкатку «на публике» самое-самое, еще до первых серьезных публикаций в научной периодике, разумеется, до монографий с учебниками – прямо, как горячие пирожки, только что испеченные в гениальной печке-самобранке… И ученый люд знал такую куражную чудинку, может, даже слабинку, по большому счету. Но снисходительно прощали, потому что не блефовал никогда, в ученом хвастовстве и фанаберии замечен не был… Ладно, и жить торопится, и чувствовать спешит мужик, пахарь и секарь, – простительно такое… Главное, не отгоняет кичливо, с непомерными амбициями от себя что вопрошающих с заинтересованными, что своих будущих учеников и последователей-преследователей из разных городов и весей…
Четыре года Гурзуфских конференций пропустил Брагин – до нынешней, сентябрьской. На четыре года выпал в осадок со своими семейными и «местечковыми» неурядицами. А сюда, в эту счастливую для него пору, судя по кратким амбициозным тезисам приехал, с какими-то умопомрачительными результатами мирового класса, с демонстрацией несколько прорывных, конкурентоспособных программно-алгоритмических комплексов САПР для систем на кристалле и пластине. Догадывался, нет, просто наверняка знал Брагин, что поговаривали про него во время его отсутствия, не наговаривали, а именно поговаривали. Мол, у известного профессора, академика Российской академии естественных наук и международной академии информатизации есть крупные достижения и плохо скрываемые неприятности разного характера, потому и мало, «с гулькин нос» выпускает на защиту своих кафедральных аспирантов. Раньше перед их защитой их кандидатских работ косяками в Гурзуф привозил на обкатку, ради контактов с будущими официальными оппонентами, знакомства с конкурентами и соратниками. Поговаривали, что в последние полгода все время и все силы он отдает индивидуальному творчеству, какой-то сверхидее, а аспирантов держит в черном теле, ориентируя на локальные прикладные проблемы его старых разработок… Поговаривали, что вроде как обижен Брагин на «Большую Академию», где его почему-то не пускают ни в членкоры, ни в «большие» академики за острый язык в адрес неприкасаемых и бесплодных, как греческая смоковница, «бессмертных». Не набирает голосов, а его обходят более удачливые конкуренты из его коллег-приятелей, явно уступающих ему и в степени дарования, и в качестве полученных результатов мирового уровня, во все уступают, да обходят его на научном повороте и язык «по-дружески» показывают. Выдвинется, изберётся, и разгонит к чёртовой матери синекуру «бессмертных», потому что ни от кого не зависим и разных башен научной мафии чурается… Мало ли, чего говорили и говорят доброхоты – собака лает, а ветер носит…
Глава 36
То утро, когда лично для Брагина «раньше всех» петух пропел, началось с диковинных новостей и неожиданностей. Он ведь с Лерой опоздал на само торжественное открытие конференции и несколько дней её проведение, подгадав с приездом н день, когда Брагин должен был выступать не пленарном заседании, а Лера на секционном вечером. Брагин ещё в поезде удивился отсутствию демонстрационных материалов у Леры: ни слайдов, ни прозрачных листов формата А4 для проектора, ни демонстрационной флэшки. Но не заострял внимание на этом, знал, что математикам требуется зачастую только школьная доска и кусок мела для вывода нужных формул и записи алгоритмов в виде структурных квадратов и жирных стрелок между ними с пунктирами обратных связей. Но насторожила и странная фраза Леры после игр в Печорина и Вулича: «Может, и выступать мне не придётся, всякое может случиться… Всякое после иррациональных подсказок карт…»
Брагину как члену оргкомитета была выслана заранее пробная малотиражная программа конференции с упоминанием его имени в докладчиках этого дня, он и прибыл как раз ко времени своего доклада, что был анонсирован утром. В этом плане Брагин придерживался строгого жесткого порядка и самодисциплины: назвался груздем, полезай в кузов, высунулся, прочирикал, так будь обязан чин чинарем соответствовать месту и времени, где тебе дадут возможность доложиться и удовлетворить любопытство на твой счет научного коллегиального сообщества. «Твои дела и твои личные проблемы касаются только тебя лично. Только знай, что многие, если не абсолютное большинство старших и младших коллег, придет слушать именно тебя, вместо того, чтобы греться на сентябрьском солнышке и заплывать за буйки в 24-х градусное море». Так он позиционировал себя, имеющего какое-то право опоздать на открытие конференции, но не имеющего