— Нет. — Эльф на секунду помедлил и, посмотрев по очереди на Йена и Фаддиля, решительно замотал головой. — Я с вами! Надеюсь только, что от меня будет какая-то польза. Разве что я бы хотел предупредить Киириля о своем местоположении, но вряд ли это возможно?
— К сожалению, не получится, — подтвердил Демон. — Даже если не брать в расчет опасность подобной вылазки, у нас просто нет на это времени.
Йен вздохнул:
— Еще что-нибудь на повестке?
— Только одно. — Тон Андраса стал до предела серьезным. — Будьте осторожны и старайтесь действовать быстро. Это не исключит полностью возможность погони, но в этом случае вам всего лишь будет нужно продержаться до моего прихода. К тому же, Фаддиль, я полагаю, что иллюзий по поводу священности эльфийской жизни у тебя уже не осталось?
— Никаких… — Мастер Руки несколько раз покачал головой в такт своим мыслям. — Хорошо, я одобряю твой план, и мне еще предстоит как-то отблагодарить тебя за все… Но это после! — Лаэф слегка успокоился. — Что мы будем делать сейчас?
— Вы раздадите еще один кон, Лаэф продует свои последние цацки, а я схожу в купальни освежиться и дожру все, что уцелело после вашего нашествия! Подумать только, я-то всегда думал, что эльфы мало едят!
Комментарий к Глава 10 / Апата
¹ Чэнг-Чанг (кор. 젠장) — Чёрт, чёрт побери.
² Ссибаль (кор. 씨발) — Блядь.
³ Здесь и далее курсивом отмечены реплики на иностранном языке, который часть персонажей может не знать.
__________
Апата — в древнегреческой мифологии богиня лжи и обмана.
========== Глава 11 / Онир ==========
Из лабиринта не выйдешь, срезая углы.
Веслав Чермак-Новина
Его действительно нашли на капустном поле. Чьи-то тёплые шершавые от мозолей руки потянули на себя его обожженное тело, заставляя зайтись в крике.
Пока его тащили к повозке, он несколько раз терял сознание. Но каждый раз с болью приходил в себя — перед глазами все еще стоял огонь. Юноша не знал своего имени, не мог вспомнить ничего про то, где вырос и откуда взялся на этом поле, но помнил огонь. Он падал. Долго и без надежды на спасение. Вокруг падали другие — его братья, как он откуда-то знал. Их, как и его, охватывали лепестки пламени, казавшегося не жёлтым, а каким-то лиловым и ярким, словно солнце. Вот кто-то рядом не выдержал и с тихим хлопком превратился в хлопья пепла, тут же подхваченные ветрами. Он закрыл глаза. Вероятно, никому из них не суждено выжить: если дело не довершит адское пламя, бушующее повсюду, впереди ждёт земля, встреча с которой будет немногим лучше.
В следующий раз, когда юноша открыл глаза, его взору предстала чудная комната, заливаемая разноцветным солнечным светом. Он лежал на спине на деревянной кровати, укрытый тонким белым одеялом, а по лицу блуждали зелёные, красные и жёлтые солнечные зайчики. Стараясь понять причину этого чуда, юноша осторожно попытался повернуть голову. Получилось с трудом: его движения стесняли бинты, которыми было обмотано все тело. Удивительно, но, несмотря на очевидное наличие у него ран, боли он не ощущал.
И все-таки ему удалось развернуться и найти источник света. Это было небольшое узкое окошко с витражом из маленьких разноцветных стеклышек. За окном колыхались ветви раскидистого дерева, заставляя падающий в комнату свет мерцать и переливаться.
Деликатный стук в дверь прервал завороженное любование картиной. В обиталище проскользнула в белом платке на голове и строгом сером платье в пол невысокая молодая девушка. Она, не глядя на юношу и быстро сложив на край постели принесенные с собой чистые бинты и опечатанные сургучом бутылочки болотного цвета, потянулась к повязкам на руках парня.
— Кто ты?
Услышав голос пострадавшего, девушка вскрикнула и отступила на шаг. Тот и сам испугался, так хрипло и надтреснуто прозвучало произнесенное.
— Ahi! Вы проснулись, ragazzo! Лежите смирно, мне нужно перевязать ваши раны.
Фраза была странной. Почти все парень понял, но некоторые слова оказались полнейшей загадкой.
А сестра милосердия присела на край кровати и вновь споро ухватилась за завязки на руках пациента. На протяжении всей процедуры юноша упорно разглядывал юное создание, лишь вскользь обратив внимание на ожоги на своих руках и груди. Те выглядели на удивление неплохо, чем немало порадовали его сиделку. Она же занимала внимание юноши куда сильнее, чем его собственные травмы. Девушка ловко делала свою работу, но упорно не смотрела в глаза, то поворачиваясь боком, то опуская голову так низко, что на виду оставалась светлая незагорелая полоска лба.
— Почему ты прячешь лицо? — Юноша предпринял новую попытку заговорить. В этот раз получилось куда уверенней.
— Не стоит, signore. Вас это взволнует, а вы и без того пострадали. — Девушка отодвинулась на край кровати и опустила плечи. — Mi brutto!
— Не понимаю… — Парень попытался забинтованной рукой развернуть гостью к себе лицом.
— Мать-настоятельница… — Монахиня вновь попыталась отстраниться. — Она говорит, что мой лик оскорбляет бога.
— Глупости! — Парень постарался вложить в голос всю свою уверенность. — Посмотри на меня.
Девушка несколько минут колебалась, нервно теребя длинными пальцами тесьму, которой было подпоясано её платье, но потом все же выпрямилась, решительно посмотрев на юношу. Вопреки её же словам, в свете оконных бликов лицо послушницы выглядело словно сошедшим из-под руки скульптора. Единственным изъяном была небольшая расщелина на верхней губе.
— Вот видишь! — Юноша улыбнулся, ничуть не смущенный изъяном на лице девушки. — Я буду звать тебя Солнышком!
— Stupido! — Смех его новой знакомой тоже был очень к лицу.
Так и повелось. Позднее юноше рассказали историю его спасения. Так как он не помнил своего имени, все стали называть его Трователло, что на местном языке означало «подкидыш». А затем сократили до Тео. Парень скоро пришёл в себя и был отправлен настоятельницей, сухой, как жердь, и такой же несгибаемой матерью Стефанией, на помощь другим обитателям приюта святой Анны.
Юноша довольно быстро подружился с местными постояльцами, среди которых был забавный, насколько он мог судить, горбун ростом немногим более метра — его превосходительство Сир Висдольфо. Имя и прилагавшийся к нему титул были не настоящими, и поговаривали, что родная мать горбуна, бывшая шлюхой в одном из римских борделей, так преисполнилась отвращением к своему ребенку, что не удосужилась даже поименовать его после родов, но представляться карлик предпочитал именно так. Он любил, сидя на солнце и кося левым глазом с бельмом на проходящих мимо послушниц, рассказывать байки о том времени своей жизни, когда путешествовал вместе с бродячим цирком по италийским городам. Единственная история, касаться которой он не любил, была связана с цирковой лошадью; с ней горбун, по слухам, сделал что-то совсем нехорошее, после чего ему и пришлось навсегда покинуть труппу. Тео услышал эту байку краем уха от братьев, которых пришлось незамедлительно спасать от разъяренного Висдольфо. Тот плевался, кусался и норовил побольнее пнуть обидчиков, из чего Тео сделал вывод, что подробностей у него лучше не выспрашивать.
Погодки Джером и Франсуа выделялись среди прочих постояльцев приюта, будучи одновременно самыми здоровыми из всех и самой большой головной болью для окружающих. Они осиротели и оказались на улице, когда их мать, французская актриса, переехавшая в Верону на заработки, скончалась от опиумной зависимости, оставив в наследство сыновьям кучу долгов и толпу злых кредиторов, попытавшись продать мальчишек в публичный дом и сократить свои убытки хоть бы и таким образом. Братья сбежали и с тех пор не расставались друг с другом, несмотря на то, что Джерому уже исполнилось шестнадцать, и он мог бы устроиться на работу в качестве подмастерья.
И ещё была Селия. То самое Солнышко, ставшая для Тео лучшим другом. История о том, как девушка угодила в приют, изобиловала белыми пятнами. Тео она рассказала лишь то, что родители живы, мать никогда не работала, занимаясь с детьми, которых у неё было ещё трое, не считая Селии, и что её отец был купцом и занимался торговлей мукой и сахаром.