Юргенс взволнованно отвел глаза в сторону и уже не так уверенно продолжал доклад. Речь текла у него не особенно связно и гладко. В голове зародилось подозрение. Если за отчет он получил лишь предупреждение, то раскрытие этой цифры сулило арест, следствие, военно-полевой суд.
— Довольно... Скучно... — прервал доклад Марквардт и, отложив в сторону карандаш, спросил: — Ну, с Ашингером как?
— Полагаю...
— Полагать тут нечего. История грязная и задумана неумно.
— То есть?
— Точнее — глупо. Вы, надеюсь, догадываетесь, что я располагаю не только вашей информацией.
Юргенс растерялся. «Гунке донес», — мелькнула у него тревожная мысль.
— Мне все-таки непонятно... — начал он и смолк, не зная, что сказать.
— Вы не замечаете, что сегодня вы почему-то особенно непонятливы? А между прочим, эта история может принести вам большие неприятности. Полковник Шурман заинтересовался ею.
— При чем же здесь я? — теряя самообладание, почти крикнул Юргенс.
Марквардт встал.
— Не пытайтесь казаться глупее, чем вы есть на самом деле, — сказал он резко. — И не считайте меня идиотом...
Юргенс побледнел от досады, гнева и страха, а Марквардт продолжал, и его слова били по взвинченным нервам Юргенса точно удары палкой.
И как только хватает, мягко выражаясь, смелости у Юргенса спрашивать, при чем здесь он. Было два претендента на наследство тестя, выражающееся в кругленькой сумме, а теперь остался один. Вот при чем. Марквардт прошелся по комнате. Он дал Юргенсу понять, что не заинтересован в его компрометации. Но ведет себя Юргенс по меньшей мере глупо. Создается впечатление, будто он задался целью сам накинуть себе на шею петлю. Марквардт ткнул пальцем в листок бумаги и оказал:
— Только эта цифра вынуждает меня вытягивать вас из петли.
— Вы знаете?!. — вскрикнул Юргенс.
— Без вопросов, — оборвал Марквардт. — Не время. Но учтите, что если вы, вопреки здравому смыслу, полезете дальше в петлю, я за вами следовать не намерен. Надеюсь, поняли?
Юргенс кивнул головой и, вынув из кармана платок, вытер влажный лоб и покрывшиеся испариной руки.
Марквардт опустился на свое место. Теперь эту тему можно будет считать исчерпанной. Но надо запомнить раз и навсегда поговорку: нет ничего тайного, что не стало бы явным. Все дело во времени. Рано или поздно все выплывет наружу, даже то, что упрятано в прочных сейфах и замуровано в глубоких подземельях. Пусть лучше Юргенс расскажет, какой ветер дует с фронта.
Юргенс подробно проинформировал о положении на фронте. Теперь он говорил более уверенно, даже с подъемом. Он видел в лице Марквардта не только шефа, но и сообщника. Юргенс старался обрисовать положение немецкой армии в самых мрачных красках.
— Что же из этого следует, по-вашему? — спросил Марквардт.
Юргенс на мгновение задумался. Он уверен, что русские не ограничатся освобождением своей территории. Они придут в Германию.
— Это не ново, — возразил Марквардт. — Но они не придут, а приползут, истекая кровью. Приползут обессиленные, неспособные твердо стоять на ногах и говорить во весь голос. Ситуация крайне оригинальная: Россия и Германия обе победят и обе будут побеждены.
Юргенс сдвинул брови. Конечно, такое равновесие возможно, но лишь в том случае, если союзники России не высадятся в Европе. Оно нарушится в пользу русских, как только откроется этот пресловутый второй фронт. Тогда будет хуже.
— Ерунда, — безапелляционно заметил Марквардт, — будет не хуже, а лучше. Да, да. Не смотрите на меня так... Именно лучше. Если второй фронт и откроется, то его цель — не оказать помощь русским, а явиться сдерживающим барьером для них, ибо они способны пойти далеко на запад. Надо называть вещи своими именами. Плохо недооценивать свои силы, но плохо и переоценивать их. Это — аксиома. Вообще говоря, с Россией не следовало связываться. Одно дело Судеты, Чехия, куда ни шло, Польша, но Россия — совсем другое. В июне сорок первого мы вцепились зубами в большой ломоть. Очень большой. Франция привела к несварению желудка, с Россией еще хуже. Ломоть застрял поперек горла: ни глотнуть, ни прожевать. И то, что произошло, должно было произойти. Второй фронт спасет нас, и только он. Не надо забывать, что янки готовы поддержать любого против тех, кто угрожает их карману. А про англичан и говорить нечего. Эти просто чихают на так называемый союзнический долг.
Юргенс в раздумье потер подбородок.
— Пожалуй, да, — сказал он. — Во всяком случае, они очень стараются, чтобы это стало правдой...
Марквардт рассмеялся:
— Конечно! Как, например, расценить пребывание, в данное время в России во главе английской военной миссии полковника Джорджа Хилла? Это же явная обструкция по отношению к русским! Уж в чем, в чем можно упрекать Хилла, но только не в симпатиях к большевикам. И кто думает, что этот полковник скрепляет военный союз между русскими и англичанами, тот просто не знает полковника. Джордж Хилл не из таких. Черчилль не ошибся, послав его в Россию.
Но, насколько известно Юргенсу, русские не из тех, кто смотрит на хиллов сквозь пальцы.
— Им сейчас не до этого. Они сейчас ждут второго фронта, как манны небесной.
— Ждать-то ждут, но наступают.
— В ваших суждениях чувствуются демобилизационные нотки. Не советую вам так высказываться еще при ком-либо.
Юргенс смутился. Как бы оправдываясь, он заметил, что не знает, кому и что говорить.
Марквардт прошелся по комнате и остановился около висевшей на стене большой карты Западной Европы. Заложив руки за спину, он долго и сосредоточенно вглядывался в паутину красных, голубых, черных линяй.
— Это вам знакомо? — он обвел на карте кружок.
— Да!
Марквардт усмехнулся.
— Знаю, что знакомо. Там, кажется, началась так неудачно ваша карьера?
Юргенс едва кивнул головой.
— Этот город вам тоже знаком? — Марквардт ткнул пальцем в черную точку.
— Отлично.
— Ну и замечательно. Я выбрал его для вашей будущей резиденции. Местечко удобное. Я тоже буду там.
— Это в том случае... если... — начал Юргенс.
— Да, да, да... именно в том случае.
Марквардт громко рассмеялся.
24
Очнулся Леонид Изволин на каменном полу. Голова горела от острой боли. С трудом открыв глаза, он стал осматриваться. Перед ним — серая стена, вероятно, цементная, в углу на скамейке сидят два немецких солдата с автоматами. В комнате тихо... «Гестапо», — мелькнула в голове мысль, и Леонид опустил тяжелые веки. Он попытался вспомнить, где его схватили: во дворе, когда он уже вылез, или в погребе, когда он только высунулся из люка. Но боль не давала сосредоточиться. Леонид тихо застонал. Мозг заволокло туманом.