– Я… э-э… не играю.
– Почему?
– Потому что… э-э… посвятил всего себя науке.
– Любопытный случай самоотречения, – прокомментировал Валентин. – Но мессер считает, что человек должен быть развит гармонично, и я с ним полностью согласен.
«Еще бы ты не был согласен с хозяином!»
– Вы рисуете? Лепите? Вырезаете по дереву или, может, бегаете наперегонки?
– Я… э-э… веду дневник, – признался Андреас.
«Зачем я сказал? Это мое личное дело!»
– Хоть что-то, – в голосе Валентина появились благосклонные нотки. – Ведение дневника является своего рода гимнастикой для незрелого ума. Обдумывание случившегося позволяет осознать допущенные ошибки и впредь избегать их.
– Послушайте, Теодор…
Мерса едва набрался храбрости перебить высокомерного слугу, но и тут не преуспел.
– Ваша каюта, синьор алхимик.
Валентин распахнул дверь и пропустил Андреаса вперед.
– Клянусь Гермесом, это… – Ошарашенный Мерса никак не мог подобрать нужные слова. – Это…
Он хорошо помнил свои путешествия на пассажирских цеппелях: их узкие коридоры и огромные помещения для несметного количества людей. Духота, смрад и люди, люди, люди… Мерса понимал, что офицерам положены поблажки, ожидал, что будет делить комнату с тремя, ну, минимум, с двумя соседями, и был потрясен увиденным.
– Моя каюта? – глупо переспросил Андреас.
Приличных размеров комната с большим иллюминатором. Кровать, тумбочка, два кресла, маленький столик, шкаф и полки для книг. Справа от двери вешалка и тумбочка для обуви. Пол устлан циновками, над кроватью и над столиком укреплены бра. За шкафом – дверь.
– Там туалет, – объяснил Валентин, перехватив вопросительный взгляд Мерсы.
– Туалет?! – не сдержался Андреас.
«Собственный туалет, а еще, возможно, и душ? Жить среди людей, но без соседей! Я сплю? Или меня усыновила добрая фея?»
– Отныне вы офицер, синьор алхимик, а на «Амуше» офицеры приводят себя в порядок в своих туалетных комнатах. – Валентин скептически оглядел Мерсу, задержавшись взглядом на маленьком порезе на шее – Андреас торопился с бритьем, – и закончил: – Мессер считает, что офицер обязан выглядеть опрятно. Я с ним согласен.
– Понимаете, бритва…
– Первая дверь направо ведет в алхимическую лабораторию. – Теодор вновь пригласил Мерсу в коридор. – Она оборудована прекрасной системой вентиляции, так что вы при всем желании не доставите никому неудобств.
– Можно посмотреть?
– Успеете. Лаборатория находится в вашем полном распоряжении, из нее ведет дверь в арсенал, входить в который вы можете только с разрешения мессера. Это понятно?
– Э-э… да.
Однако Валентин не услышал в голосе алхимика должной уверенности, а потому остановился, поправил пенсне и очень веско произнес:
– Бамбады мессера Помпилио изготовлены лучшими мастерами Герметикона, изготовлены специально для него. Полагаю, мессер позволит вам входить в арсенал, чтобы брать и класть на место патронташи, но вы не имеете права без разрешения прикасаться к бамбадам. Это понятно?
– Абсолютно.
На этот раз Андреас собрался с силами и ответил со всей доступной ему твердостью.
– Хорошо. – Валентин вернулся к экскурсии: – Следующая дверь – кабинет мессера, за ней следует каюта мессера, гардеробная, а за ней – моя каюта. Напротив кабинета – каюта суперкарго. Мессер выдал вам деньги в первый и последний раз, в дальнейшем вы будете получать жалованье у суперкарго Бабарского, он отвечает за судовую кассу. Я уже проинформировал ИХ о размере вашего жалованья.
– Кого их?
– Узнаете позже. – Валентин вновь извлек из кармана часы. – Наша встреча окончена, синьор алхимик, мне необходимо отправиться в Альбург. Рассказ об «Амуше» закончит кто-нибудь из офицеров, но прежде – пройдите, пожалуйста, на мостик, вас хочет видеть капитан Дорофеев. – Теодор убрал часы и невозмутимо поправил Мерсе завернувшийся лацкан пиджака. – Постарайтесь произвести на него хорошее впечатление.
«Опять?!»
«Как это частенько бывает, хорошее и плохое в нашей жизни идут рука об руку. Нескончаемый подъем на швартовочную мачту изрядно меня утомил, зато каюта оказалась неслыханно роскошной. Разговор с Валентином не задался, он буквально топит меня в своем высокомерии, а вот с Баззой Дорофеевым, кажется, удалось найти общий язык. Но прежде я своими глазами увидел главный мостик «Амуша», рабочее место капитана и центр управления цеппелем. Увидел и влюбился.
Представь себе обширную комнату, передняя, полукруглая стена которой остеклена едва ли не снизу доверху. Уверен, что во время похода облака буквально стелются у ног капитана, и это… это… это потрясающе! Впрочем, когда я оказался на мостике, из лобового окна открывался вид на стальную мачту и повседневную жизнь сферопорта. Но убегающие под ноги облака не исчезли из моего воображения, и я понял, что обязательно зайду на мостик во время похода. Пусть даже визит закончится дисциплинарным взысканием.
Как я узнал впоследствии, «Амуш» – довольно новый цеппель, он был построен меньше десяти лет назад. Оснастка у него самая современная, причем Помпилио не скупится и постоянно обновляет оборудование. Однако первое, на что я обратил внимание, оторвав взгляд от лобового окна, был стоящий в центре мостика древний штурвал – с его помощью управляют рулями поворота. А вот все остальные приборы располагаются на панели, высотой в половину человеческого роста, и до каждого из них рулевой может без труда дотянуться левой или правой рукой. Тут же находятся переговорные трубы, с помощью которых капитан может связаться с любым отделением «Амуша».
Именно здесь, на мостике, я впервые увидел давно ожидаемые признаки адигенской роскоши. Штурвал оказался выточенным из красного дерева. Золотой хронометр был настолько красив, что казался произведением искусства. А чуть позади штурвала были установлены два потрясающих, очень удобных на вид кресла: высокие спинки, резные подлокотники, кожаные подушки. В одном из них и сидел наш капитан.
Скажу откровенно: сначала он мне не понравился, и дело не только в ужасном шраме, который обезобразил его лицо. Базза показался властным. А потом я подумал: каким еще быть командиру? Он показался решительным, но я не хотел бы идти в неизвестный мир с капитаном-рохлей. Он показался высокомерным. Однако я уже понял, что это качество присуще всем приближенным к Помпилио людям. Тот факт, что они служат столь высокородному адигену, заставляет их задирать носы до самых звезд. Все эти черточки я подметил и тут же отыскал им оправдание. Но кроме них я разглядел в глазах Баззы жестокость. Не жесткость, а именно жестокость. Хотя, возможно, я и ошибся, потому что до сих пор ни разу не встречал ни по-настоящему жестких, ни по-настоящему жестоких людей. Потому что до сих пор среди моих знакомых не было ни одного настоящего капитана настоящего цеппеля…»