– Вы… Вы зашли слишком далеко, Нестор! – яростно вскричал Нучик. – Я…
– Я показал вам потрясающую картину, барон, необыкновенное от первого и до последнего мгновения зрелище. Нормальный человек был бы потрясен. Талантливый человек сочинил бы оду. Вы же задали прагматичный вопрос. Такое ощущение, будто я разговаривал с гомолункусом. – Дер Фунье отставил бокал и поднялся на ноги. – С минуты на минуту начнется сильный дождь, барон, нужно пройти в дом.
– Откуда вы знали, что «Длань справедливости» придет сюда? – повторил вопрос Нучик.
– Цеппелем управлял мой капитан, а переходом – мой астролог, – высокомерно ответил Нестор, не глядя на галанита. – Я приказал им прийти сюда, и они пришли.
Глава 5,
в которой Мерса осваивается, Генрих II не слушает советов, Помпилио говорит то, что думает, а Нестор скрипит зубами
«Подумать только: я переселяюсь на цеппель! Я стану личным алхимиком чокнутого адигена и отправлюсь в Пустоту.
Фатум! Истинный фатум, клянусь Гермесом!
Я мечтал о путешествиях? Да, я мечтал о путешествиях. Но разве о таких путешествиях я мечтал? А если даже и мечтал, чем они лучше тихой, размеренной жизни, которую я выстраивал на Заграте? И почему эта жизнь закончилась таким вот образом?
Я нашел уютный мир, я работал, я заслужил репутацию отличного профессионала… Я даже подумывал о женитьбе…
Фатум, фатум, фатум… Гермес, ты видишь? Это фатум!
Кто мог представить, что тихая Заграта превратится в бурлящий котел? Кто мог предугадать все это безумие? Убийства и грабежи? Насилие и полную беспомощность полиции? Кто? Неужели сам Гермес пожелал согнать меня с насиженного места, дабы воплотить в реальность те смелые мечты, коим предавался я на этих страницах?
Я отправляюсь на цеппель. Буду жить в малюсенькой комнатушке, имея право лишь на личную койку. Вокруг меня станут кишеть люди. Я буду сталкиваться с ними в коридоре, принимать с ними пищу, засыпать под их храп и… и исполнять прихоти капризного адигена.
Фатум, фатум, фатум…
Уж не сошел ли я с ума?»
Из дневника Андреаса О. Мерсы alh. d.
– «Пытливый амуш» у пятнадцатой мачты, – хмуро сообщил офицер пограничной стражи, тщательно проверив документы Мерсы. – Вдоль забора, пока не увидите указатель. На поле не выезжать, понятно?
– Ага.
Во взгляде пограничника читалась неприязнь. Офицер устал смотреть на бегущих с Заграты людей, злился, что они бросают родной мир, и бесился при мысли, что не может последовать за ними, как требовала перепуганная жена. Офицер сдерживался, старался вести себя профессионально, но не улыбался уже целую неделю.
– Если понятно, тогда вперед.
Шлагбаум поднялся, пропуская нанятый Мерсой экипаж, а к пограничным воротам тут же подъехала следующая повозка. В Альбург пришел «Звездный тунец» – огромный, на шестьсот пассажиров, цеппель, – что вызвало в порту понятное оживление.
– Значит, уезжаете, – вздохнул старик, легонько шлепнув по крупу лошади вожжами.
Сидевший рядом Андреас удивленно посмотрел на возницу – тот впервые с начала поездки подал голос, – и уточнил:
– Я нанялся на цеппель.
Прозвучавшая фраза была очень похожа на попытку оправдаться. Прозвучала так, словно возница имел право укорять, а его, Мерсы, решение было постыдным. Странно прозвучала фраза. Наверное, потому, что Андреас не следил за тоном и произнес слова так, как их подумал. То есть попытавшись оправдаться. И перед возницей, и перед собой.
– Всё равно уезжаете, – пожал плечами старик. – Вы не обижайтесь, синьор, я не в укор… К тому же выговор у вас не местный, значит, всё правильно… Сейчас все уезжают.
У мачты «Звездного тунца» выстроилась очередь. Длинная серая очередь, в которой не было места улыбкам и веселым разговорам, что вьются обычно среди готовящихся к путешествию людей. Зато было много вещей и тревожных взглядов. И ощущение обреченности было, угнетающее чувство покорности судьбе.
«Фатум, фатум, фатум… Гермес, ты видишь?»
Повозка ехала мимо застывшей очереди медленно, настолько неспешно, что Мерса не выдержал и отвел взгляд.
– Я всё понимаю, на Заграте стало холодно. – Возница помолчал. – Сегодня ночью ограбили синьора Смита, он зерно оптом продавал. Самого убили и всю семью тоже… Холодно стало на Заграте, очень холодно. Не так, как раньше.
– Я знаю.
– Вы тоже всё бросили? – Старик покачал головой. – Оно и правильно, синьор, – жизнь дороже.
Андреас хотел сказать, что не успел до конца расплатиться за лабораторию, что скудный скарб, трясущийся на дне повозки, и есть все его вещи, что он ничего не бросил, но… Но промолчал. К чему старику знать, что баул с одеждой и две связки книг составляют всё его богатство? С чем приехал, с тем и уехал.
– Здесь, что ли?
– Да, здесь. – Чувствуя огромное облегчение от того, что разговор наконец закончился, Мерса резво спрыгнул на землю.
– Высоко. – Старик задрал голову и посмотрел на верхушку мачты, у которой важно покачивался цеппель. – Сколько сюда езжу, всякий раз удивляюсь: как же высоко. Кажется, что мачты выше башни святого Альстера.
– Почти такие же.
Андреас ответил вскользь, машинально. А потом вдруг подумал, что возница, возможно, никогда в жизни не покидал Заграту.
Год за годом он возил в сферопорт людей, сгружал их вещи, а потом задирал голову и смотрел на длинные мачты, на покачивающиеся сигары цеппелей, на торчащие из их боков моторные гондолы и похожие на плавники рули. На гигантов, которые, оказывается, «легче воздуха» и умеют прыгать от звезды к звезде, смотрел и… И, наверное, завидовал. И пассажирам, и цеппелям. Для них Заграта была всего лишь сферопортом, а для него – вечным причалом.
Наверное, возница утешал себя тем, что живет в тихом и уютном, спокойном и надежном мире и ему не нужно рисковать жизнью в кошмарной Пустоте. А еще, вероятно, когда-то у него была возможность уехать, наняться в армию или команду цеппеля – вербовщики ошивались во всех сферопортах, предлагая молодым парням попробовать себя в «большом Герметиконе», предлагая вырваться за пределы родного мира. Наверняка была такая возможность в жизни возницы, был шанс, но он им не воспользовался. Сказал себе, что живет в тихом и уютном, спокойном и надежном мире и ему незачем рисковать жизнью в кошмарной Пустоте.
Шанс уплыл, сгинул нырнувшим в ничто цеппелем, а в тихой Заграте стало холодно.
У Андреаса запершило в горле и линзы очков, кажется, слегка запотели.
– Сколько я вам должен?
– Как договаривались, синьор.