чтобы успокоиться. Точно так же атеист не стал бы плевать в церкви, просто из осторожности. На всякий случай.
Рой пристально смотрел ему в глаза. Он был по-настоящему серьёзен.
– Том, я дам вам хороший совет: выкиньте все это из головы. Вы зря потеряете время, забивая себе голову разной чушью. Поверьте мне, стреляному воробью. Одержимость не ведёт ни к чему хорошему, не стоит зацикливаться на том, чего даже не существует, выдумать призраков. Забудьте всю эту историю.
Том не мог понять, что выражал взгляд соседа, но видел, что он уверен в своих словах и совсем не шутит. Он кивнул просто для вида, продолжая при этом размышлять, в какую комнату перевезти Зоуи и что придумать для Оливии, чтобы она не встревожилась.
Рой с трудом поднялся и похлопал Тома своей крупной ладонью по колену.
– Ну же, теперь пора выбросить все из головы. Свистните собаку, и пусть она шуганет ту ласку, которая каждую ночь здесь скребется. Ах, да, и передайте вашей супруге благодарность за пирог, он восхитителен.
20
«Форт-Нокс».
Это был их пароль. Их секрет должен был оставаться недоступным, как золотой запас Соединённых Штатов в Форт-Ноксе. Кори придумал этот пароль после того, как они больше часа обсуждали, что им теперь делать. Оуэн предложил поговорить со взрослыми, пусть даже ему самому было неуютно от перспективы этого разговора, ведь ему первому влетит. Он один видел пугало, и никто кроме него. Другие ему поверили (и от этого он хотел крепко обнять каждого, ведь он не вынес бы этого кошмара в одиночку), но если придётся описывать все подробно, делать это придётся ему одному. Море вопросов к нему одному. Остальные сомневались, никому не понравилась эта идея. Что именно сказать родителям? И с чего начать? Кто из взрослых сможет выслушать их без усмешки и не посоветует перестать выдумывать чушь? Коннор вовсе не спешил верить, что их преследовало полусгнившее пугало, пусть и признавал, что это возможно. Как и все, он ощутил необходимость удирать со всех ног, когда какая-то тварь пустилась за ними, и даже верил Кори, когда тот утверждал со всей убежденностью, что тыква была пуста, но все же из всех ребят он был настроен наиболее скептически. Чад был взбудоражен не меньше Оуэна. Он полностью поддерживал версию брата. И все же этого было недостаточно. Он не знал, что именно с ними случилось, и их версия вызывала много вопросов.
– Ну хорошо, – говорил Коннор, – пусть это был какой-то переодетый ублюдок, и от страха ты решил, что это не костюм! Была, к тому же жара, и тебе от обезвоживания стало мерещиться…
Оуэн тряс головой. Он знал, что это было невозможно. Он все ещё чувствовал этот запах. Гнилостная вонь, которая заполнила ноздри, так что страх проник до мозга костей: страх смерти. Первобытный ужас.
– А вдруг это была галлюцинации? – предположил Кори. – Может, кто-то подсыпал наркотики в водохранилище вверху Литтл Рок Ривер?
Чад спросил с сомнением:
– Кто бы стал это делать?
– Ну, не знаю, террористы.
– Террористы в Мэхинган Фолз? Серьёзно? – презрительно бросил Коннор. – Нет, это херня. И тогда бы у всех были глюки, не только у Оуэна.
– Я знаю, что я видел. И это было реальным.
Все они были потрясены выражением ужаса на лице Оуэна и не меньше того – пятном мочи на шортах, хоть никто и не сказал по этому поводу ни слова, за что он был им очень благодарен. В тринадцать лет мальчик вполне может столкнуться лицом к лицу с ожившим пугалом, но опасаться – совершенно невозможно, на этот счет у них было молчаливое и полное согласие.
– Ну что, пока мы не придумаем, что рассказать, будем держать все в секрете, – заключил Коннор.
Чад кивнул.
– Это будет наша тайна?
– Да, закрываем на двойной замок, и больше никому об этом ни слова. Идёт?
– Крепче, чем в Форт-Ноксе! – подтвердил Кори.
– Точно. Это будет наше кодовое слово. Форт-Нокс.
С тех пор «Форт-Нокс» преследовал Оуэна по ночам. Чудовищные кошмары. Он бежал по бескрайним кукурузным полям, уходившим до горизонта, в тщетных поисках чего-то неуловимого, а в это время его преследовала какая-то древняя тварь, жутко усмехаясь и изрыгая жёлтых червей изо рта и пустых глаз. Он дважды намочил простыни. Сгорая от стыда, Оуэн вставал посреди ночи, проходил по холодному дому, не включая свет, и запускал стиральную машинку, а на рассвете забирал простыни, чтобы никто его не увидел. Эти ночные походы пугали его не меньше, чем сами кошмары. Ему казалось, что пугало вот-вот неслышно выскочит из-за угла, наклонит свою огромную голову, будто собираясь с ним играть, а стальные руки царапнут стену, готовые схватить его. Оуэн изо всех старался отогнать эти страшные фантазии, но безуспешно. Длинный коридор казался бесконечным, а каждая ниша была похожа на логово монстров. Однако он не мог оставить свои мокрые простыни. Слишком велик был стыд перед Чадом. И он знал, что Оливия будет беспокоиться и станет расспрашивать. Она говорила с ним о его родителях и делала всё, чтобы его успокоить, утешить, заговаривала о том, чтобы обратиться за помощью к «специалисту», и в конце концов, если она узнает о его проблеме, то перестанет спать. Он вовсе не хотел, чтобы и она лишилась сна. В одну из этих кошмарных ночей ему особенно недоставало родителей. Его комнаты в родном доме. Всей обстановки. Привычек. Их присутствия. Оуэн много раз плакал, впервые с прошлой осени, и обнимал фотографию, где они были вместе, чтобы уснуть, закутавшись в старое одеяло и ожидая, когда машинка на нижнем этаже достирает следы его позора.
После завтрака Чад нашёл брата в саду, где он сидел на траве и гладил Смауга.
– Все в порядке?
– Ага.
– Ты выглядишь измученным.
Оуэн пожал плечами.
– Ты тоже, у тебя круги под глазами.
– Мама начнёт расспрашивать, если так и дальше пойдёт.
Оуэн хотел огрызнуться, что она не его мама, но всего через несколько месяцев после переезда к Спенсерам он обещал себе, что не будет так реагировать. Теперь они были его семьёй, хотел он того или нет, и он не в силах был ничего изменить. Оливия и Том вели себя как приёмные родители, и в этом было даже что-то успокаивающее. Он уже не сомневался, что однажды станет воспринимать их как свою вторую семью. Он уже смирился. Но все же пока было слишком рано называть их мамой и папой.
– У меня кошмары, – признался Чад.
Оуэн удивился и,