– Старая карга. – Он заглянул в глубь своей души, и на него нахлынули воспоминания. Искренняя улыбка приподняла уголки рта. – Когда я был мальчишкой, то считал, что она старше, чем река, старше, чем горы. Я думал, что она живет вечно. И она, конечно, заставила меня поверить, будто я был абсолютно прав.
Он вернулся к действительности, и улыбка его угасла. Прекрасные синие глаза Катарины устремились на пучки сухой травы, свешивающиеся с балок. Они выглядели так, что, казалось, рассыпятся в пыль от одного-единствен-ного прикосновения. Она опустила взгляд на ряд стоящих в беспорядке горшков и кувшинов на грубой полке. И хотя на первый взгляд казалось, что все эти предметы расставлены небрежно и непродуманно, но к каждому горшку, к каждому кувшину был тщательно прикреплен ярлык с таинственными символами и строчкой-двумя на латыни, которые почти невозможно было прочитать.
Она взяла один кувшин, другой, третий. Пальцы ее обхватили небольшой глиняный шар. Александр решил, что она собирается бросить его, и приготовился увернуться.
К его удивлению, – хотя ему уже давно следовало знать, что она совершала в основном непредсказуемые поступки, – она поставила кувшин на место, подошла к началу ряда и принялась одну за другой читать надписи на ярлыках. Меньше чем через минуту он услыхал какой-то звук, подозрительно напоминающий смех.
– Мне уже следовало бы знать, – сказала она, повторяя, как эхо, его мысли.
Он настороженно посмотрел на нее, не доверяя внезапно произошедшей в ней перемене настроения.
– Знать что?
– Знать, что ты не угрожаешь впустую, – Она усмехнулась. – И не затягиваешь выполнение своих угроз надолго. Необычная черта в мужчине.
– И каким же образом горшок с киноварью или кувшин с египетскими жуками может осуществить какую-то высказанную мною тебе угрозу? – спросил он и, скрестив руки на груди, стал ждать ответа.
Она открыла горшок и высыпала несколько зернышек на ладонь.
– И не забудь, янтарь с Востока. – Она потерла крупинками по запястью, затем поднесла их к носу и вдохнула. – М-м-м, люблю запах янтаря.
Он фыркнул, когда она вновь взяла в руки горшок и снова засмеялась.
– Ты угрожал мне чудом и – вот оно, – сказала она, раскинув руки и обводя жестом всю комнату. – Не сомневаюсь, что среди этой кипы рукописей в углу есть даже книги с заклинаниями.
– Ах, – сказал он, опуская руки, когда наконец понял, о чем идет речь. Беспокоившая его неопределенность рассеялась, словно туча мошек от порыва ветра. – Но я не угрожал тебе чудом, Катарина. Я обещал.
Он подошел к ней, взял за руку и, поднеся к носу запястье, вдохнул так же, как делала она. Александр ощутил, как она вздрогнула от его прикосновения и осторожно постаралась высвободиться.
– Запах янтаря, согретого женской кожей, действительно… невозможно забыть.
Он разжал пальцы, и ей удалось высвободить руку.
– Обещания… угрозы… Чаще всего это одно и то же, – сказала она.
– Нет, не одно и то же, – возразил он, протягивая руку и касаясь ее щеки.
Она поспешно отступила с выражением отвращения на лице.
– И не говори, что чары в моих глазах.
Он отвесил подчеркнуто вежливый придворный поклон, рискуя сбить шпагой несколько стоявших на краю сосудов.
– Хотя эти слова готовы сорваться с моего языка, я не произнесу их.
Он видел, что она изо всех сил старается подавить улыбку. «Хорошо, хорошо», – подумал он. Она плотнее укуталась в свой плащ.
– Может, твои слова и готовы сорваться, полковник, но я вся дрожу. Единственное чудо, которое мне сейчас требуется, это огонь.
Он поднес ее пахнущее янтарем запястье к своим губам.
– Огонь – это именно то…
– В очаге, Александр. – Быстрым движением она вырвала у него руку. – Я хочу сидеть у камина и ощущать жар…
– И я хочу, чтобы ты почувствовала жар, Катарина. Жар горящего…
– Дерева, – закончила она за него. – Горящего дерева.
Он прикрыл лицо маской простодушия.
– Ну конечно, Катарина. А ты думала, о каком огне я говорю?
Она открыла было рот, чтобы ответить, затем закрыла его и насмешливо посмотрела на него.
– Я просто уточнила, что именно будет гореть. Насколько я знаю, солдаты многие вещи используют в качестве топлива.
– Только когда доведены до отчаяния, Катарина.
Она посмотрела ему в глаза.
– Совершенно верно, Александр. Совершенно верно.
Катарина внезапно проснулась, сердце ее бешено колотилось, крики, раздававшиеся в кошмарном сне, все еще отзывались эхом в ее голове. Ногти впились в грязный пол рядом с лошадиной попоной, которую Александр расстелил у огня. Она заставила себя глубоко дышать, это приносило некое подобие покоя.
За прошедшие годы она приучила себя просыпаться, как только начинался кошмар. Это был единственный известный ей способ удержаться от криков и не потревожить Изабо.
Она бросила взгляд на лицо все еще спящего Александра, освещенное тлеющими углями очага. Он лежал, распростершись, рядом, но не касался ее. Казалось, он чувствовал себя в такой убогой обстановке вполне удобно и непринужденно. Большинство избалованных и изнеженных офицеров, которых она знала, стали бы глумиться над бедностью дома. Но не Александр.
Не Александр… И это беспокоило ее больше, чем она хотела признать. Она поднялась на колени, затем встала на ноги и подошла к единственному в комнате окну, затянутому промасленной бумагой. Днем оно казалось прозрачным и пропускало яркий свет солнца. Но ночью выглядело столь же непроницаемым, как спящий полковник.
Она протянула руку, чтобы смести паутину с подоконника.
– Опасаетесь разбойников, мадам? – пробормотал у нее за спиной Александр.
На мгновение ее рука замерла, затем она обрела самообладание и закончила начатое дело, причем прикосновение к древесине подоконника и нежной, словно дыхание ангела, паутине успокоило ее.
– Не стоит, – продолжал он, не дождавшись ответа. – У суеверных дурней не хватит отваги рискнуть вызвать гнев Грендель.
– Но она умерла!
Катарина повернулась и увидела, что он встал и подошел к ней. Она боролась с желанием сделать шаг назад.
– Разве? – Он пожал плечами, его взгляд скользнул по тускло освещенной комнате и снова устремился на нее. – С Грендель никогда нельзя быть в чем-то уверенным наверняка.
– Конечно, умерла! Это место покинуто, – сказала она, обводя комнату решительным взмахом руки. – Здесь никого не было уже несколько лет. И ничто не сможет удержать этот сброд в страхе.
Александр подошел к столу и стал рыться в беспорядочной куче фаянсовой посуды и деревянных шкатулок. Затем вернулся и протянул ей шкатулку размером с головку сахара. Толстый слой пыли, покрывавший крышку, не мог скрыть искусную инкрустацию.