Саня, нам с тобой делить нечего, — жестко проговорил он. — Хочешь меня унизить, отомстить за твою же собственную лень? Злишься, что от футбола оторвали? Завидуешь, что «спасибо» сказали мне, а не тебе? Я к тебе первому пришел, первому сказал, так что заткни свой гонор куда подальше. Район подключился, когда ты сам отказался, тебе же телик дороже. Кто мне про манию величия говорил? Кто Эркюлем Холмсом обзывал? Не ты?
— А кто должен отвечать за работу с населением, не ты? — огрызнулся Оверкин. — Вот пойди и отчитайся, как так могло получиться, что у тебя под носом какая-то трухлявая пенсионерка укрывает у себя преступников, а может, и краденое берет на передержку. И посмотрим еще, кого из нас назовут ленивым и бестолковым. Иди-иди, получай свои пирожки с гвоздями, принципиальный ты мой.
Саня прав. Участковый Синицын не мог не признать, что по долгу службы должен был давно заметить нелады с Клавдией Лихачевой, если таковые имелись. Это его поляна, его обязанность. А он проглядел. Упустил.
Геннадий собрался было предложить оперативнику мировую, мол, в райцентр обратился по совету Оверкина, которому информация о гражданке Лихачевой тоже показалась настораживающей, но не успел. Из сарая вышел один из тех ребят, что приехали из Дмитрова, держа в руках какие-то вещи. Синицын и Оверкин подошли поближе.
Пальто в черно-желтую клетку, вязаная шерстяная шапочка, темно-синяя, с небольшим сине-голубым помпончиком, серая плиссированная юбка.
Геннадий помертвел. Это были вещи, перечисленные в последней ориентировке на пропавших подростков. «Может, не они? — пробежала в голове трусливая, полная надежды мысль. — Может, просто похожи? Темно, видно плохо, я мог ошибиться с цветом, мог неправильно запомнить…»
***
— Ты все-таки сделала это. — Тихий голос Олега дрожал от переполнявшей его ярости. — Как ты могла? Зачем, Таня? Ну зачем?
Когда Татьяна Муляр сказала оперативникам, что не собирается скрывать от мужа свой поход в милицию, она не лгала. Призналась сразу же, едва Олег вернулся с работы. Ей не в чем было каяться, она считала себя абсолютно правой и никак не могла взять в толк, почему муж этого не понимает.
— У нас пропал ребенок. Нам задают вопросы. Мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы на эти вопросы ответить четко, полно и правдиво. Мы не имеем права скрывать информацию, которая может оказаться решающей для поисков Аленки.
Татьяна старалась говорить медленно, с паузами. Ей отчего-то казалось, что Олег не может понять логику ее поступков просто потому, что она плохо объяснила. Эти аргументы она повторяла уже в третий или четвертый раз, но муж все равно не соглашался с ее доводами.
— Какая решающая информация? Ты о чем вообще?
— Если Аленку и Сережу хотели похитить, к этому должны были готовиться. Им пришлось долго следить за нами и за Смелянскими, чтобы точно установить, когда и где дети остаются без надзора. Им нужно было досконально изучить все расписание родителей. Поэтому они могли следить и за мной, и за тобой, и за Леной и Володей, и за детьми. Ты должен был изо всех сил стараться вспомнить, где ты бывал в эти дни и кого видел, а ты вместо этого врал милиции и скрывал, что встречался с Валькой. Неужели это непонятно?
Олег устало опустился на стул, сгорбился, обхватил голову руками.
— Таня, Таня… — вздохнул он. — Ты что, всерьез веришь в эти бредни? Да кому нужно похищать Аленку и Сережу?
— Я не знаю кому. Но раз милиционеры спрашивают, значит, им нужно это знать. Им виднее, они профессионалы, они знают, что делают. Видимо, у них есть основания что-то подозревать.
— Милиционеры? — усмехнулся Олег. — Танюша, нельзя в твоем возрасте быть такой наивной.
— При чем тут…
— При том, что с ними приходил комитетчик. Думаешь, зачем? С каких это пор КГБ интересуется пропавшими подростками?
— Какой комитетчик? — растерялась Татьяна. — С чего ты взял? У нас были только люди из милиции.
— Да? А ты видела их документы?
— Видела. Тот лысый крепыш показывал мне удостоверение, когда в первый раз приходил, в субботу еще. Второй тоже представился, он из ОБХСС, они проверяют, не захотел ли кто-то свести счеты с Ленкой из-за ее деятельности в торговле.
— А тот, который все время молчал и стоял в сторонке? Это типичная манера комитетчиков, которые не хотят светиться. Он не ради Аленки явился к нам. Ему нужен был я, чтобы через меня достать Валю и всех тех, кто с ним связан. Теперь ты понимаешь, что натворила?
— Ничего я не натворила! — взвилась Татьяна. — У меня дочь пропала! У нас с тобой! И если есть хоть что-нибудь, хоть малая крупица того, что может помочь ее скорее найти, я добуду эту крупицу, даже если потом пересажают всех твоих друзей! Мне плевать на Вальку с его диссидентскими статейками, у меня дочь…
Она задохнулась от собственного крика и в отчаянии схватилась руками за горло. Олег встал, шагнул к ней, обнял и крепко прижал к себе.
— Танечка, Танюша моя, — негромко заговорил он, — не было никакого заранее подготовленного похищения, это все сказки, придуманные для того, чтобы оправдать расспросы о том, где каждый из нас был и что делал. Как же ты не поймешь? Твой поход в милицию ничем не поможет, поверь мне. Они тебя обманули, обвели вокруг пальца, подло воспользовались твоими материнскими чувствами, потому что знали, что ради ребенка любая мать пойдет на что угодно. Для поисков Аленки и Сережи твоя информация совершенно бесполезна, а вот для того, чтобы закончить разгром Валькиной группы, очень даже пригодится.
— Нелюди. Какие же они нелюди, — всхлипывала Татьяна, уткнувшись в плечо мужа. — Сыграть на чужом горе, чтобы поймать каких-то несчастных безвредных антисоветчиков, не сделавших ничего плохого… И ты тоже… Зачем ты вообще в это ввязываешься? Встречаешься с Валентином, рассказываешь ему, кто что думает и говорит. А если тебя тоже посадят? Ради чего ты так рискуешь?
— Ради правды. Ради свободы.
— Какой свободы? Свободы от чего?
— Просто свободы. Свободы думать и говорить, а не задыхаться в этом бессмысленном ужасном театре, где все смотрят бездарный спектакль и громко аплодируют, делая вид, что всем ужасно нравится. Ты считаешь, что это не стоит жертв? Ты всегда знала, что я думаю на самом деле, и ты знала, что я общаюсь с Валей и что он пишет статьи. И тебя ведь это никогда не коробило.
— Но я не знала, что эти статьи печатают! Я не знала, что вы ходите по грани, что-то такое издаете подпольное и вас всех могут посадить!
— Какой смысл злобно обсуждать проблемы между собой, если не делать ничего для их решения? Посмотри сама, в какой ситуации мы все оказались: девяносто пять процентов населения страны не верят в то, что им пытаются внушить остальные пять процентов, засевшие в высоких кабинетах и разжиревшие на благах и пайках. Но эти девяносто пять процентов уверены, что изменить ничего нельзя, потому что система крепка и устойчива. Эти девяносто пять процентов не знают, как их на самом деле много, не понимают, что они — подавляющее большинство, и потому они не верят в собственные силы. Если такие,